Чтение 36–й страницы книги ~Русь Изначальная том3~

глядеть, тайное и станет явным, как в священном писании записано.

Так, не делая дела, проводили время. И озирались, не веря друг другу.
Поистине, неверие горче самого косного верования.

В Чернигове, в Переяславле сидели князья Святослав с Всеволодом, и
что ни дальше время шло, тем длинней вырастали за Днепром недоверие с
опасением. Для сих растений, именуемых сорными, нет времени года, они не
боятся засухи, не вымокают, и нет на них саранчи. Однако же и за Днепром
тоже ничего не делали.

В обоюдном неделании и заключалось самое нужное княжеское делание:
день без войны - сытый день, мирный год - добрый год. Ветер усобицы не
шумел по вершинам, корням было вольнее, осевшие торки - черные клобуки, и
берендеи, и печенеги, и прочие - легче русели.

Антоний-пещерник вернулся к своей пещерке, вязал на спицах клобуки и
копытца-чулочки - одно наскучит, за другое берется - да все разговаривал:
с братьей-монахами, с пришлыми прочими, кто ни приди. А нет никого - так
соберет сколько вздумает, кого вздумает в мыслях и с ними судит обо всем,
не утруждая голоса, только губами чуть-чуть шевелит. Издали кажется:
старец творит немую молитву. Обмана нет: беседа без лжи - что молитва.

Старший сын князя Всеволода родился в 1053 году, еще при жизни князя
Ярослава Владимирича. Именами новорожденного не обидели. Во-первых,
нарекли его по деду Владимиром. По старому русскому смыслу имя это
властительное. Второе имя взяли Василий, когда в купели крестили. Тоже
хорошее имя, в переводе с греческого - властелин, обладатель земли, то
есть тот же Владимир. Третье имя дали по деду с материнской стороны. Отец
матери был базилевс Константин, Мономах прозвищем, и внуку быть Мономахом.

До семи лет сын воспитывался при матери. Исполнилось семь - перешел в
мужские руки, надел мужское платье, сел первый раз на коня и не испугался,
чем любил похвалиться, сам смеясь над такой похвальбой. Упал - не
заплакал. Еще упал - вида не показал, что ушибся, дядька же ему объяснил:
"Плохо тот научится конем владеть, кто поначалу семь раз на день не
падает".

Года не прошло, как ученик от учителя не отставал. Силы у малого
мало, да ведь ездят верхом не силой, а ловкостью, в седле держатся
равновесием, коня понуждают уменьем, а не грубостью. Красуясь перед
матерью, Владимир во дворе проскакал по кругу, конь споткнулся и выбросил
легкого всадника. Перевернувшись, мальчик ударился спиной - дух сперло.
Справившись, встал. Мать, стоя на крыльце, не шевельнулась. Только
спросила, когда Владимир поднялся: "Что же ты не садишься в седло, сын
мой?" Подобно многим другим матерям в других местах, кто заботился помочь
мальчику стать мужчиной.

Будто бы ничего не случилось. Да ведь и в самом деле ничего не было.
Ребенка не унижай никчемной заботой, ахами, бабьими вскриками, будь
женщиной, мать!

Латинскому письму Владимир учился от русского книжника, своему письму
- от другого. Греческому - у матери. Нарушилось правило, по которому
отроков обучали мужчины. Отец, князь Всеволод, не одобрил: "Свои своих
плохо учат, не желая того, будешь, жена, потакать сыновьей лености". Но
Анна поставила на своем. Сказано же - ночная кукушка денную перекукует,

И на Руси тот же устрашающий Хронос, который пожирает своих детей и
не может насытиться. И здесь, как в империи, темпус фугит, по словам
железной римской речи. Не нашлось перевода на русский, как не было его на
греческий, но время в Переяславле, в Киеве, в Чернигове стремилось не
медленней, пусть русская речь была нежна, чтоб передать
торопливо-неотвратимый бег времени.

Да и жизнь была мягче греческой. Римскую жизнь, отливавшую слова из
металла, гречанка Анна знала только по книгам. Книги, которые собирают
соль и горечь, более других привлекают читателя. Таких - и римских, и
греческих - дочь базилевса Константина Мономаха начиталась достаточно к
тому дню, когда щедрый отец добавил дочь к выкупу за договор о мире с
русскими. Книги не входили в длинную опись ценностей, которыми империя
купила мир, назвав эти деньги достойным приданым дочери базилевса. Книг, и
святых, и разных - разные были любимее святых, молодая гречанка привезла
достаточно, чтоб прятаться в них, исполнив неизбежно-обыденные повинности
первой подданной - жены базилевса. Анне выпала наилучшая доля из тех,
которые ждут дочерей базилевсов. Об отце, человеке совершенно чужом, она
знала все дурное. И сама. взрослой уже, прибавила нечто хорошее, такое же
далекое, отвлеченное от чувств, как крылья серафимов на иконах: символ,
летать же нельзя иначе как волею бога. Слушайте! Это же дальше вечерней
звезды - серафим, крылья, бог... Хотя и такое же очевидное, как звезда.

