город не мог сопротивляться всей земле. В конце концов Борису предлагали
всего лишь воротиться в свой удел и подписать отказную грамоту, по которой
владимирский стол становился вотчиною Москвы. Силу этой грамоты Борис,
приученный к скорым ордынским переворотам, не почуял. Один хан дал, другой
заберет назад! А Нижний, в очередь после Дмитрия, согласно лествичному
праву, все одно перейдет к нему, Борису.
думным боярином отцовым Василием Олексичем отправилось на Москву в тот же
день. Борис, все еще не отрекаясь явно от Нижнего, просил владыку Алексия
урядить его с братом.
опасались князя Олега, очень усилившегося за последние годы. Захвативший
десятилетие назад и удержавший за собою Лопасню, он мог теперь (и должен
был!) позариться на Коломну, древнее рязанское наследие, отобранное у
рязанцев полвека назад московским князем Данилой Александровичем. И хоть
стала Коломна с тех пор московскою крепостью и важным торговым городом,
хоть была уже наполовину заселена москвичами, но тем более опасно было
теперь этот город потерять! Москва лишилась бы выхода к Оке и львиной
части своих мытных сборов, что уже грозило умалением всему княжеству.
Поэтому сильной оружной заставы из Коломны никогда не убирали, да и весь
полк коломенский редко когда отправляли к иному рубежу.
особенно, и теплее здесь было всегда, и сеяли раньше, и урожаи собирали не
в пример иным станам Московского княжества. У крупнейших бояр московских
были тут свои волости, и за волости эти готовы они были драться насмерть,
<до живота>. Тем паче теперь, когда, по слухам, зашевелился Тагай и от
Наручади двинулись на Рязань татарские полчища. Перейти Оку и погромить
окраины Москвы им ничего не стоило.
коломенском кремнике стояли оружные кмети, дозоры, высматривая возможного
врага, скакали по всем дорогам, а мужики, начавшие тем часом убирать хлеб,
брали с собою в поле ради всякого случая рогатину и насаженный на длинное
топорище топор. Слухи ползли разные, один одному вперекор, и о том, что
произошло под Рязанью, вызнали уже спустя время, когда Тагай с остатками
своей орды откатывал в степь.
того, чего почти никогда не умели добиться князья рязанские. Княжество
раздирали вечные усобицы рязанских и пронских володетелей. Усобицы эти
роковым образом сказались в час прихода Батыева сказывались и впоследствии
не раз и не два. Доходило до взаимных убийств, жалоб в Орду, доносов и
прочих многоразличных пакостей. Две реки, Проня и Ока, никак не хотели
втечь в одно согласное русло.
сделать другом Тита Козельского, и с тем вместе огромное Рязанское
княжество едва не впервые стало действительно единым и силы его могли
выступать не поврозь и не против друг друга а совокупно противу общего
врага.
XIX столетии жители вспоминали о нем <с умилением>. Немногим историческим
деятелям выпадала подобная честь. Историк Калайдович держал в руках, как
он говорит, череп Олега со страшною отметиною сабельного удара на кости с
левой стороны. Что стало с его могилой теперь, я не ведаю, не узнавал и в
Солотчинском монастыре пока еще не был. Видел в рязанском музее кольчугу
князя, подаренную им монастырю. Простую, видимо, сильно изорванную
кольчугу, или, как называли их встарь, <бронь>, предназначенную явно не
для парадов и выездов, а для жестокой военной страды. Возможно, именно в
этой кольчатой рубахе бился князь с ордою Тагая летом 1365 года, о чем у
нас теперь и пойдет речь.
супротивников, возмечтал о большем и этим летом задумал поход на Рязань,
слухи о чем до Москвы дошли даже раньше, чем до Переяславля-Рязанского.
ни на рубежах княжества, он изгоном пошел прямо на Рязань и сумел-таки
опередить Олега, слишком поздно узнавшего о нападении.
нежданно-негаданно (мужики были, почитай, все в полях) в отверстые ворота
города ворвалась яростная татарско-мордовская конница. Выскакивающих на
улицу кто с чем растерянных людей рубили саблями на скаку.
соседкою, неспешно налила скрипучим журавлем первое кленовое ведерко,
поставила на приступочек колодца и стала опускать журавль снова, когда в
уличной пыли показался первый верхоконный. Натаха не подумала, кто и
зачем, и потому не сиганула через плетень, так и застыв с долгим шестом в
руках. Уже близко подскакавший татарин бросился ей в очи, и Натаха поняла
и выпустила шест из рук, а журавль тотчас взмыл вверх, но не поспела ни
побежать, ни охнуть. Грязная, пахнущая конским потом рука протянулась с
седла, сшибла повойник у нее с головы и, крепко ухватя за рассыпавшиеся
косы, поволокла за собой вдоль по улице.
