Вот привел еще гостя: приятель! - Маслобоев указал на меня.
- вот врет-то, должно быть!
Васильича изволите знать-с?
Париже-с, у мадам Жубер-с, англицкую трюму разбили-с.
уж Карп Васильич так пьян, что уж с мадам Жубер-с по-русски заговорил. Он
это у трюмы стал, да и облокотился. А Жуберта-то и кричит ему, по-свойски
то есть: "Трюма семьсот франков стоит (по-нашему четвертаков), разобьешь!"
Он ухмыляется да на меня смотрит; а я супротив сижу на канапе, и красота со
мной, да не такое рыло, как вот ефта-с, а с киксом, словом сказать-с. Он и
кричит: "Степан Терентьич, а Степан Терентьич! Пополам идет, что ли?" Я
говорю: "Идет!" - как он кулачищем-то по трюме-то стукнет - дзынь! Только
осколки посыпались. Завизжала Жуберта, так в рожу ему прямо и лезет: "Что
ты, разбойник, куда пришел?" (по-ихнему то есть). А он ей: "Ты, говорит,
мадам Жубер-с, деньги бери, а ндраву моему не препятствуй", да тут же ей
шестьсот пятьдесят франков и отвалил. Полсотни выторговали-с.
несколькими дверями, за две или за три комнатки от той, в которой мы были.
Я вздрогнул и тоже закричал. Я узнал этот крик: это был голос Елены. Тотчас
же вслед за этим жалобным криком раздались другие крики, ругательства,
возня и наконец ясные, звонкие, отчетливые удары ладонью руки по лицу. Это,
вероятно, расправлялся Митрошка по своей части. Вдруг с силой отворилась
дверь и Елена, бледная, с помутившимися глазами, в белом кисейном, но
совершенно измятом и изорванном платье, с расчесанными, но разбившимися,
как бы в борьбе, волосами, ворвалась в комнату. Я стоял против дверей, а
она бросилась прямо ко мне и обхватила меня руками. Все вскочили, все
переполошились. Визги и крики раздались при ее появлении. Вслед за ней
показался в дверях Митрошка, волоча за волосы своего пузатого недруга в
самом растерзанном виде. Он доволок его до порога и вбросил к нам в
комнату.
видом.
меня по плечу, - бери нашего извозчика, бери девочку и поезжай к себе, а
здесь тебе больше нечего делать. Завтра уладим и остальное.
ее из этого вертепа. Уж не знаю, как там у них кончилось. Нас не
останавливали: хозяйка была поражена ужасом. Все произошло так скоро, что
она и помешать не могла. Извозчик нас дожидался, и через двадцать минут я
был уже на своей квартире.
ее водой и положил на диван. С ней начался жар и бред. Я глядел на ее
бледное личико, на бесцветные ее губы, на ее черные, сбившиеся на сторону,
но расчесанные волосок к волоску и напомаженные волосы, на весь ее туалет,
на эти розовые бантики, еще уцелевшие кой-где на платье, - и понял
окончательно всю эту отвратительную историю. Бедная! Ей становилось все
хуже и хуже. Я не отходил от нее и решился не ходить этот вечер к Наташе.
Иногда Елена подымала свои длинные ресницы и взглядывала на меня, и долго и
пристально глядела, как бы узнавая меня. Уже поздно, часу в первом ночи,
она заснула.
подходил к моей бедной гостье и внимательно к ней присматривался. У нее был
жар и легкий бред. Но к утру она заснула крепко. Добрый знак, подумал я,
но, проснувшись утром, решился поскорей, покамест бедняжка еще спала,
сбегать к доктору. Я знал одного доктора, холостого и добродушного
старичка, с незапамятных времен жившего у Владимирской вдвоем с своей
экономкой-немкой. К нему-то я и отправился. Он обещал быть у меня в десять
часов. Было восемь, когда я приходил к нему. Мне ужасно хотелось зайти по
дороге к Маслобоеву, но я раздумал: он, верно, еще спал со вчерашнего, да к
тому же Елена могла проснуться и, пожалуй, без меня испугалась бы, увидя
себя в моей квартире. В болезненном своем состоянии она могла забыть: как,
когда и каким образом попала ко мне.
к ней и осторожно спросил: как она себя чувствует? Она не отвечала, но
долго-долго и пристально на меня смотрела своими выразительными черными
глазами. Мне показалось из ее взгляда, что она все понимает и в полной
памяти. Не отвечала же она мне, может быть, по своей всегдашней привычке. И
вчера и третьего дня, как приходила ко мне, она на иные мои вопросы не
проговаривала ни слова, а только начинала вдруг смотреть мне в глаза своим
длинным, упорным взглядом, в котором вместе с недоумением и диким
любопытством была еще какая-то странная гордость. Теперь же я заметил в ее
взгляде суровость и даже как будто недоверчивость. Я было приложил руку к
ее лбу, чтоб пощупать, есть ли жар, но она молча и тихо своей маленькой
ручкой отвела мою и отвернулась от меня лицом к стене. Я отошел, чтоб уж и
не беспокоить ее.
самовара и кипятил в нем воду. Дрова у меня были, дворник разом носил мне
их дней на пять. Я затопил печь, сходил за водой и наставил чайник. На
столе же приготовил мой чайный прибор. Елена повернулась ко мне и смотрела
на все с любопытством. Я спросил ее, не хочет ли и она чего? Но она опять
от меня отвернулась и ничего не ответила.
больную со всей немецкой внимательностью и сильно обнадежил меня, сказав,
что хоть и есть лихорадочное состояние, но особенной опасности нет никакой.
Он прибавил, что у ней должна быть другая, постоянная болезнь, что-нибудь
вроде неправильного сердцебиения, "но что этот пункт будет требовать
особенных наблюдений, теперь же она вне опасности". Он прописал ей микстуру
и каких-то порошков, более для обычая, чем для надобности, и тотчас же
начал меня расспрашивать: каким образом она у меня очутилась? В то же время
он с удивлением рассматривал мою квартиру. Этот старичок был ужасный
болтун.
пульс, и не хотела показать ему язык. На все вопросы его не отвечала ни
слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав,
качавшийся у него на шее. "У нее, верно, голова очень болит, - заметил
старичок, - но только как она глядит!" Я не почел за нужное ему
рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
опасности.
выздоровления оставлять ее как можно реже одну. Но зная, что Наташа и Анна
Андреевна могут измучиться, ожидая меня понапрасну, решился хоть Наташу
уведомить по городской почте письмом, что сегодня у ней не буду. Анне же
Андреевне нельзя было писать. Она сама просила меня, чтоб я, раз навсегда,
не присылал ей писем, после того как я однажды послал было ей известие во
время болезни Наташи. "И старик хмурится, как письмо твое увидит, -
Нортон Андрэ
Адамов Григорий
Дальский Алекс
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Лондон Джек