Но что узнала она хорошее об отце из книг? Сравнение с другими. Отец
был лучше многих римских императоров и многих базилевсов. Как видно, для
иных книги не только источник развлечений или возможность хвалиться чужими
познаниями, выдавая их за свои, и щеголять краденой мудростью. Писатели?
Переписыватели - так называл своих друзей по папирусам и сепии один из
посетителей покоев матери Анны, жены Константина Мономаха.

Вряд ли мать Анны нуждалась в муже. Ее, девушку из сановной семьи,
выдали за Константина Мономаха, равного ей, по условию семей, как обычно.
Очень скоро начались похождения Константина Мономаха с базилиссой Зоей, а
дети его появлялись как бы сами собой. Потом - годы того, что в империи
называют немилостью. Анна знала, что этот совершенно чужой мужчина,
которого она изредка видела, ее отец, не испытывая чувств дочери, о
существовании которых она читала и слышала. Мать умерла за несколько
недель до возвращения Константина в Палатий. Вдовец вступил в
государственный брак с престарелой базилиссой Зоей, которой был нужен
верный человек, чтоб надеть диадему и править ее и своим именем. Мать Анны
не жаловалась на жизнь, ее смерть от болезни была удачей. Когда подданного
удостаивают государственным браком, препятствия к нему могут убрать
решительным образом.

Базилевс Константин поселился во дворце вместе со своей возлюбленной,
красавицей из рода Склиров. Переместили во дворец и дочерей Константина -
из приличия, ибо отцу до них по-прежнему не было дела. Невенчанная
базилисса Склирена следила за порядком в покоях девушек. Их будущее? Брак
с подданным по воле отца либо монастырь. Дочери безгласно присутствовали
на дворцовых церемониях, имели место на хорах храма Софии в гинекее.
Склирена, если не забывала, брала их иногда в закрытую галерею храма
Стефана, откуда они развлекались, невидимые, состязаниями и играми на
ипподроме. Далеко и плохо видно. Лучшие места занимала чернь на открытых
трибунах. Величие обязывает к жертвам. Впрочем, женщин вообще не пускали
на открытые трибуны ипподрома. Особенно смелые одевались мужчинами и
прятали лица. Они были так далеки, что казались существами иного мира. Но
лишь на трибунах. В жизни такие женщины были рядом - служанки. Родители
дают детям смертную плоть, бог посылает младенцу бессмертную душу - эту
очевидную истину Анна узнала слишком рано. Истина осталась сама по себе.
Жизнь была другой. Как книги. Псалтырь, четыре евангелия, описания деяний
апостольских, послания апостолов и Апокалипсис апостола Иоанна,
великолепный словами, притягивающий ужасом величия видений. И другие
книги, земные, в которых было много языческого, как в историях Прокопия из
Кесарии, в хрониках Малалы, Арматола, хотя они были написаны христианами.
Но увлекательнее всех был язычник Плутарх. Римляне распоряжались
женщинами, создавая союзы между правящими. Это называлось политикой,
греческим словом, имеющим много значений. Кто-то из старых греческих
философов назвал человека "политическим животным". В его времена политикой
назывались правила жизни в городе. Город - "полис" по-гречески.

Слова меняются, завися даже от мест, а не только от времени: в одно и
то же время речь господина отличается от речи слуги. Русский посол,
который от имени внука русского базилевса Андрея-Всеволода обручился с
Анной, владел греческой речью с изяществом книжников. Переговоры велись
долго, а для Анны события длились неделю от дня, когда ей объявили волю
базилевса Константина. Патриарх напутствовал дочь базилевса, внушая
неуклонно соблюдать православие, во всем слушая духовника, святого
человека, которого дарит ей Церковь. Русские недавние христиане, во многом
держатся языческих обрядов, во многом вера у них только внешняя. Отец
торжественно благословил дочь в собрании сановников империи и сановников
Церкви. Анну, чтоб почтить величие империи, вели под руки на корабль в
порту палатийском Буколеон под пение двухсот певчих святой Софии, и
храмовые хоругви тонули в серых волнах ладана. Узенький, извилистый пролив
прошли на веслах. Скоро русский посол заглянул в помещение, которое
устроили для Анны.

- Княгиня, выдь, если будет угодно тебе, пожаловать последним
взглядом греческую землю.

Когда с кормы Анна глядела на зеленые горы - пролива между ними уже
не различишь, - глядела впервые в жизни и в последний раз, - русский
объяснил ей:

- Князя нашего, ныне отца твоего, звать Ярославом. Имя Георгий
по-русски называют крестильным, и мало кто из русских знает, кем крестили
князя. Мужа твоего звать Всеволодом, Андрей же - его крестильное имя.

Так быстро подтвердились слова патриарха! Но русский посол думал об
ином. Угадывая тревоги - могло ль их не быть! - молоденькой гречанки, он
говорил:

- Все наше прошлое - и твое - только рожденье сегодняшнего дня
твоего. Не сожалей, что с тобой могло быть иначе. Бывшее подобно скале, и
оно завершилось. Прими же сегодняшний день. Не рань себе рук о
неисправимое. Неисправимое - это имя прошлого. Другого названия не должно
давать прошлому, если ты хочешь быть свободна для нынешнего дня.

Духовник Анны вмешался:

- Каждый текущий день посвящай богу, думая о царстве небесном.

Русский возразил:

- Заботиться следует о нынешнем дне, и не об ином. И не слабеть в