выбитыми в мраморе и так далее... но кто даст гарантию, что они не внушены
тебе умным прохвостом, который сидит сейчас где-нибудь в Нарьян-маре или в
Гвоздево и ждет, попивая пивко, когда придет сигнал с трабанта: объект
вышел в точку рандеву? Нет такой гарантии... и даже это не гарантия - я
посмотрел на монету. Решка... ну, что же, надо резко менять траекторию.
глатц... Найдем.
Хорошо... Пеленгатор я поставил рядом с собой на скамейку и ударом локтя
пробил экранчик. Звук был, как от лопнувшего воздушного шарика. Столкнул
за борт. Он булькнул чуть слышно. С этим все. В сумке деньги, раухер и
что-то из одежды. Килограммов пять. Нормально. Расправил прокладку под
"молнией", застегнул "молнию", надул прокладку - теперь все, ни капли воды
внутрь не попадет. Отправил сумку вслед за пеленгатором. Минут пятнадцать
стоит подождать - отплывем подальше... покурим... еще покурим... Я честно
просидел пятнадцать минут, потом еще минуты две - до бакена. Дождался,
когда поравняемся с бакеном, перевалился через леер, распрямился в воде и
стал изо всех сил уходить вниз, чтобы не попасть под винты.
сарайчика и бросил в почтовый ящик две сотенные бумажки. Вообще велосипед
- как, впрочем, и рогатка - незаслуженно забыт в нашем деле. Если и
вспоминают о нем, то только для того, чтобы начинить "МЦ" или подобной ей
гадостью, да и поставить в нужном месте. А вот то обстоятельство, что за
велосипедистом почти невозможно установить незаметную слежку - это как-то
ускользает от понимания. Впрочем, для меня сейчас это обстоятельство было
третьестепенным: когда носишь своего шпиона с собой - тут, знаете, никакой
велосипед...
беженцев сильно устарели. Или весь этот миллион собрали тут... Я уже час
ехал сквозь гигантский табор, сквозь людское море... странное море, надо
сказать, непонятно тихое. Казалось, что все говорят здесь только шепотом.
Я видел беженцев, я знаю, как они все ненавидят друг друга... русский
лагерь под Абазой: не напирайте, не напирайте, еды много, еды хватит всем!
- нет, толпа, лезут, валят с колес кухню, девочка из "Милосердия" умирает
от ожогов... а вы здесь, кричат нам, почему вы здесь, а не там? где вы
были, когда нас резали? И тому подобное, и это как раз более понятно, чем
здесь: тихая толпа. Может быть, количество играет роль? Может быть...
Полицейские, изможденные, но тем более предупредительные, открывали
пустующие домики, пуская туда женщин с маленькими детьми на руках, и
никто, кроме этих женщин с детьми, не пытался туда войти. Польские саперы
рыли отхожие ямы, ставили над ними палатки; ставили и большие палатки,
громадными рядами, квадратами, беспорядочными кучками - как позволяла
местность. Врывали в землю столбы и натягивали тенты. Повсюду дымились
полевые кухни, с грузовиков всем подряд раздавали зеленые солдатские
котелки. Польская речь была слышнее всех прочих. Здесь было задействовано
не меньше саперного полка плюс интенданство рангом не ниже армейского.
было ему лет семнадцать.
глатц?
найдется пятидесяти пфеннигов?
заступил ему дорогу.
попадает. Он порван в двух местах. За триста марок ты сможешь купить себе
новый и целый.
мне, брат, я уже по-настоящему задыхаюсь...
до вечера должен буду ходить голый в этой слизи.
старый, колечки позеленели, поистерлись, под мышками были солидные
прорехи: пот разъел латунь.
подойдут и спросят.
пониже локтя, фартук впереди доходил до середины бедер, капюшон с тонкой
вуалью закрывал лицо, оставляя только рот. Ладно, а прорехи под мышками мы
заделаем... и все. Теперь эти кандидаты в потрошители меня могут бегать со
своими пеленгаторами, пока не изойдут на пот и слезы.
