Чтение 36–й страницы книги ~В дебрях Южной Африки~

уже бежала за ней совсем по пятам, и тогда огромная антилопа, видя, что
бегство ее уже не спасет, остановилась в отчаянии и повернулась навстречу
преследователю.

Гендрик держал в руке заряженный карабин, и вы, вероятно, полагаете, что
юный охотник тотчас вскинул его на плечо, прицелился, нажал курок и убил
канну наповал.

Должен вас разочаровать: он не сделал ничего подобного.

Гендрик был истый охотник - не слишком опрометчивый и не склонный зря
расходовать заряд. Он задумал кое-что поинтереснее, чем убить канну на
месте. Он знал, что животное в его полной власти, так что теперь он может
гнать его куда угодно, как смирного вола. Убивать же канну на месте означало
напрасную трату пороха и пули. Мало того: это поставило бы перед ним новую и
довольно-таки трудную задачу. Как перенести мясо в лагерь? В один прием не
управишься, да еще был риск, что гиены сожрут главную часть добычи, пока
охотник снесет домой первую порцию. Между тем он мог избавиться от всех
хлопот, пригнав дичь к лагерю. Это он и собирался сделать.

Итак, приберегая пулю, Гендрик проскакал мимо затравленного зверя, потом
повернул назад, заставил повернуть и канну и погнал ее перед собой в
направлении к скалам. Канна не могла ни уклониться, ни оказать
сопротивления. Время от времени она оборачивалась и делала попытку поскакать
в сторону, но всадник, заехав вперед, опять легко направлял ее куда хотел,
пока наконец не пригнал ко входу в расселину.

Глава 40
БЕШЕНАЯ СКАЧКА ВЕРХОМ НА КВАГГЕ

Гендрик уже поздравил себя с успехом. Радостно предвкушал он, как будут
поражены все домашние, когда он пригонит к лагерю канну; ибо нисколько не
сомневался, что это ему удастся. В самом деле, какие могли тут возникнуть
сомнения? Канна уже вступила в расселину и бежала рысью вниз по тропе, а
Гендрик на своей квагге поспешал за ней. Всего лишь несколько ярдов отделяло
охотника от входа в расселину, когда вдруг до его слуха донесся громкий
топот, словно целое стадо крепконогих животных поднималось по каменному
коридору.

Гендрик пришпорил своего скакуна, чтобы скорее достичь края плоскогорья и
заглянуть в глубину расселины. Но не успел он еще домчаться до места, как
увидел, к своему удивлению, что канна скачет обратно в гору и норовит, минуя
всадника, выбежать на равнину. Антилопа, по-видимому, испугалась чего-то
там, в расселине, и, чем идти навстречу новому врагу, предпочла обратиться
грудью к старому. Гендрик не стал преследовать антилопу - ее он мог догнать
в любое время, - важнее было узнать сперва, какая причина заставила ее
повернуть обратно; и он еще быстрее поскакал к расселине. Скажут, что
мальчику следовало, пожалуй, действовать осторожнее - ведь там могли
оказаться львы. Но топот копыт, будивший гулкое эхо в каменном коридоре,
убеждал охотника, что не львы спугнули канну.

Наконец Гендрик достиг места, откуда мог заглянуть в глубину расселины.
Впрочем, этого даже не требовалось - животные, чей топот он слышал, были уже
близко; охотник увидел не что иное, как табун квагг. Гендрик был сильно
раздосадован помехой - и тем сильнее, что виновницами оказались квагги,
совсем не соблазнительная дичь. Будь вместо них что-нибудь стоящее, он
пристрелил бы штуку, другую, но убить кваггу он мог бы сейчас разве что со
зла, так как в ту минуту был основательно зол на них.

Сами того не зная, несчастные квагги одним своим появлением доставили
охотнику много лишних хлопот: догоняй теперь снова канну да заставь ее опять
свернуть к лощине! Неудивительно, что Гендрик обозлился. Но не настолько все
же был он раздражен, чтобы с досады выстрелить в надвигавшийся табун, и,
повернув своего скакуна, он погнался опять за канной.

Едва он снялся с места, как одна за другой вышли из расселины сорок -
пятьдесят квагг. Каждая, завидев всадника, испуганно вздрагивала и кидалась
в сторону, пока весь табун не вытянулся по равнине в длинную вереницу, и
каждая квагга фыркала и испускала на скаку свое громкое "куа-а-аг!"

При обычных обстоятельствах Гендрик вряд ли заинтересовался бы ими. Ему
часто доводилось видеть табуны квагг, так что они не могли возбудить в нем
любопытства. Но на этот раз квагги привлекли его внимание, и вот почему:
когда они проносились мимо, он заприметил среди них четыре с куцыми
хвостами. По этому признаку охотник узнал тех скакунов, которые попались с
другими в западню и были затем отпущены на волю. Черныш из каких-то
соображений обкорнал им предварительно хвосты.

Гендрик нисколько не сомневался, что это были те самые квагги и что табун
тот же самый, который приходил, бывало, к озеру на водопой, но после
оказанного ему дурного приема уже не появлялся в окрестностях. Эта догадка,
промелькнувшая в голове у Гендрика, и побудила его с некоторым интересом
наблюдать за кваггами.

Внезапный испуг животных при виде всадника и забавные фигуры четырех
бесхвостых рассмешили мальчика, и он громко расхохотался, когда пустил
галопом своего полосатого скакуна.

