причем она работала еще более усердно, потому что ее уже не отвлекало
множество душевных переживаний или бдительный надзор нетерпеливого и пе-
дантичного учителя. Чтоб записывать музыку, она сначала пользовалась бу-
лавкой, накалывая ноты между строчками, а затем маленькими деревянными
щепками, которые отламывала от мебели и коптила о печку, когда та была
раскалена. Но все это отнимало много времени, да и запас линованной бу-
маги был у нее очень невелик, и она решила, что лучше постараться еще
более развить свою поразительную память, а потом в определенном порядке
расположить в ней многочисленные композиции, которые зарождались у нее
по вечерам. В конце концов это ей удалось, и, упражняясь таким образом,
она смогла вспомнить свои мелодии, не записывая их и не смешивая одну с
другой.
Шварц чересчур щедро подкладывал в печку дров сверх положенной порции, -
а на крепостном валу, где она гуляла, ее беспрестанно продувало ледяным
ветром, она простудилась и в течение нескольких дней вынуждена была си-
деть взаперти, что лишило ее удовольствия поехать в Берлин для выступле-
ния в Опере. Тюремный доктор, которому вменялось в обязанность навещать
ее дважды в неделю и докладывать господину фон Пельницу о состоянии ее
здоровья, сообщил ему, что певица потеряла голос в тот самый день, когда
барон с позволения короля собирался вновь выпустить ее на сцену. Итак,
выезд ее был отложен, чем она ничуть не огорчилась: ей хотелось впервые
вдохнуть воздух свободы лишь тогда, когда она настолько свыкнется со
своей тюрьмой, что сможет вернуться в нее без сожаления.
обычно певица бережет свое драгоценное горло. Она продолжала выходить на
крепостной вал, и вот по ночам ее стало лихорадить. Тогда с ней произош-
ло то, что часто бывает с людьми в подобных случаях. Жар вызывает в моз-
гу каждого человека какой-либо бред, более или менее тягостный. Одному
чудится, будто стены комнаты, все суживаясь, надвигаются на него, гото-
вые вот-вот раздавить ему голову; потом они раздвигаются, отпускают его
и встают на свое место, чтобы через некоторое время надвинуться вновь,
грозя снова сдавить его, и так без конца, принося ему то муку, то облег-
чение. Иным кажется, будто их кровать - это волна, которая вздымает их
до самого балдахина, затем опускает вниз, затем снова поднимает вверх,
словно на качелях. Когда рассказчику сей правдивой истории случается бо-
леть лихорадкой, ему мерещится, будто огромная черная тень нависла над
некой блестящей поверхностью, в центре которой находится он сам. Эта
тень, реющая над воображаемой плоскостью, беспрерывно движется, то сжи-
маясь, то расширяясь. Растягиваясь, она покрывает собой всю сверкающую
поверхность; уменьшаясь, сжимается, доходя до узкой, как проволока, по-
лоски, потом снова расширяется, снова сжимается - и так без конца. В
этой галлюцинации не было бы ничего неприятного, если бы больной не ис-
пытывал трудно объяснимого ощущения, будто он сам является неясным отб-
леском чего-то неведомого, что неустанно реет над ограниченным прост-
ранством, сжигаемым огнем невидимого солнца. Это ощущение до такой сте-
пени живо, что, когда воображаемая тень сжимается, больному кажется, что
и он тоже уменьшается и утончается, превращаясь в тень от волоска; когда
же она расширяется, он чувствует, как его тело раздувается, превращается
в тень от горы и закрывает всю долину. Но в этой галлюцинации нет ни го-
ры, ни долины. Нет ничего, кроме отблеска какого-то непрозрачного тела,
которое так же воздействует на солнечное отражение, как черный зрачок
кошки в ее радужной оболочке, и эта галлюцинация, не смягчаемая сном,
превращается в какую-то странную пытку.
секундно видит, как на него обрушивается потолок; и о другом, которому
чудится, будто он превратился в шар, плавающий в воздушном пространстве;
о третьем, принимающем промежуток между кроватью и стеной за пропасть,
причем он воображает, что все время падает влево, в то время как четвер-
тому кажется, что он вот-вот упадет вправо. Впрочем, каждый читатель мог
бы поделиться собственными наблюдениями и опытом, но это бы ничем нам не
помогло и тоже не объяснило бы, почему каждый индивид в течение всей
своей жизни или хотя бы на протяжении многих лет видит один и тот же сон
- свой собственный сон, и при каждом приступе лихорадки становится жерт-
вой одной и той же галлюцинации, которая всякий раз причиняет ему одни и
те же ощущения мучительной тревоги. Вопрос этот относится к области фи-
зиологии, и, быть может, врач нашел бы здесь какие-нибудь признаки, го-
ворящие о наличии если не явной болезни, проявляющейся и в других, не
менее бесспорных симптомах, то болезни скрытой, которая берет начало в
наиболее уязвимом участке организма и для которой могут представлять
опасность некоторые вещества.
