на тщательном анализе поступивших в редакцию писем. Господин Убуката
совершенно прав: мы располагаем корреспонденцией, гораздо более резкой и
невыдержанной. Но в подборку мы включили как раз самые спокойные и
сдержанные письма. Письма людей не просто голодных или напуганных, а
понимающих сложность положения. Более того, мы даже включили в подборку
одно письмо, прямо поддерживающее правительство, хотя это - единственное
такое из семи тысяч, которые мы...
Андрею в затылок.
Это был странный возглас, и на некоторое время воцарилось молчание.
сказал он примирительно. - Я уверен, что и сейчас нам следует найти
некоторый компромисс...
Господин Убуката - человек невыдержанный, ему только бы сорвать злость, а
на ком - ему безразлично. Но вы-то понимаете, что я действую строго в
соответствии с полученными инструкциями. В городе назревает бунт. Фермеры
в любую минуту готовы начать резню. Полиция ненадежна. Вы что же, хотите
крови? Пожаров? У меня дети, я ничего этого не хочу. Да и вы этого не
хотите! В такие дни пресса должна способствовать смягчению ситуации, а не
обострению ее. Такова установка, и, должен сказать, я с нею совершенно
согласен. А если бы даже и был не согласен, все равно обязан, это моя
обязанность... Вот вчера арестовали цензора "Экспресса" за
попустительство, за пособничество подрывным элементам...
наивозможнейшей сердечностью. - Но вы же видите, в конце концов, что
подборка вполне умеренная. Поймите, именно потому, что времена тяжелые, мы
не можем поддакивать правительству. Именно потому, что грозит выступление
деклассированных элементов и фермеров, мы должны сделать все, чтобы
правительство взялось за ум. Мы исполняем свой долг, господин Паприкаки!
Андрей.
очаровательно. На газету наложат штраф, а меня арестуют. И тираж арестуют.
И вас тоже арестуют.
им перед носом цензора.
цензоров этой газетки арестовано?
дело? И Гейгера когда-нибудь арестуют, допрыгается...
даю метранпажу команду начать тираж. Выкрутимся как-нибудь...
сморкался.
и нажал там на все рычаги, какие только можно.
русский. Ты же с ним водку пил.
что он берет.
вздохнул. - Ладно, схожу. Может, узнаю что-нибудь... А с Паприкаки что
будем делать? Он же сейчас звонить побежит... Побежите ведь, а?
всеми зубами от удовольствия.
Запри его в архиве, там телефона нет.
отметил...
сделаю, не беспокойся.
плащ. Берет куда-то запропастился, он поискал внизу, среди каких-то галош,
забытых посетителями в старые добрые времена, не нашел, матюкнулся и вышел
в приемную. Худосочная секретарша вскинула на него испуганные серенькие
глазки. Шлюшка задрипанная. Как ее звать-то?..
писал кто-то, примостившись с краю стола, кто-то рассматривал мокрые
фотографии, кто-то пил кофе, метались мальчишки-курьеры с папками и
бумагами, было накурено, намусорено, заведующий литературным отделом,
феноменальный осел в золотом пенсне, бывший чертежник из какого-то
квазигосударства наподобие Андорры, высокопарно вещал тоскующему автору:
"Вы здесь где-то переусердствовали, где-то не хватило у вас чувства меры,
материал оказался крепче вас и лабильнее..." "Ногой, ногой, ногой", -
думал Андрей, проходя. Ему вдруг вспомнилось, как все это было мило его
сердцу, как ново, увлекательно, - совсем недавно! - казалось таким
перспективным, нужным, важным... "Шеф, одну минутку", - крикнул ему Денни
Ли, завотделом писем, и устремился было следом, но Андрей, не
оборачиваясь, только отмахнулся назад. "Ногой, ногой, ногой..."
по-прежнему грохотали телеги - и все в одну сторону, к центру города, к
мэрии. Андрей засунул руки поглубже в карманы и, ссутулившись, двинулся в
том же направлении. Минуты через две он заметил, что идет рядом с
чудовищной колымагой с колесами в человеческий рост. Колымагу влекли два
гигантских битюга, притомившихся, видно, с дальней дороги. Поклажи в
колымаге видно не было за высокими дощатыми бортами, зато хорошо был виден
возница на передке - даже не столько сам возница, сколько его колоссальный
брезентовый плащ с треугольным капюшоном. От самого возницы усматривалась
только борода, торчащая вперед, и сквозь скрип колес и перестук копыт
слышались издаваемые им непонятные звуки: то ли он лошадей своих ободрял,
то ли лишние газы выпускал по деревенскому простодушию.
здесь не достанут, да и не нужен им хлеб, есть у них хлеб. И вообще все у
них есть, не то что у нас, у горожан. Даже оружие есть. Неужели
действительно хотят устроить резню, махновщину? Может быть. Только какая
им от этого польза? По квартирам шарпать?.. Ничего не понятно.
разочарован, хотя сам же его и брал - опросил чуть ли не полсотни мужиков
на площади перед мэрией. "А как народ, так и мы"; "Надоело, понимаешь, на
болотах сидеть, дай, думаю, съезжу..."; "И не говорите, господин хороший,
чего народ прет, куда прет, зачем? Сами удивляемся..."; "Ну, вижу я - все
в город. И я - в город. Что я - рыжий, что ли?"; "...Автомат-то? А как же
нам без автомата? У нас без автомата шагу ступить нельзя..."; "...Вышел
это я утром коров доить, гляжу - едут. Семка Костылин едет, Жак-Француз
едет, этот, как его... ах, ядрит-твою, все время я его забываю, за Вшивым
Бугром живет... тоже едет! Я спрашиваю, ребята, мол, куда? Да вот,
говорят, солнца седьмой день нету, надо бы в город съездить..."; "А вы у
начальства спросите. Начальство - оно все знает..."; "Так говорили же, что
трактора автоматические давать будут! Чтобы самому дома сидеть, поясницу
чесать, а он бы за тебя чтобы работал... Третий год обещают...".
сбивает их в кучу какой-то инстинкт, а может быть, и организация
какая-нибудь тайная, хорошо замаскированная... Тогда что же - Жакерия?
Антоновщина?.. В чем-то их понять можно: солнца нет двенадцатый день,
урожай гибнет, что будет - неясно. Вот их и сорвало с насиженных мест...
- в хлебный. Стояли в основном женщины, у многих на рукавах были почему-то
белые повязки. Андрей, конечно, сразу вспомнил про Варфоломеевскую ночь и
тут же подумал, что на самом деле сейчас не ночь, а день, час дня, а лавки
до сих пор закрыты. На углу, под неоновой вывеской ночного кафе
"Квисисана", кучкой стояли трое полицейских. Вид у них был какой-то
странный - неуверенный, что ли? Андрей замедлил шаг, прислушиваясь.
два...
милиции... Он миновал еще одну очередь, свернул на Главную. Впереди уже
виднелись яркие ртутные фонари Центральной площади, обширное пространство
которой все было занято чем-то серым, шевелящимся, окутанным не то паром,