конское копыто и не упасть, чтобы не потащил за косы по земле, и только
когда у бревенчатого тына начал, свесясь с коня, арканом крутить руки,
закричала, завыла в голос, запрокидывая лицо и пытаясь вывернуться. Еще
старалась укусить татарина, пока не получила по голове плетью. Свет
замглился в очах, и баба, безвольно опадая, позволила стянуть себе руки за
спиной и перевязать арканом. И уже на аркане, пьяно раскачиваясь, побежала
вслед за конем, плохо видя, что кругом, из-за хлынувших градом слез.
бежал, крича <Мамо! Мамо!> маленький мальчик в одной рубашонке и босой.
Татарин не стал его привязывать - от матери не убежит! В светлом,
трепещущем от жары перегретом воздухе, над поднятою в небеса рыжею пылью
уже плясали высокие, нестрашные с виду языки огня. Гомон татар и голошение
угоняемых в полон русичей растекались по городу. Скрипели возы. Татары и
мордва, спешившись, быстро набрасывали в телеги грабленое добро. Волочили
укладки, корзины, рогожные кули, связками выносили лопоть и портна,
швыряли в возы медную ковань, вязали к задкам телег коз и овец. Чей-то пес
с лаем кидался на ратных, раз и другой, пока татарин, изловчась, не
развалил его на полы. Пронзительно кричала насилуемая несколькими ратными
тут же у порога девка. Какой-то пожилой бородач-мордвин усаживал в воз
плачущую матерь с детьми, пересчитывая по-русски:
<парняками> всех без различия - и пареньков, и девушек.
узрела ярый огонь над соломенною кровлею собственного дома. Рванулась,
забыв об аркане.
кинулась, зубами впившись в вонючую жестокую руку.
сбросив Натаху в пыль, пинал ее кожаным сапогом под дых. - Дитенок! Бала!
Чурка ты, пес, у-у-у!
Глянул на дом, где уже пламя било из окон и начинала, изгибаясь,
проваливать кровля, махнул рукой и, толчком подняв избитую бабу на ноги,
сам взвалился на коня и погнал обеих полонянок перед собою прямо к выезду,
торопясь уйти от огня. Бабы бежали перед ним босые, виляя бедрами, одна
тащила под мышкой своего ребятенка... <Сильная! - одобрительно подумал
татарин, прищелкивая языком. - Хорошо работать будет!> От вида бегущих баб
у него разгорелось желание, и он думал теперь лишь о том, как бы скорее
добраться до ночлега и отведать пленниц.
селениям, все предавая грабежу и огню. Гнали скот, гнали полон, телегами
увозили нахватанное добро. Назад тяжко ополонившаяся орда двигалась
медленно, сопровождаемая ревом, блеянием и мычаньем угоняемых стад, плачем
детей и воплями жонок, бредущих в пыли нестройными толпами под охраною
едущих шагом всадников.
русском облачении и лисьей татарской шапке, с угоров хищно озирал
растянувшийся на многие версты обоз. Князь Олег теперь будет выкупать
полон. Даст много серебра! Чего не выкупит князь, возьмут сурожские купцы,
в ихней италийской земле русский полон дорог!
быстро собрать рать.
Переяславля-Рязанского. Беглецов из города встретил на дороге. Разузнав,
как и что (княжая семья, к счастью, спаслась, переправившись на лодьях
через Оку), коротко наказал княгине Евфросинье и боярам принимать и
устраивать беглецов, тотчас послал скорых гонцов в Козельск и на Проню, а
сам кружною дорогою, обходя татарские загонные рати, кинулся собирать
ополчение. К концу первого дня за ним нестройною толпою уже скакало
несколько сот ратных и мужиков, вооруженных кто чем, а то и вовсе
безоружных. Но князь знал, что делал. Уже ночью подчиненные ему бояре
начали прибывать ко князю с дружинами и привозить запасное оружие. Полки
ощетинивались копьями, являлись мечи, сабли, боевые топоры, сулицы, брони.
Скоро князь мог выделить дружину лучников и послал всугон татарам, наказав
Акунин Борис
Суворов Виктор
Ковальчук Вера
Глуховский Дмитрий
Березин Федор
Перумов Ник