тателя прощения за то, что осмелился его коснуться.
мо должна была носить у нее музыкальный характер и влиять на органы слу-
ха. Итак, она снова впала в то странное дремотное состояние, похожее на
сон наяву, какое было у нее в первую ночь, проведенную в тюрьме. Ей чу-
дилось, будто она слышит жалобные звуки скрипки Альберта, его вырази-
тельную игру. Иногда эта музыка звучала отчетливо и громко, словно
инструмент находился тут же, в комнате, а иногда становилась еле слыш-
ной, словно доносилась откуда-то издалека. В этих чередованиях интенсив-
ности воображаемых звуков было что-то необыкновенно мучительное. Когда
песнь скрипки приближалась, Консуэло испытывала страх; когда звуки дела-
лись громче, сила их ужасала больную. Когда же звуки замирали, девушка
не испытывала особого облегчения, ибо напряженное внимание, с каким она
прислушивалась к этой затихающей в пространстве мелодии, доводило ее до
полного изнеможения. В такие минуты ей казалось, что она уже ничего не
слышит, но вот гармонический шквал возвращался и снова приносил ей оз-
ноб, смятение, и она горела как в огне, словно мощные удары фантастичес-
кого смычка воспламеняли воздух и разнуздывали бурю вокруг нее.
не изменила образа жизни, она быстро поправилась, смогла снова петь по
вечерам и обрела глубокий сон прежних спокойных ночей.
записку от господина фон Пельница, извещавшего ее, что вечером следующе-
го дня ей предстоит выступить в театре.
в дворцовой карете. Если вы дадите слово не выскакивать в окошко, то,
надеюсь, мне удастся даже избавить вас от конвоя и дать вам возможность
появиться в театре без этой зловещей свиты. Поверьте, у вас нет более
преданного друга, и я весьма сожалею о том суровом обхождении, которое
вам приходится переносить, - быть может, незаслуженно".
стороны барона. До сих пор, ежедневно встречаясь в качестве распорядите-
ля театра со своей примадонной, господин фон Пельниц, слывший отставным
кутилой и не любивший добродегельных девиц, всегда бывал с ней весьма
холоден и сух. Он даже любил подтрунивать - и притом не слишком друже-
любно - над ее безупречным поведением и сдержанностью ее манер. При дво-
ре знали, что старый камергер - шпион короля, но Консуэло не была посвя-
щена в дворцовые тайны и не подозревала, что можно заниматься этим гнус-
ным ремеслом, как будто не теряя при этом уважения высшего света. Однако
какое-то инстинктивное отвращение подсказывало Порпорине, что Пельниц
более чем кто-либо способствовал ее несчастью. Поэтому на закате следую-
щего дня, оказавшись с ним наедине в карете, уносившей их в Берлин, она
взвешивала каждое свое слово.
репы ваши сторожа! Они ни за что не хотели впустить меня в крепость,
ссылаясь на то, что у меня нет пропуска, и, не в упрек вам будь сказано,
я мерзну здесь уже более пятнадцати минут в ожидании вас. Закутайтесь
хорошенько в шубку - я привез ее, чтобы уберечь от простуды ваше горло,
- и расскажите свои приключения. Что же такое произошло на последнем
костюмированном бале? Все задают себе этот вопрос, и никто ничего не
знает. Несколько чудаков, которые, на мой взгляд, никому не причинили
вреда, внезапно исчезли словно по волшебству. Граф де Сен-Жермен - он,
кажется, принадлежал к числу ваших друзей? Некий Трисмегист - по слухам,
он скрывался у господина Головкина, и с ним вы, вероятно, тоже знако-
мы... Ведь говорят, что вы в прекрасных отношениях со всеми этими сынами
дьявола...
лучше бы им не трогаться с места, а спокойно ждать доказательств своей
невиновности.
нарха. Пожалуй, это будет самое верное. Мой совет - пойте сегодня как
можно лучше. Это произведет на него более сильное впечатление, чем кра-
сивые слова. Как это вы, мой прелестный друг, оказались столь неловки,
что ухитрились попасть в Шпандау? Никогда еще за такие пустяки, в каких
обвиняют вас, король не выносил столь неучтивого приговора даме. Должно
быть, вы дерзко ему отвечали и вели себя весьма воинственно. Маленькая
дурочка - вот вы кто! Да какое же преступление вы совершили? Расскажите
мне все, прошу вас. Держу пари, что я улажу ваши дела, и, если вы после-
дуете моим советам, вам не придется ехать обратно в эту сырую мышеловку
Шпандау - вы сегодня же будете ночевать в своей уютной квартирке в Бер-
лине. Ну, покайтесь же мне в своих грехах. Говорят, вы были на званом
ужине во дворце у принцессы Амалии и посреди ночи развлекались тем, что
Белов Вольф
Корнев Павел
Емилина Ника
Фазиль Искандер
Контровский Владимир
Афанасьев Роман