любившего le decouvert), если бы он знал, что каждый мой нерв
все еще как кольцом охвачен и как елеем смазан ощущением ее тела
- тела бессмертного демона во образе маленькой девочки.
звонила? Да - уверен. Если она еще позвонит, не будет ли он так
добр передать ей, что мы поехали дальше, направляясь к
местожительству тети Клэр? 0, разумеется, передаст. Я заплатил
по счету и, вернувшись к Лолите, заставил ее вылезти из кресла.
Она продолжала читать свой журнал все время, пока мы шли к
автомобилю. Все еще читая, она была отвезена в загородную
кофейню. Съела она там порядочный брекфаст, я не мог
пожаловаться; даже отложила журнал, чтобы есть; но она, такая
всегда веселая, была до странности скучная. Я знал, что
Лолиточка может быть здорово неприятной, а потому старался
держать себя в руках и с храброй улыбкой ожидал бури. Я не
принял ванны, не побрился, и у меня не подействовал желудок.
Шалили нервы. Мне не нравилось, как моя маленькая любовница
пожимала плечиками и раздувала ноздри, когда я старался занять
ее безобидной болтовней. Я мягко спросил, например, знала ли
что-нибудь о забавах в лесу Филлис Чатфильд, которая покинула
лагерь несколько раньше, чтобы поехать к родителям в Мэн?
"Послушай", сказала Лолита, сделав плачущую гримасу, "Давай
найдем другую тему для разговора". Затем я попробовы -
безуспешно, как я ни причмокивал - заинтересовать ее дорожной
картой. Позволю себе напомнить терпеливому читателю (чей кроткий
нрав Лолите следовало бы перенять!), что целью нашего
путешествия был веселый городок Лепингвиль, находившийся где-то
поблизости гипотетического госпиталя. План был вполне
произвольным (как, увы, произвольной оказалась в дальнейшем не
одна намеченная цель путешествия), и у меня дрожали поджилки,
когда я спрашивал себя, как сделать, чтобы все предприятие
оставалось правдоподобным, и какой придумать другой
правдоподобный маршрут после того, что мы пересмотрим все
кинодрамы в Лепингвиле. Другими словами, Гумберту становилось
все больше и больше не по себе. Оно было очень своеобразное, это
ощущение: томительная, мерзкая стесненность - словно я сидел
рядом с маленькой тенью кого-то, убитого мной.
автомобиль, по ее лицу мелькнуло выражение боли. Оно мелькнуло
опять, более многозначительно, когда она уселась подле меня. Не
сомневаюсь, что второй раз это было сделано специально ради
меня. По глупости я спросил, в чем дело. "Ничего, скотина",
ответила она. Я не понял и переспросил. Она промолчала. "Вы
покидаете Брайсланд", провозгласил плакат над дорогой.
Словоохотливая же Лолита молчала. Холодные пауки ползали у меня
по спине. Сирота. Одинокое, брошенное на произвол судьбы дитя, с
которым крепко-сложенный, дурно-пахнущий мужчина энергично
совершил половой акт три раза за одно это утро. Может быть,
воплощение долголетней мечты и превысило все ожидания; но,
вернее, оно взяло дальше цели - и перенеслось в страшный сон. Я
поступил неосторожно, глупо и подло. И уж если во всем
признаваться, скажу: где-то на дне темного омута я чувствовать
вновь клокотание похоти - так чудовищно было влечение,
возбуждаемое во мне этой несчастной нимфеткой! К терзаниям
совести примешивалась мучительная мысль, что ее скверное
настроение, пожалуй, помешает мне опять овладеть ею, как только
найду тихую, деревенскую дорогу, где мы могли бы остановиться на
минутку. Словом, бедный Гумберт был в ужасном состоянии, и пока
с бессмысленной неуклонностью автомобиль приближался к
Лепингвилю, водитель его тщетно старался придумать какую-нибудь
прибаутку, под игривым прикрытием которой он посмел бы
обратиться к своей спутнице. Впрочем, она первая прервала
молчание:
жалко..."
подобострастный, полный надежды Гум.
Лолита. "Мне нужно в уборную".
красивая, уединенная, величавая роща (дубы, подумал я - о ту
пору я совершенно не разбирался в американских деревьях)
принялась отзываться зеленым эхом на гладкий бег машины, и вдруг
сбоку, песчаная, окаймленная папоротником тропа оглянулась на
нас, прежде чем вильнуть в чащу, я предложил, что мы -
была свеженькой маргариткой, и смотри, что ты сделал со мной. Я,
собственно, должна была бы вызвать полицию и сказать им, что ты
меня изнасиловал. Ах ты, грязный, грязный старик!"
истерическая нотка. Немного погодя, она стала жаловаться,
втягивая с шипением воздух, что у нее "там внутри все болит",
что она не может сидеть, что я разворотил в ней что-то. Пот
катился у меня по шее, и мы чуть не переехали маленькое животное
- не белку, - перебегавшее шоссе с поднятым трубой хвостом, и
опять моя злая спутница обозвала меня негодяем. Когда мы
остановились у бензинного пункта, она выкарабкалась без единого
слова и долго отсутствовала. Медленно, ласково, пожилой друг со
сломанным носом обтер мне переднее стекло - они это делают
поразному в каждом месте, употребляя целую гамму приспособлений,
от замшевой тряпки до намыленной щетки: этот орудовал розовой
губкой.
нейтральным тоном, от которого мне делалось так больно: "Дай мне
несколько пятаков и гривенников. Я хочу позвонить маме в
больницу. Как номер?"
этому номеру".
ей лучезарно. Мы вымахнули на дорогу.
коробку конфет, коробку гигиенических подушечек, две бутылки
кока-колы, маникюрный набор, дорожные часы со светящимся
циферблатом, колечко с настоящим топазом, теннисную ракету,
роликовые коньки, приделанные к высоким белым сапожкам, бинокль,
портативную радиолку, жевательной резины, прозрачный пластиковый
макинтош, темные очки, много еще носильных вещей - модных
свитеров, штанишек, всяких летних платьев...
посреди ночи она, рыдая, перешла ко мне и мы тихонько с ней
помирились. Ей, понимаете ли, совершенно было не к кому больше
пойти.
Тогда-то, в августе 1947-го года, начались наши долгие
странствия по Соединенным Штатам. Всем возможным привалам я
очень скоро стал предпочитать так называемые "моторкорты", иначе
"мотели" - чистые, ладные, укромные прибежища, состоящие из
отдельных домиков или соединенных под одной крышей номеров,
идеально подходящие для спанья, пререканий, примирений и
ненасытной беззаконной любви. Сначала, из страха возбудить
подозрения, я охотно платил за обе половины двойного номера, из
которых каждая содержала двуспальную кровать. Недоумеваю, для
какого это квартета- предзначалось вообще такое устройство, ибо
только очень фарисейская пародия уединения достигалась тем, что
не доходящая до потолка перегородка разделяла комнату на два
сообщающихся лмбовных уголка. Постепенно, однако, я осмелел,
подбодренный странными возможностями, вытекающими из этой
добросовестной совместности (можно было представить себе,
например, две молодых четы, весело обменивающихся сожителями,
или ребенка, притворяющегося спящим, с целью подслушать те же
звуковые эффекты, какими сопровождалось его собственное
зачатие), и я уже преспокойно брал однокомнатную кабинку с
кроватью и койкой или двумя постелями, райскую келью с желтыми
шторами, спущенными до конца, дабы создать утреннюю иллюзию