видел принесенные жертвы: загнившие плоды, разложенные на простом алтаре или
висящие в разваливающихся корзинах вокруг грубого, неказистого идола; я
побывал на празднике; я ежедневно созерцал оскаленных богов, выстроенных в
шеренгу на площадке хула-хула; я часто встречался с людьми, которых имел все
основания считать жрецами. Но кумирни были явно заброшены; трехдневное
празднество оказалось всего лишь веселым сборищем, идолы - не опаснее любых
других поленьев, а жрецы - первыми весельчаками в долине.
моде: божественные проблемы мало занимали легкомысленных обитателей долины,
а справляя свои многочисленные праздники, они просто искали в них для себя
развлечений.
Мехеви вместе со многими другими вождями и воинами; но я никогда не видел,
чтобы в нем принимали участие женщины.
особенно привлекавший мое внимание; я считал, что он не иначе как глава
этого сословия. Это был величественного вида человек в расцвете лет и сил,
со взглядом снисходительным и добрым. Звали его Колори. По тому, какой
властью он пользовался, как заправлял Праздником тыкв, как гладко и
невозмутимо было его лицо, какие мистические знаки были вытатуированы по
всему его телу, и прежде всего по тому, что он часто носил нечто вроде митры
- высокий головной убор, состоящий из целой кокосовой ветви,
подымающейся над теменем, листья которой пропущены за ушами и собраны на
затылке, - по всему этому я угадал в нем лорда-архиепископа долины Тайпи.
нередко щеголял в маркизском боевом облачении и всегда имел при себе длинное
копье, снизу оканчивающееся не веслом, как у
препротивным болваном. Очевидно, оно служило эмблемой его двойственной роли.
Одним концом в битве телесной он разил врагов своего племени, а другим,
словно крючковатым пастушьим посохом, наводил и блюл порядок в своем
духовном стаде. Но это еще не все, что я могу рассказать о Колори. Его
воинственное преосвященство обычно носил с собой некий предмет, напоминавший
сломанную боевую дубинку. Рукоять была запеленута обрывками белой тапы, а
толстый конец, который должен был изображать человеческую голову, украшал
малиновый лоскут
проницательности, чтобы понять, что предмет этот почитался как божество.
Рядом с большими свирепыми идолами-хранителями алтарей на площадке хула-хула
он казался просто пигмеем в тряпочке. Но видимость во всем мире обманчива.
Люди маленького роста обладают иногда великим могуществом, а рваные одежды
нередко прикрывают безграничное честолюбие. Так и этот смешной болванчик был
на самом деле излюбленным богом островитян, поправшим всех этих нескладных
деревянных истуканов с их грозными, свирепыми физиономиями; имя его было Моа
Артуа [*Слово "Артуа", помимо других значении, почти во всех полинезийских
наречиях служит общим названием для божества. - Г. М.] Забавная церемония, о
которой я собираюсь рассказать, устраивалась в его честь и для развлечения
тех, кто в него верит.
дневного сна. Никаких государственных дел сегодня нет; а для обеда отцы
долины, съевшие по два-три завтрака в течение утра, еще не нагуляли аппетит.
Чем же занимают они свои свободные мгновения? Курят. Болтают. Наконец
кто-нибудь вносит предложение, которое все с радостью принимают, он выбегает
из дома, соскакивает с пай-пай и исчезает в роще. Скоро он возвращается
вместе с Колори, который несет, прижав к груди, бога Моа Артуа и в руке еще
держит корытце, выдолбленное в виде челнока. Священнослужитель качает на
руках свою ношу, словно расплакавшегося младенца, которого хочет утешить и
развеселить. Вот он входит под крышу Тай, усаживается на циновки со
сдержанным видом фокусника, собравшегося показать свое искусство; старейшины
рассаживаются перед ним в кружок, и обряд начинается.
что-то шепчет ему на ухо; остальные, затаив дыхание, ждут ответа. Но малютка
бог то ли нем, то ли глух, а может, он и вовсе глухонемой, во всяком случае
от него не дождешься ни слова в ответ. Колори слегка повышает голос и,
наконец разозлившись и уже не таясь, прямо орет на него. Он напоминает
раздражительного господина, который хочет сообщить кое-что по секрету
глухому человеку, это ему никак не удается, и он кончает тем, что приходит в
ярость и кричит свой секрет во всю глотку, так что каждый может услышать. Но
Моа Артуа по-прежнему безмолвствует; и Колори выходит из себя, он дает ему
звонкую пощечину, сдирает с него пеленки из тапы и красный лоскут и, голого,
уложив в корытце, плотно закрывает сверху. Остальные всячески выражают ему
свое одобрение, на все лады с восторгом повторяя эпитет "мортарки". Однако
Колори желает заручиться безусловным одобрением каждого и опрашивает всех по
очереди, согласны ли они, что он, при сложившихся обстоятельствах, правильно
поступил, убрав с глаз Моа Артуа. Неизменный ответ "аа, аа" (да, да)
повторяется столько раз, что у самого щепетильного человека совесть должна
успокоиться. Затем, через несколько минут, Колори вновь извлекает на свет
свою куклу, аккуратно наряжает ее снова в белую тапу и малиновый лоскут,
попеременно лаская и браня ее при этом. Когда туалет закончен, он опять
что-то громко говорит своему богу. Все присутствующие оживляются и с большим
интересом выслушивают долгожданный ответ, который сообщает Колори, поднеся
Моа Артуа к уху и делая вид, будто повторяет вслух то, что бог сообщает ему
по секрету. Кое-что в его ответе очень их забавляет - один радостно хлопает
в ладоши, другой весело вскрикивает, третий вскакивает и начинает носиться
вокруг точно сумасшедший.
