лакей или придворный служащий не приходил за ним:
собой и пожимали плечами. Случалось, что Паклевский, отозванный к
канцлеру, день и два не возвращался в канцелярию, а когда приходил снова,
никто не мог добиться от него, где он был, и что делал.
красотой лица и сложения, что во всей его фигуре было какое-то особое
породистое достоинство, и что он нигде не чувствовал себя оробевшим. Этой
красоте его предсказывали при дворе блестящие успехи в свете; она
привлекала к нему ласковые взгляды всей женской половины двора; но пан
Теодор вовсе не оказался легкомысленным. Он был очень вежлив с женщинами;
по-видимому, охотно бывал в их обществе, но ни к одной из них не подходил
ближе, хоть его всячески поощряли к тому и завлекали.
подобной которой нет ни в Польше, ни в Литве! Он задумал продать как можно
дороже свой ум и красивое личико! Никто его не поймает, ни старая
Бочковская своими локонами и мушками, ни князь-канцлер - обещаниями... Он
ввинчивается потихоньку, осторожно, но когда-нибудь мы все почувствуем его
на своих боках!
Паклевский с секретной миссией выехал в Скерневицы. Цель его поездки была
тайной для всех.
трудными, потому что Inter-Rex был обязан всей своей карьерой саксонскому
двору и в прошлом принадлежал к противной партии; все отдавали
справедливость его характеру, набожности, скромности, учености; и
потому-то казалось невероятным привлечь на свою сторону человека, который
достиг вершины власти и ничего больше не мог уже желать - так что ничем
нельзя было купить его.
бывали случаи, когда события разыгрывались без его участия; но в данных
обстоятельствах это могло грозить осложнениями внутренней войны, которая
была нежелательна.
направлению к Скерневицам, двор примаса переехал в Варшаву, чтобы там
стать на страже безопасности и покоя Речи Посполитой. Друзья примаса
хотели, чтобы он был не только по имени, но и в действительности
Inter-Rex'ом, который стоял бы выше партий и союзов, не позволяя им
броситься друг на друга.
столице Речи Посполитой примас оставался всегда одинаковым: тихим,
трудолюбивым человеком без всякой суетности, прямым по характеру, но
охотно позволявшим руководить собою в мирских делах, которые не казались
ему особенно важными.
заговоры, как это было в царствование саксонцев, Лубенский охотно
отстранялся, уступая свое место другим. Он не умел во всем этом отчетливо
разобраться, а, может быть, и не придавал такого значения роли отдельных
личностей в истории мира, как другие; спокойный и рассудительный,
неторопливый в решениях примас был скорее пассивным зрителем, чем
деятельным участником событий. Эту черту его характера, еще выпуклее
обозначавшуюся с возрастом, отлично подметили Чарторыйские и знали, что
сумеют воспользоваться тем, что они назвали слабостью примаса. Также
хорошо изучили они чрезвычайно подвижного, способного, честолюбивого,
стремившегося возвыситься и каким бы то ни было способом усилить свое
значение Млодзеевского, который с каждым днем приобретал все большую
власть над стареющим примасом.
орудием, прикрытием или паспортом для проталкивания в толпе. С одной
стороны, он старался усердием, предупредительностью, смирением,
находчивостью и уступчивостью снискать доверие и расположение Лубенского,
а с другой - ловкий auditor примаса изучал край и его политическое
положение, чтобы извлечь из этого пользу для себя.
примкнуть к одному из лагерей, Млодзеевский мог смело обещать свою помощь
тому, кто больше даст, или, по крайней мере, больше пообещает.
Наблюдательность и сообразительность позволяли ему заранее предвидеть
будущее. Лагерь, в котором главными вождями были веселый и надменный
"пане-коханку", сильно поживший и ко всему охладевший гетман Браницкий,
неловкий, но самонадеянный воевода киевский, и за которым стояла
бессильная Саксония и мифическая Франция, не имел будущего! Чем шумнее и
на вид оживленнее было в нем сегодня, тем яснее становилось, что тихо
ступающие Салтыков и фамилия сметут его без всякой борьбы. Заблуждаться
могли только те, кто был в центре гетманской партии, но не те, которые
находились вне ее рамок. Кандидатура саксонского королевича казалась
неосуществимой даже тем, которые ее выдвигали; в том же самом лагере
другие провозглашали гетмана, и тут же шептались о приказаниях Огинского и
Потоцкого, не говоря уже о других...
единственным своим кандидатом выставила молодого стольника литовского.
Поддержка же, которая была ему обеспечена, превышала все несбыточные
надежды на Францию и Саксонию.
принести в жертву действительность ради излюбленных фантазий, тем более,
что единственной его фантазией было занять поскорее более видное
положение. Но в начале ни он, ни кто другой не вдавались в разгадыванье
будущего; старались постепенно, осторожно и рассудительно, по способу
примаса, подготовить его.
двором только что прибыл сюда и расположился, по-видимому, надолго.
Отовсюду съезжались сюда наиболее деятельные и влиятельные государственные
люди Речи Посполитой. Приехал гетман из Белостока, Потоцкий из
Кристинополя, поджидали русского воеводу и еще многих других.
конце концов, незаметное для него самого влияние окружающей атмосферы
воспитали в Паклевском особенную неприязнь и презрение к гетману. Он
смеялся над его чванством, считал его изменником по отношению к фамилии и
бессильным гордецом. А в душе он желал одного - чтобы Чарторыйские
столкнули его, как хотели, с той высоты, на которой он бездеятельно
блистал.
Варшаве - хоть он и мог проскользнуть к примасу незамеченным - выполнение
инструкций князя-канцлера представляло гораздо больше затруднений, чем
если бы это было в Ловиче или другой резиденции примаса.
все улицы.
Варшаве употребить на то, чтобы оглядеться и разобраться...
отца того, который потом заслужил такую громкую известность и так
бесславно погиб; но он предпочел прислушиваться и разбираться во всем без
помощи других. Город заполнялся магнатами, съезжавшимися сюда из провинции
вместе со своими придворными; движение на улицах было так велико, что
между рядами экипажей трудно было протискаться пешеходу. Теодор переходил
площадь Краковских ворот, когда карета, запряженная четверкой лошадей, так
близко наехала на него, что он едва спас от ее колес полы своего кунтуша.
Он бросил в окно гневный взгляд, и в ту же минуту внутри кареты послышался
женский крик.
приказ остановиться, и пани старостина, высунувшись из окна,
приветствовала своего избавителя. Но крик, услышанный Теодором,
принадлежал не ей, а панне Леле, дочке генеральши, которая раньше всех
заметила его. Все, не исключая генеральши, сердечно поздоровались с
юношей. Леля не столько словами, сколько взглядом старалась показать ему,
что она его не забыла.
дверям и протягивая ему для поцелуя свою худую руку.
кричат, чтобы мы проезжали. Еще задавят пана Теодора! Пусть он придет к
нам обедать!
Старом Месте, через час... Только поскорее, потому что мы сейчас
вернемся...
только могла изобразить на своем лице; карета тронулась, а Паклевский
остался на месте, размышляя, что ему делать?
отвечало и его собственным интересам, и пользе дела. В этом доме он
надеялся получить кое-какие справки, и знал, что там жили сторонницы
фамилии.
записочку князя-канцлера, Теодор поспешил к указанному дому.
служил постоянной квартирой этих дам, часто наведывавшихся в столицу.
Здесь нельзя было делать большие приемы, потому что дом был невелик, но
обе сестры, привыкшие к великолепию саксонского двора, умели скрасить
Перумов Ник
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Орлов Алекс
Смит Кордвейнер