Чтение 36–й страницы книги ~Шулма~

опустив Чинкуэду.

Придавленный Чэном, что-то кричал Обломок, но мне было не до него.

Удар.

Еще один.

Скрежет панциря под клинком, неприятный вкус кожи доспеха, слабый
стон Чэна - и боль в его плече, которую я ощутил как свою, когда пробовал
резко взлететь вверх...

И теплые пальцы железной руки.

Джамуха пошел по кругу, держа на отлете готовую напасть Змею Шэн, и я
сначала следил за ними, а потом не смог, и тогда латная перчатка вцепилась
в меня, чуть ли не кроша рукоять, и мощно пошла вверх и назад,
переворачивая вновь застонавшего Чэна на спину.

Удар.

Еще один.

Врешь, не достанешь... врешь!..

Достала.

И кровь проступила на бедре Чэна Анкора, кровь из неглубокого пореза,
но Чинкуэда уже устремлялась ко мне, а я не успевал, не успевал я!.. И
нога Джамухи с лета ударила по руке аль-Мутанабби, отшвыривая нас в
сторону...

- Стой, дрянь!..

Изворачиваясь по совершенно немыслимой дуге, я сперва не сразу понял,
что немыслимой дуга эта была лишь в том случае, если бы Чэн продолжал
лежать на спине, мертвой тяжестью повиснув сзади меня, - и блеск моего
клинка отразился в глазах Чэна, стоящего на одном колене, а в левой руке
Чэна гневно звенел Обломок, шут, Кабирский Палач, дорвавшийся до Чинкуэды,
Змеи Шэн!

Когда Змея Шэн с проклятьями вылетела из пальцев Джамухи, Я-Чэн (ах,
как же это прекрасно - свобода по имени Я-Чэн!..) наискось пронесся у лица
Восьмирукого, подцепив на острие вуаль, закрывавшую глаза гурхана, и
вырвал ее из шлема.

Я-Чэн хотел посмотреть ему в глаза.

И посмотрел.

Это были глаза Хамиджи-давини.

И их застилали слезы.

У нас было время понять, и принять, и остановиться у двери выбора, у
двери, за которой лежало будущее, побывавшее в шкуре прошлого; и только
прощать у нас не было времени, потому что на нас смотрели те, кто еще не
научился - прощать.

Но если когда-то живой человек дрался мертвым оружием за свою жизнь,
то сегодня я, Блистающий, дрался полумертвым человеком за нашу общую
жизнь. И не только нашу.

Будущее ждало, возбужденно скалясь и рыча.

Чэн наступил ногой на безмолвную Чинкуэду, Змею Шэн; Обломок вернулся
за пояс, я - в ножны, и мы неторопливо огляделись вокруг.

...Шулма на холмах сдвинулась на шаг вперед.

Всего на один шаг. Я-Чэн тогда еще не знал, что одновременно с
падением Чыды в руки Неправильного Шамана возле каждого нойона племени
незаметно оказался человек в смешном халате с побрякушками - отчего десять
нойонов, заглянув в неестественно черные глаза слуг Ур-калахая,
промолчали, а без их приказа воинов хватило не более, чем на один шаг.

...Телохранители-тургауды Джамухи сдвинулись на два шага.

И ровно на те же два шага сместились к северным холмам пятнадцать
кабирцев во главе с невозмутимо-опасным ан-Таньей; а две дюжины Блистающих
грозно сверкнули на солнце, выглянувшем из дыры распоротого Чыдой неба.

Мужество почтило мужество, сила - силу, тысяча - немногих, и лавина
замерла, так и не скатившись с северных холмов.

...Ни единого шага не сделал Куш-тэнгри, стоя, где стоял, с двумя
воинами у ног своих и с Чыдой на плече; он стоял, а осенний ветер играл с
серебром волос Неправильного Шамана.

Все ждали нас.

Нас ждало горло Джамухи Восьмирукого, ассасина-убийцы, горло
несчастной Хамиджи-давини, обуянной кровавым дэвом мести и истины Батин;
горло, открытое для этой истины на острие моего клинка.

Все ждали нас.

Чего ждали мы?

Знали ли мы, что будем делать, когда я шевельнулся в ножнах, грани
Обломка заиграли солнечными зайчиками, а Чэн улыбнулся в лицо будущему
хищной улыбкой пятнистого чауша, медленно начиная расстегивать пряжки
доспеха?..

- По-Беседуем, девочка моя? - и наручи глухо ударились оземь. - К
чему таким прекрасным со-Беседникам, как мы, эта глупая одежда из далекого
прошлого?!

И оплечья вскоре легли рядом с наручами.

- По-Беседуем, девочка-гурхан, восьмирукое чудо Шулмы? Мы ведь не
шулмусы, мы не причиним друг другу вреда, клянусь Двенадцатью и Одним!.. -
снятый пояс вместе со мной и Дзюттэ Чэн положил у ног, рядом со Змеей Шэн,
не отрывая цепкого взгляда от Хамиджи-Джамухи, но та не двигалась с места.