Квагги между тем побежали в том же направлении, которое избрала канна,
так что Гендрику было с ними по пути, и он поскакал за ними следом. Юному
охотнику хотелось проверить, может ли квагга, несущая на себе всадника,
держаться наравне с неоседланной - то, о чем столько спорят применительно к
лошади, - и хотелось проверить заодно, уступает ли в беге его квагга хоть
одной из прежних своих товарок. Так завязалась гонка - канна бежала впереди,
за ней квагги, а Гендрик замыкал тыл. Ему не приходилось прибегать к шпорам:
квагга летела как ветер. Благородный скакун словно чувствовал, что
испытывают в соревновании его доблесть. С каждой секундой расстояние между
ним и табуном сокращалось.

Квагги вскоре догнали тяжелую в беге канну и, когда та затрусила в
сторону и остановилась, они пронеслись мимо. Проскакал не только табун, но и
квагга Гендрика, не отстававшая ни на шаг от своих товарок, и не прошло и
пяти минут, как канна осталась на добрую милю позади, а квагги все мчались и
мчались вперед по широкой степи.

Что же затеял Гендрик? Уж не решил ли он отступиться от канны, дав ей
спокойно уйти? Неужели он настолько увлекся гонкой? Неужели, гордясь своей
быстроногой кваггой, он ждал, что она победит в состязании всех остальных?
Так показалось бы всякому, кто посмотрел бы на гонку издали. Но кто
посмотрел бы вблизи, тот объяснил бы поведение Гендрика совсем иначе.

Когда канна остановилась, Гендрик хотел сделать то же; с этим намерением
он сильно натянул поводья. Но тут он, к своему удивлению, убедился, что
квагга вовсе не разделяет его намерения. Не подчинившись узде, она закусила
удила, прижала уши к голове и понеслась во весь опор. Гендрик попробовал
тогда повернуть кваггу в сторону и натянул для этого правый повод, но сделал
это так рьяно, что узда съехала, и полосатый конь совсем освободился от нее.

Квагга, понятно, получила теперь полную свободу бежать куда угодно. И
ясно, что ей угодно было присоединиться к старым своим товарищам. А что это
старые товарищи, она, несомненно, признала, как показывало ее приветственное
пофыркивание и радостное ржание.

Сначала Гендрик был склонен смотреть на случай с уздой, как на маленькую
неприятность, и только. Среди молодежи он был одним из лучших всадников
Южной Африки и умел держаться в седле без поводьев. Квагга вскоре сама
остановится, тогда он снова наденет на нее узду, которая осталась у него в
руках. Так он рассудил поначалу. Но мысли его приняли другой оборот, когда
он убедился, что квагга не собирается умерить свой галоп и несется с прежней
быстротой, а табун все так же бешено мчится перед нею и по всем признакам
тоже не склонен остановиться.

Дело в том, что квагги бежали, гонимые страхом. Они видели, что всадник
рьяно преследует их. И хотя старая товарка легко узнала их, как могли они
признать ее - с этим высоким горбом на спине? Она казалась им не кваггой, а
каким-то страшным чудовищем. И хоть она каждый раз, когда могла перевести
дыхание, издавала свое громкое "куа-а-г", как бы окликая товарищей, ничего
не выходило. Они не останавливались, не слушали ее.

Что же тем временем делал Гендрик? Ничего. Он ничего не мог предпринять.
Не мог остановить неистовый лет своего скакуна. Не смел выскочить из седла.
Если б он отважился на это, он бы убился об острые камни или сломал себе
шею. Он ничего не мог предпринять - и только старался крепче держаться в
седле. Что думал он при том? Сперва он не задумывался и смотрел на свое
приключение довольно легкомысленно. Потом, проскакав третью милю, несколько
обеспокоился; а на пятой миле уже признался самому себе, что попал в очень
скверную историю.

Но вот уже и пятая миля легла позади, за ней шестая, седьмая, а квагги
все еще бешено несутся вперед: табун - подгоняемый страхом утратить свободу,
горбатый отщепенец - желанием вновь ее получить. Гендрику было теперь сильно
не по себе. Где он? Куда его увлекают квагги? Быть может, в пустыню, где он
заблудится и погибнет от голода и жажды... Скалы остались на много миль в
стороне, и он уже не сказал бы, в какой. Даже если бы он мог как-нибудь
остановиться, он не знал бы, куда повернуть. Не нашел бы дороги!

Его опасения перешли в тревогу. Он не на шутку испугался. Что делать?
Спрыгнуть на землю, рискуя сломать себе шею? Но если он и не сломает шеи, то
лишится квагги и седла в придачу, не говоря уж о потерянной канне. И
придется пешком добираться до лагеря, где его еще поднимут на смех. Все
равно, пусть! Оставаясь в седле, он рискует жизнью. Квагги могут проскакать
без остановки двадцать, нет - пятьдесят миль. Они не выказывают признаков
усталости, ничуть еще не запыхались. Нужно спрыгнуть наземь и расстаться с
кваггой и седлом.

Решение сложилось, и Гендрик уже готовился привести его в исполнение. Он
обдумывал, как вернее избежать ушибов при падении, высматривал место
помягче, когда вдруг его осенила счастливая мысль. Он вспомнил, что, укрощая
эту самую кваггу и объезжая ее под седло, он широко пользовался одним совсем
простым приспособлением - наглазником. Наглазник представлял собою
всего-навсего кусочек мягкой кожи, которая надевалась животному на глаза;
однако при всей своей простоте это приспособление оказывало самое верное