мог; но мне, право же, казалось, что у него довольно слабая воля, раз его
наказанием можно заставить признаться в том, о чем он поначалу намерен был
умолчать. Верил ли сам жрец, что честно передает слова своего бога, или же
он просто ломал комедию и гнусно притворялся, этого я решить не берусь. Одно
могу сказать:
присутствующим приятны - обстоятельство, доказывающее
Колори, а может быть, приспособленческие наклонности совсем замордованного
Моа Артуа.
качать божка у груди, но обычно
присутствующих воинов, также желающих задать божеству вопрос. Колори снова
подносит свое детище к уху, внимательно слушает и снова служит ему
переводчиком. Таким образом задается множество вопросов, и на них получается
такое же множество ответов, всегда к большому удовлетворению спрашивающего.
Наконец уставшего бога любовно укладывают
затягивает длинную песню, и все ему дружно подпевают. С песнопением
кончается и весь обряд; вожди, очень довольные, встают, и лорд-архиепископ
Колори после короткой приятной беседы и двух-трех затяжек из трубки, сунув
люльку с богом под мышку, удаляется.
слишком благоприятных условиях, Моа Артуа, безусловно, был
вундеркиндом, если он в самом деле говорил все то, что провозглашалось от
его имени. Но пусть даже так, почему этого бедного божка, запугиваемого,
задабриваемого и укладываемого в корытце, почитали выше взрослых и солидных
обитателей Священных рощ, - это выше моего разумения. Однако Мехеви и многие
другие вожди, заслуживающие полного доверия, - не говоря уже о самом
архиепископе - утверждали, что Моа Артуа - бог-покровитель всей долины Тайпи
и достоин куда большего поклонения, чем целый батальон культяпых идолов,
выстроенный на площади хула-хула. И мой Кори-Кори, который, надо полагать,
разбирался в вопросах теологии, - во всяком случае он знал по именам всех
истуканов в долине и часто их мне называл
преувеличенного мнения о достоинствах и влиятельности Моа Артуа. Он дал
однажды мне понять с помощью красноречивых жестов, не оставляющих сомнений в
смысле его слов, что, если он (Моа Артуа) только пожелает, у него
(Кори-Кори) на голове легко может вырасти целая кокосовая пальма и что ему
(Моа Артуа) ничего не стоит взять в рот весь остров Нукухива и нырнуть с ним
на дно морское.
Вот и достославного капитана Кука, кажется, ничто так не озадачило при
знакомстве с обитателями тихоокеанских островов, как их священные обряды.
Хотя этот король мореплавателей располагал иногда даже помощью переводчиков
для своих изысканий, тем не менее он честно признается, что совершенно не
сумел сколько-нибудь ясно разобраться в темных тайнах их веры. Сходные
признания есть и у других выдающихся путешественников: Картерета, Байрона,
Коцебу и Ванкувера.
острове, чтобы я не был свидетелем той или иной религиозной церемонии, - для
меня это было все равно что присутствовать при встрече франкмасонов,
делающих друг другу тайные знаки: видать видел, но ничего не понял.
твердых и ясных религиозных представлений. Право, я думаю, даже сам Колори
развел бы руками, попроси его кто-нибудь составить символ веры и изложить
заповеди вечного спасения. Тайпийцы, насколько можно судить по их действиям,
вообще не знают никаких законов, ни божеских, ни человеческих, если,
конечно, не считать трижды таинственного табу. Полноправные граждане долины
Тайпи не позволяют собой командовать ни вождям, ни жрецам, ни идолам, ни
злым духам. Что до идолов, то эти бедняги куда привычнее к щелчкам и
зуботычинам, чем к молитвам. Ничего удивительного, что они имеют такой
подавленный вид и сидят так противоестественно прямо - боятся, наверное,
покоситься в сторону и кого-нибудь рассердить. Посидишь тут как миленький.
Здешние идолопоклонники - народ такой легкомысленный и непочтительный, что,
того и гляди, возьмут и повалят, не посмотрят на свирепый оскал, разрубят на
куски да на алтаре же и сожгут, изжарят жертвенные плоды и съедят все за
милую душу.
Сертаков Виталий
Махров Алексей
Пехов Алексей
Корнев Павел
Березин Федор
Суворов Виктор