попадут кому-нибудь в руки, произведут не очень приятное впечатление
на читателя. Он подумает, что перед ним лукавый, двоедушный человек,
который из какой-то корысти стремился произвести на Ивана Васильевича
хорошее впечатление.
корысть.
пьесы ту самую сцену, где застрелился Бахтин (Бехтеев), где светила
луна, где играли на гармонике. А между тем я знал, я видел, что тогда
пьеса перестанет существовать. А ей нужно было существовать, потому
что я знал, что в ней истина. Характеристики, данные Ивану
Васильевичу, были слишком ясны. Да, признаться, они были излишни. Я
изучил и понял его в первые же дни нашего знакомства и знал, что
никакая борьба с Иваном Васильевичем невозможна. У меня оставался
единственный путь: добиться, чтобы он выслушал меня. Естественно, что
для этого нужно было, чтобы он видел перед собою приятного человека.
Вот почему я и сидел с зеркалом. Я старался спасти выстрел, я хотел,
чтобы услышали, как страшно поет гармоника на мосту, когда на снегу
под луной расплывается кровавое
пятно. Мне хотелось, чтобы увидели черный снег. Больше я ничего не
хотел.
человеку, если он тебе не нравится сам! Что же ты думаешь? Что ты
проведешь какого-нибудь человека? Сам против него будешь что-то
иметь, а ему постараешься внушить симпатию к себе? Да никогда это не
удастся, сколько бы ты ни ломался перед
зеркалом.
Настасья Ивановна, крайне не понравилась и Людмила Сильвестровна. А
ведь это чувствуется!
репетиции "Черного снега" в театр.
улыбаясь от ужаса и неся в руках калоши. За ним шла Августа Авдеевна
с клетчатым пледом в руках. За Августой Авдеевной - Людмила
Сильвестровна с общей тетрадью и кружевным
платочком.
режиссерский стол, Августа Авдеевна накидывала Ивану Васильевичу на
плечи плед, и начиналась репетиция на сцене.
неподалеку от режиссерского столика, записывала что-то в тетрадь,
изредка издавая восклицания
восхищения - негромкие.
я пытался дурацким образом скрыть, заключалась отнюдь не в пледе или
калошах и даже не в Людмиле Сильвестровне, а в том, что Иван
Васильевич, пятьдесят пять лет занимающийся режиссерскою работою,
изобрел широко известную и, по общему мнению, гениальную теорию о
том, как актер должен был подготовлять свою роль.
действительно гениальна, но меня привело в отчаяние применение этой
теории на практике.
свежего челвека на репетицию, он пришел бы в величайшее
изумление.
влюбленного в женщину, не отвечавшую ему взаимностью.
и с каждым днем все лучше. Он был настолько хорош, что
мне начало казаться, будто это не Патрикеев, а именно тот самый
чиновник, которого я выдумал. Что Патрикеев существовал раньше этого
чиновника и каким-то чудом я его угадал.
Васильевича закутали в плед, началась работа именно с
Патрикеевым.
Патрикеев (а волнение у него выразилось в том, что глаза его стали
плаксивыми) сыграл с актрисой сцену объяснения в любви.
лорнетные стекла, - это никуда не годится.
представлял себе, чтобы это можно было сыграть хоть крошечку лучше,
чем сыграл Патрикеев. "И ежели он добьется этого, - подумал я, с
уважением глядя на Ивана Васильевича, - я скажу, что он действительно
гениален".
такое? Это какие-то штучки и сплошное наигрывание. Как он относится к
этой женщине?
Стриж, следивший всю эту сцену.
Патрикееву: - А вы подумали о том, что такое пламенная любовь?
именно - разобрать было невозможно.
том, что мужчина на все готов для любимой, - и приказал: - Подать сюда
велосипед!
закричал беспокойно:
рамой. Патрикеев поглядел на него плаксиво.
Иван Васильевич, - ест, пьет, ходит и ездит...
тетрадь Людмилы Сильвестровны и увидел, что она пишет детским
почерком: "Влюбленный все делает для своей любимой..."
- ...так вот, будьте любезны съездить на велосипеде для своей
любимой девушки, - распорядился Иван Васильевич и съел мятную
лепешечку.
актриса, исполняющая роль возлюбленной, села в кресло, прижимая к
животу огромный лакированный ридикюль. Патрикеев тронул педали и
нетвердо поехал вокруг кресла, одним глазом косясь на суфлерскую
будку, в которую боялся свалиться, а другим на актрису.
остановился, - зачем вы выпучили глаза на бутафора? Вы ездите для
него?
актрису, повернуть не сумел и уехал за кулисы.
этот проезд не признал правильным, и Патрикеев поехал в третий раз,
повернув голову к актрисе.
напряжены, вы себе не верите. Распустите мышцы, ослабьте их!
Неестественная голова, вашей голове не веришь.
возлюбленной.
подбоченившись и залихватски глядя на возлюбленную. Вертя руль одной
рукой, он круто повернул и наехал на актрису, грязной шиной выпачкал
ей юбку, отчего та испуганно вскрикнула. Вскрикнула и Людмила
Сильвестровна в партере. Осведомившись, не ушиблена ли актриса и не
нужна ли ей какая-нибудь медицинская помощь, и узнав, что ничего
страшного не случилось, Иван Васильевич опять послал Патрикеева по
кругу, и тот ездил много раз, пока, наконец, Иван Васильевич не
осведомился, не устал ли он? Патрикеев ответил, что не устал, но Иван
Васильевич сказал, что видит, что Патрикеев устал, и тот был
отпущен.
когда вернулся, увидел, что актрисин ридикюль лежит на полу, а сама
она сидит, подложив руки под себя, точно так же, как и три ее гостя и
одна гостья, та самая Вешнякова, о которой писали из Индии. Все они
пытались произносить те фразы, которые в данном месте полагались
по ходу пьесы, но никак не могли
двинуться вперед, потому что Иван Васильевич останавливал каждый раз
произнесшего что-нибудь, объясняя, в чем неправильность. Трудности и
гостей, и патрикеевской возлюбленной, по пьесе героини, усугублялись
тем, что каждую минуту им хотелось вытащить руки из-под себя и
сделать жест.
лишены рук Иваном Васильевичем нарочно, для того, чтобы они привыкли
вкладывать смысл в слова и не помогать себе
руками.
Березин Федор
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Шилова Юлия
Сапковский Анджей