после каждой фразы смеялся. Как видно, выдающегося ума человек. Я решил, что
все-таки вытяну из него хоть слово, но попозже.
которое не было серебром, но казалось более серебряным, чем серебро.
для всех мартини.
в каждом плавал кусочек лимонной корни. Первый глоток обжигал, как укус
вампира, и на миг притуплял все ощущения, но потом внутри разливалось
приятное тепло и было уже по-настоящему вкусно.
двух мартини покажется совсем хорошо.
начинать сразу со второго мартини. Верный способ нажить состояние.
на столе появились еще четыре птичьи ванночки.
оказался низкий, рокочущий баритон, каким говорят актеры, певцы и
коммивояжеры, занятые сбытом товара, который никто не хочет покупать. Такой
баритон еще называют докторским.
кругам Нью-Бэйтауна, - сказал он. - Прелестный, кстати, городок. Такая
патриархальная чистота нравов.
ниве коммерции, но Марджи предупредила меня.
всегда открыто. - В глазах у нее играл хмельной огонек. Я посмотрел на Мэри
- у нее еще только чуть затуманился взгляд, и я сделал вывод, что наши
компаньоны успели пропустить рюмку-другую до нас, Марджи - во всяком случае.
победы в любой драке.
мне глаза. Бутылочное стекло в одном из квадратиков оконного переплета
вспыхнуло отражением свечи и медленно закружилось передо мной. Может, это
было самовнушение, потому что я продолжал слышать собственный голос,
звучавший как будто откуда-то извне:
отравленное питье. - Сверкающее стекло по-прежнему притягивало мой взгляд.
злая колдунья?
фигуры, но я видел, что голова у него немного наклонена влево и ноги он
ставит, как-то странно выворачивая их внутрь. Так ходит Дании. Я мысленно
вскочил и бросился за ним вдогонку. Добежал до угла Вязовой, но он уже
исчез, может быть юркнув в боковую калитку соседнего дома. Я закричал:
"Дэнни! Дэнни! Отдай мне деньги обратно. Отдай, Дэнни, прошу тебя. Не бери
их. Они отравлены. Я их отравил!"
анекдот, и слышал золотистый, лучезарный смех моей Мэри, так что, должно
быть. я рассказывал смешно и даже остроумно, но вернуться к ним я все-таки
не мог. И, кажется, Марджи понимала это. Она смотрела на меня с
невысказанным вопросом в глазах, черт бы ее побрал. Она и в самом деле
колдунья.
запомнилось белое вино. Стекло в окне вращалось, точно пропеллер. Потом был
коньяк, так что, вероятно, мы пили кофе, - и потом обед пришел к концу.
Марджи спросила меня:
у меня на руке, шаг у нее был слегка неровный.
проводила время.
обед.
сегодня ты просто превзошел самого себя. Мы так смеялись! Мистер Хартог
сказал, что у него все болит от смеха, после того как ты рассказал про
мистера Рыжего Бейкера.
деньги обратно! Прошу тебя!
нашего дома я так крепко прижал ее к себе, что она пискнула: - Ой, милый, ты
пьян. Мне больно. Тише, не разбуди детей.
к нему в хибарку, разыскать его, натравить на него полицию, если
понадобится. Но потом я понял, что это бесполезно. Дэнни уже нет здесь. Я
знал, что Дэнни уже нет. И я лежал в темноте и вглядывался в желтые и
красные пятна, расплывавшиеся перед моими мокрыми глазами. Я знал, что
сделал, и Дэнни тоже это знал. Я вспоминал об убитых кроликах. Может быть,
это только первый раз трудно. Но нужно пройти через это. В бизнесе и в
политике человек должен силой и жестокостью прокладывать себе путь через
гущу людскую, если он хочет, как в детской игре, стать Владыкой Горы. Потом
он может быть милостивым и великодушным, но прежде надо добраться до
вершины.
от силы пять минут лету для реактивной авиации. А ее становится все больше
на регулярных линиях, то и дело гудят над головой тучи смертоносных комаров.
Жаль, я не могу восхищаться реактивными самолетами, а тем более любить их,
как мой сын Аллен. Будь у них другое назначение, может, я и мог бы, но они
созданы, чтобы сеять смерть, а этим я сыт по горло. Аллен умеет находить их
глазами, глядя не туда, откуда гул, а дальше, но мне это не удается. Они
преодолевают звуковой барьер с таким громом, что я всякий раз пугаюсь, не
взорвался ли котел отопления. Пролетая ночью, они врываются в мои сны, и я
просыпаюсь с сосущим, томительным чувством, словно у меня язва души.
дрожа мелкой дрожью. Должно быть увидел во сне немецкие 88-миллиметровки,
великолепное оружие, которого мы так боялись.
как затихает вдали мерное жужжание веретен зла. Мне кажется, нет теперь
человека, у которого не гнездился бы в теле этот страх - не в душе, а именно
в теле, глубоко под кожей. Дело тут не в самолетах, дело в том, чему они
призваны служить.
неразрешимой, человеку дана спасительная возможность не думать о ней. Но
тогда это уходит в подсознание и смешивается со многим другим, что там
живет, и так рождается смутная тревога, и недовольство, и чувство вины, и
потребность ухватить хоть что-то все равно что, - прежде чем все исчезнет.
Может быть, мастера психоанализа имеют дело вовсе не с какими-то
комплексами, а с теми боеголовками, что в один прекрасный день могут
грибовидными облаками встать над землей. Почти во всех знакомых мне людях я
чувствую нервозность, и беспокойство, и преувеличенное бесшабашное веселье,
похожее на пьяный угар новогодней ночи. Забудьте дружбы долг святой,
натешьтесь ближнего женой.
губ были оттянуты книзу, и под дугами опущенных век лежали усталые тени -
верно, заболела, у нее всегда такой вид, когда она больна. Она редко болеет,
можно позавидовать мужу такой жены, но уж если заболевает, тут ему не
позавидуешь. Опять взорвалась тишина - прилетела новая стая. Сотни веков
понадобилось, чтобы человек привык к огню, а к этой силе, неизмеримо более
сокрушительной, чем огонь, мы должны были привыкнуть за полтора десятка лет.
Удастся ли нам когда-нибудь приручить эту силу? Если духовный мир подчинен
тем же законам, что и мир вещей, может ли быть, что в душе происходит
расщепление ядра? Это ли происходит со мной, со всеми нами? Вспоминаю
историю, рассказанную мне когда-то тетушкой Деборой. В середине прошлого
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Доценко Виктор
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Орлов Алекс