настоящая информация, ясная, точная и своевременная. Помню, я приказал
повесить его, не испытывая никакой жалости, но, когда я смотрю на
сегодняшних моих сотрудников, я понимаю, какая это была потеря... Ну
хорошо, ну не удержался человек, стал наркоманом, в конце концов "Бамбук"
Савада тоже был наркоманом. Но зачем писать лживые донесения? Ну не пиши
их вообще, уволься, извинись... Я приезжаю в этот город в глубокой
уверенности, что знаю его досконально, потому что у меня здесь уже десять
лет сидит опытный, проверенный резидент. И вдруг выясняю, что ровно ничего
не знаю. Каждый местный мальчишка знает, кто такие рыбари. А я не знаю! Я
знаю только, что организация "КВС", занимавшаяся примерно тем же, чем
занимаются нынешние рыбари, была расформирована и запрещена три года
назад. Я знаю это из донесений моего резидента. А в местной полиции мне
сообщают, что общество "ДОЦ" возникло два года назад, и этого из донесений
моего резидента я уже не узнал... Я беру элементарный пример, мне в конце
концов нет никакого дела до рыбарей, но это же превращается в стиль
работы! Донесения задерживаются, донесения лгут, донесения
дезинформируют... Донесения, наконец, просто выдумываются! Один явочным
порядком увольняется из Совета и не считает нужным сообщить об этом своему
начальнику, ему, видите ли, надоело, он все собирался сообщить, да как-то
не нашел времени... Другой, вместо того чтобы бороться с наркотиками, сам
становится наркоманом... А третий философствует!
философствований. Но философия - это одно, а наша работа - это совсем
другое. Ну посудите сами, Иван, если нет тайного центра, если имеет место
стихийная самодеятельность, то откуда эта скрытность? Эта конспирация?
Почему слег окружен такой таинственностью? Я допускаю, что Римайер, молчит
потому, что его мучают угрызения совести вообще и в частности за вас,
Иван. Но остальные? Ведь слег не запрещен законом, о слеге знают все, и
все таятся. Вот Оскар не философствует, он полагает, что обывателя просто
запугивают. Это я понимаю. А что полагаете вы, Иван?
на туалетной полочке - таблетку в рот, четыре в воду. Водка в шкафчике. Мы
вас подождем с Оскаром. А потом вы нам расскажите - громко, вслух, своим
товарищам по работе и подчиненным - о своих ощущениях и переживаниях. А
мы... Вернее, Оскар пусть послушает, а я, так и быть, выйду.
пренебрегу служебным долгом?
долгу. Служебный долг вы, может быть, нарушите потом. Как Римайер. Это
слег, товарищи. Это машинка, которая будит фантазию и направляет ее куда
придется, а в особенности туда, куда вы сами бессознательно - я
подчеркиваю: бессознательно - не прочь ее направить. Чем дальше вы от
животного, тем слег безобиднее, но чем ближе вы к животному, тем больше
вам захочется соблюсти конспирацию. Сами животные вообще предпочитают
помалкивать. Они знай себе давят на рычаг.
хотите засунуть его в папку с тесемками. А это вам не гангстеры. Ясно даже
и ежу, как говаривал Юрковский.
ним работал.
стоит памятник какому-то Юрковскому.
памятник ему воздвигли не за то, что он был известным планетологом. Он
просто впервые в истории города сорвал банк в электронную рулетку. Такой
подвиг было решено увековечить.
тоскливо.
решил, что он пустил ледяную воду вместо теплой, но он орал не переставая,
а потом принялся ругаться страшными словами. Мы с Оскаром переглянулись.
Оскар был в общем спокоен, он решил, что так проявляется действие слега, и
на лице его возникло сочувственное выражение. Бешено лязгнула задвижка,
дверь ванной с треском откатилась, в спальне зашлепали мокрые пятки, и
голый Мария ввалился в кабинет.
покрывали вертикальные ядовито-зеленые потеки. Он орал и топал ногами, от
него летели изумрудные брызги. Когда мы пришли в себя и осмотрели место
происшествия, выяснилось, что душевой конус забит губкой, пропитанной
зеленым лаком, и я вспомнил записку Лэна, и понял, что это Вузи. Инцидент
исчерпывался долго. Мария считал, что это издевательство и хамское
нарушение субординации. Оскар ржал. Я тер Марию щеткой и объяснялся. Потом
Мария заявил, что теперь уж он никому не верит и испытает слег дома. Он
оделся и принялся обсуждать с Оскаром план блокады города.
заканчивается, что мне будет плохо и мне уже плохо, что я не знаю, с чего
нужно начинать, что мне хочется включиться в обсуждение плана блокады, но
хочется не потому, что я считаю блокаду необходимой, а потому, что это так
просто, гораздо проще, чем вернуть людям души, сожранные вещами, и научить
каждого думать о мировых проблемах, как о своих личных. "...Изолировать
этот гнойник от мира, изолировать жестко - вот и вся наша философия", -
вещал Мария. Это предназначалось мне. А может быть, и не только мне. Ведь
Мария умница. Он наверняка понимает, что изоляция - это всегда оборона, а
здесь надо наступать. Но наступать он умел только опергруппами, и ему,
наверное, было неловко в этом признаться.
когда-нибудь научитесь спасать себя сами? Почему вы вечно слушаете попов,
фашиствующих демагогов, дураков опиров? Почему вы не желаете утруждать
свой мозг? Почему вы так не хотите думать? Как вы не можете понять, что
мир огромен, сложен и увлекателен? Почему вам все просто и скучно? Чем же
таким ваш мозг отличается от мозга Рабле, Свифта, Ленина, Эйнштейна,
Строгова? Когда-нибудь я устану от этого, подумал я. Когда-нибудь у меня
не хватит больше сил и уверенности. Ведь я такой же, как вы! Только я хочу
помогать вам, а вы не хотите помогать мне...
кабинете что-то бубнил Оскар. А я вдруг подумал, что теперь не уеду
отсюда. Я здесь всего три дня, я не знаю, с чего здесь надо начинать и что
должен делать, но я не уеду отсюда, пока мне позволяет закон об
иммиграции. А когда он перестанет позволять, я его нарушу.