гемы. Ненавязчивый. Вот только граждане их не любят. Вообще, я обратил уже
внимание, граждане здесь многих не любят: гомиков, наркоту, бродяг,
трансверзов, хюре; в Германии с этим помягче, а в Сибири нет совсем, так
что национальный характер тут, похоже, ни при чем. Покойный Кропачек
говорил, что такая безопасная "праведная злость" характерна для комплекса
поражения, а у сибиряков этого комплекса нет, сознание успело
перестроиться: империя развалилась, метрополия погибла, но колония-то
обрела независимость и процветает... С Филом можно было бы поспорить, тыча
пальцем в разные места и времена, но это не самое благодарное занятие:
спорить с теми, кто уже там, где нас нет. И еще Фил говорил: а вот
представь на минуту, что победили большевики - и разворачивал
апокалиптическую картину: ГУЛаг от Лиссабона до Анадыря, истребление
десятков миллионов - сначала по имущественному признаку, а потом,
учитывая, что побежденный всегда воскресает в победителе - и по
национальному, - торжество серости, остановка в развитии, сползание и
опрокидывание в средневековье... Боюсь, я не слишком прислушивался к нему
- недаром он мне так часто вспоминается последнее время. Все чаще и
чаще... Большевики вовсе не были так уж фатально обречены, говорил Фил,
затяни Гитлер с началом похода, или окажись на месте душки Ворошилова
какой-нибудь солдафон - вон сколько их тогда постреляли! - какой-нибудь
Штерн, Тухачевский или Жуков - и ага! И даже в Сибири они могли бы
остаться у власти, догадайся быстренько сделать то, что сделал чуть позже
толстый Герман: облей говном бывшее начальство, покайся в грехах, побей
себя в грудь, покричи, что ошибки исправлены - исправлены ведь, все же на
свободе! - и вперед, к победе коммунизма... дать небольшую передышку - и
можно опять набивать лагеря... Да, это было классе в девятом: мы с Филом,
Майкой, Копытом, еще с кем-то, человек семь нас было, - спускались по
Чулыму на плоту и остановились на ночевку у разрушенной пристани, зашли в
тайгу - и наткнулись на старый лагерь. Сто лет тут никого не было, все
заросло осиной, тонкой, больной, проволока, конечно, была с кольев снята,
но сами колья оставались, и колья, и вышки, и бараки, конечно, и мы вошли
в один барак, там было темно, мы стояли и ждали, когда глаза приспособятся
к полумраку, и вдруг сверху стал падать какой-то мусор, сначала
показалось: чешуйки коры... оказалось - клопы, они падали на нас и
присасывались на лету, и жрали, сразу наполняясь красным... с Майкой
сделалась истерика, мы тут же бросились к реке, смывать с себя это, вода
была ледяная - июнь, самое начало, - потом голыми плясали у костра, пока
сушилась одежда, стало даже смешно, но оказалось, что мы так ни черта и не
смыли, и только на третий день удалось устроить настоящую баню и стирку...
ждут, гады, сказал Фил, это сколько же они ждут...
бы, что это глатц, если бы не пустота вокруг странного здания: плоской
коробки из серого бетона с окнами-щелями под самой крышей - и ампирным
фасадом. Вокруг было огромное множество людей, всем было плохо под
открытым небом - но никто даже не смотрел в сторону этого дома... так уж
они брезговали гемами... Ну да, начать выгонять гемов из-под крыши -
значит, по самые уши искупаться в том презрении, которое гемы питают к
"плаве". Поэтому плава, то есть не-гемы, то есть так называемые
"нормальные люди", просто вынуждены делать вид, что непреодолимо брезгуют
гемами... Даже передо мной расступались и отворачивались, если я подходил
близко - а ведь я по внешности был "высоким гемом", то есть гемом не из
глатца, гемом, имеющим работу, семью, квартиру... гражданином, слегка
съехавшим на учении мудреца Урси. Итак, я подошел к фасаду - он был
фальшив до омерзения - и поднялся на крыльцо.
сырости, и сложная гамма запахов. Изнутри здание выглядело еще страннее,
чем снаружи. Войдя, я оказался на узком, меньше метра шириной, карнизе,
который по периметру опоясывал все помещение - недостроенный плавательный
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Флинт Эрик
Громыко Ольга
Маккэфри Энн