Панцирь упал зерцалом вверх, и серые облака смогли прочитать чеканные
слова, пришедшие из восьмивековой старины:

- Живой, я живые тела крушу; стальной, ты крушишь металл -

И, значит, против своей родни каждый из нас восстал!

Сброшенный шлем покатился по земле, а Чэн уже снимал халат, нижнюю
рубаху, оставаясь по пояс обнаженным, вскидывая руки к отшатнувшемуся
небу, и Шулма ахнула, увидев чешуйчатую металлическую кожу правой руки;
увидев латную перчатку, которую теперь можно было снять только вместе с
плотью.

- Ну?! - властно крикнул Чэн, опоясываясь заново и опуская руки на
рукояти меня и Дзю.

Носком сапога он подцепил Чинкуэду - и Змея Шэн, по-прежнему не
произнеся ни слова, полетела к Джамухе (это имя шло ей больше, это имя
больше значило для нас, и я решил звать ее так), которая инстинктивно
поймала Тусклую.

- Не хочешь? - рассмеялся Чэн, и мы с Обломком расхохотались, вторя
ему. - Гурхан любит доспехи? Гурхан хочет спрятаться в прошлом от
будущего?! Ну что ж...

Невидимая чаша оказалась в левой руке Чэна; запрокидывая непокрытую
голову, он влил в себя ее содержимое и выхватил меня из ножен.

- Шулма! Твое здоровье!..

- Мо-о аракчи... - отозвалась Шулма. - Асмохат-та!

Безнадежно ударила Змея Шэн - и промахнулась.

Чэн погрозил Джамухе пальцем и извлек из-за пояса Обломка.

Следующий укус Змеи Шэн встретил я, завертев Чинкуэду в стремительном
танце, пока Обломок крюком своей гарды цеплял оплечье Джамухи.

Рывок - и хруст кожаных ремней, один из которых лопнул.

Змея Шэн с мастерством отчаяния пыталась обойти меня, прорваться
поближе, и я дал ей насладиться мгновенным счастьем удачи, когда Чинкуэда
проскользнула вплотную ко мне - попав в неласковые объятия Дзю.

- Брось, Дзю! - крикнул я, гуляя по боковым ремешкам доспеха Джамухи.

- Бросаю! - покладисто согласился Обломок, и Змея Шэн полетела в
сторону, а Джамуха кинулась за ней, не замечая, что Дзюттэ снова зацепился
за ее оплечье.

Треск рвущей кожи - и оплечье съехало вниз, держась непонятно на чем,
а я еще раз прошелся по ремням на правом боку, разрезав не то два, не то
три.

Джамуха подхватила Чинкуэду с земли, срывая мешающее ей оплечье и
отбрасывая его прочь; а я немного поигрался со Змеей Шэн, временами
одобрительно похлопывая Джамуху по запястью.

Плашмя.

Потом все повторилось снова: Дзю, вцепившийся в доспех, я,
удерживающий Чинкуэду, Чэн, вкладывающий в рывок всю силу...

После третьего раза кожаный панцирь сполз Джамухе на руки, чуть не
заставив выронить Чинкуэду, и Чэн успел подбросить меня и опять поймать,
пока Джамуха избавлялась от доспеха, превратившегося в оковы.

Под доспехом на ней был только нижний халат из полосатой ткани,
который и резался легче, и рвался куда проще.

Под халатом - туго стянутая нагрудная повязка.

Под повязкой - грудь.

Маленькая и твердая девичья грудь, с остро торчащими сосками; и
бесстыдный ветер тут же тронул их своими холодными ладонями.

Чэн опустил меня в ножны, сунул Обломка за пояс и подошел к Джамухе.

Чинкуэда даже не пошевелилась, когда Чэн Анкор раздвинул защитные
пластины шлема Джамухи и снял его, обнажив голову девушки-гурхана.

Потом Чэн повернулся к Джамухе спиной.

Змея Шэн не двигалась.

- Шулма! - громко крикнул Чэн-Я. - Это твой владыка, Шулма?!

Лавина дрогнула, глухой ропот прокатился по окрестностям, всколыхнув
стоячую воду священного водоема - и Шулма страшно двинулась вниз с холмов,
грозя живым валом захлестнуть поле невиданной Беседы.

- Все, - почти беззвучно выдохнула Джамуха. - Вот и все...

Новое будущее с ревом неслось к нам отовсюду, и в реве этом отчетливо
слышалось:

- Асмохат-та!...

Для того ли Я-Чэн сумел избежать предсказанного убийства, чтобы
опозоренных Джамуху и Чинкуэду, Змею Шэн, растоптала гневная Шулма, мстя
за свою поруганную воинскую доблесть?!