Василия, и надо было только протянуть руку, чтобы взять его. Он положил
ладонь на тяжелый кожаный переплет и глухим голосом повторил клятву.
ступени, дорожка, по которой они с Дмитрием шли сегодня впереди всех.
только сейчас, когда кони бежали домой и возок колыхался, изредка проседая
то правым, то левым полозом в рыхлеющий снег, когда позади остались шумный
Владимир, где он был торжественно возведен на стол новым владимирским
епископом Федором, трудные споры с братом, трудная тризна в Костроме и
самое трудное - переговоры с ордынским баскаком, - только теперь он
начинал чувствовать, что вот оно произошло, совершилось! Вот он стал
великим князем во след отца, и деда, и прадеда, великим князем Золотой
Руси! И вперекор всему - раздражению на татар, заботам власти, зависти
брата Андрея - вперекор всему в нем подымалась радость. Он лежал, закинув
руки за голову, на пышном соломенном ложе, застланном попонами и шубами,
вдыхал талый, уже слегка весенний дух, пробивавшийся внутрь возка, и молча
улыбался. Он знал, умудренный опытом прошлых лет, что будет трудно. Перед
ним проходили княжества и города, лица князей и бояр, и он улыбался
трудностям. Судьба не страшила его, раз нынче, в Успенском соборе, он
наконец получил силы и власть, чтобы бороться с судьбой.
Бояре Прусского, Неревского и Славенского концов приглашали Дмитрия на
новгородский стол. Исполнялась и эта мечта. Двенадцать лет назад его
удаляли из Новгорода, <зане мал бяше>. Шесть лет назад он сам отказался от
приглашения, дабы не спорить с дядей Ярославом. Четыре года назад, в споре
с Василием Костромским, он вел их на Тверь, был брошен в Торжке и
воротился с соромом.
него, и хитровато улыбаются. Послы в бархате и атласе, у иных серебряные и
золотые цепи на оплечьях, твердые парчовые наручи пышных сборчатых рукавов
затканы жемчугом, и все это для него, для его радости и веселия. Послы
привезли поминки, и веские шероховатые гривны новгородского серебра
пополнили опустевшую переяславскую казну. Послы привезли меха и кречетов,
поставы драгоценных ипских сукон и дорогой <рыбий зуб>. Послы приглашали
его на всех прежних грамотах, а это означало, что ни черного бора, ни
печорских даней ему не видать. Дмитрий согласился, он сейчас соглашался на
все. Что и как будет он делать в Новгороде - об этом надлежало подумать
позднее.
разговоре с боярином отца, Федором Шимановым. Разговор шел про Данилу,
младшего брата, которого Федор Юрьич Шиманов, приставленный к Даниле еще
покойным отцом, просил выделить и наделить уделом. Речь шла о Москве.
Дмитрий отвечал, что подумает. Брата наделить, конечно, было нужно, но
охотнее он дал бы ему - и не в удел, а в кормление - Кострому. Костромой,
однако, пришлось поступиться, чтобы утишить Андрея. Москва же была нужна
как путь на Смоленск, на Чернигов и Киев. К тому же и дани с московских
черных волостей росли и росли. Крестьяне с юга, с Черниговшины и Рязани,
все бежали и бежали туда, на север, под защиту болот и лесов. Думая о
Москве, Дмитрий начинал морщиться. В конце концов через того же Федора
Юрьича он передал брату, что готов дать ему владельческие доходы от
Москвы, а жить предлагал по-прежнему в Переяславле.
Дмитрий прошел в изложницу. Жена приподнялась - никогда не засыпала без
него:
засыпая, спросил:
засыпая.
замечал, что брат растет, и тут вдруг поразился, какой он уже большой.
Данил стоял перед ним худой, мосластый и носатый. Нос как-то неприметно
выгорбился за последние годы. Старики, кто помнил, говорили, что носом
младший Александров сынок пошел в деда, Ярослава Всеволодича. Голос у него
тоже переломился и вместо прежнего, мальчишечьи-звонкого, стал глубже и
глуше. Серые глаза потеряли былую прозрачную детскость, зрачки потемнели,
и взгляд стал упорным, <думающим>.
не обращал внимания, рос все время рядом с ним, и все, что случалось;
наезды послов, советы боярские, торжества, брани, дела семейные, - все
происходило у младшего брата на глазах...
и верхней губе - был еще совсем детским, особенно когда Данилка смеялся.
Но сейчас он не смеялся, а, сжав зубы, отчего резче выступили припухлые
желваки по углам рта, и хмурясь, исподлобья глядел в лицо старшему брату,
по временам раздувая крылья носа.
женюсь, и все такое, как покойный Василий, как наш старший брат?
отвечал Данил. - Кричи на меня! Я никогда ничего у тебя не просил! Меня,
вон, и учили дома, и все такое! А Москву мне тятенька завещал, спроси хоть
кого, вон, Федора Юрьича спроси, он тебе скажет! Твои бояра и то боле
имеют, чем я: и села, и волости у их! Меня тута все деревенские парни
дразнят <московским князем>! А не хошь наделять, отошли к Андрею, в
Кострому!
хочет понять...
стояли злые слезы. Мало что соображая, он побежал к себе, отпихнул старуху
няньку:
натягивал дорожное платье, сапоги. Вызвав холопа, велел седлать коня...
Александра всплескивала руками, обнимала его, плакала. Данил, утихая,
бормотал:
разрыдаться в свой черед.
почувствовал, что зарвался. Посадить родного брата у себя в городе, почти
как пленника, было нелепо и ни с чем несовместно. Данилу требовался удел,
как и всякому другому, и Дмитрий, раскаиваясь уже в своей необдуманной
крутости, отпустил брата на Москву, удержав, впрочем, за собою часть
владельческих доходов и тысяцкое, тем самым привязывая Москву к великому
княжению. Данил, изобиженный прежним решением брата, стал спорить и против
последнего, но тут его уже не поддержал никто из бояр, и сам Федор Юрьич
начал уговаривать согласиться. И Данил, уже несколько успокоенный за
будущее, поутихнув сердцем, наконец смирился.
летний путь, а пока пусть подберет себе бояр и дружину.
подсыхать, Дмитрий налегке, с небольшою свитой ускакал в Новгород, наказав
боярам отправить после сева дружину и обоз к нему, на Ильмень, а иным, как
урядили заранее, вкупе с другими князьями выступать на Низ, в помочь
ордынскому царю, Менгу-Тимуру.
целовал крест перед избранными горожанами, посадником, тысяцким и боярами,
а тридцать первого был торжественно возведен на новгородский стол в
Софийском соборе новгородского Детинца при стечении толп горожан и звоне
всех софийских колоколов.
затравеневшим полям.
предвиделся долгий. Кому выпал жребий идти туда, заранее прикидывали и
уряживались, кто и как без них уберет урожай, заготовит лес, кто и на чем
вывезет потом дрова и сено. Бояре обещали помочь рядовым ратникам, соседи
- родичам, княжеские волостели выдавали кое-кому, по рассмотрению, оружие
и коней...
Приходилось думать и думать, ежели поход, как обычно, не укладывался в
срок между уборкою хлеба и севом или между севом и уборкою урожая (по
летней поре). Да и поход был не свой, никому не нужный здесь, во
Владимирской земле, и шли только, чтобы удоволить татарскому хану.
Посняков Андрей
Курылев Олег
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Рыбаков Вячеслав