Ватажка парней сейчас и побежала. Сбили там стражу, вызволили своих да еще
человек пять сысертских. Ну, и народ в Косом Броду весь подняли. Рассказали
им, что у людей делается.
Прибежали парни домой, а на Думной горе все еще спорят. Старики без
молодых-то вовсе силу забрали, запугали народ. Только и твердят:
- Ладно ли мы вечор наделали, стражников насмерть побили?
Молодые кричат:
- Так им и надо!
Сидельцы тюремные из Косого-то Броду на этой же стороне, конечно. Говорят
старикам:
- Коли вы испугались, так тут и оставайтесь, а мы пойдем свою правильную
долю добывать.
На этом и разошлись. Старики, на свою беду, остались, да и других под кнут
подвели. Вскорости приказчик с солдатами из города пришел, из Сысерти тоже
стражи нагнали. Живо зажали народ. Хуже старого приказчик лютовать стал, да
скоро осекся. Видно, прослышал что неладное для себя. Стал стариков тех,
кои с пути народ сбили, задабривать всяко. Только у тех спины-то не зажили,
помнят, что оплошку сделали. Приказчик видит, косо поглядывают, - сбежал
ведь! Так его с той поры в наших заводах и не видали. Крепко, видно,
запрятался, а может, и попал в руки добрым людям - свернули башку.
А молодые тогда с Думной-то горы в леса ушли. Матвей у них вожаком стал.
И птаха Дуняха с ним улетела.
Про эту пташку удалую много еще сказывали, да я не помню...
Одно в памяти засело - про Дуняхину плетку.
Дуняха, сказывают, в наших местах жила и после того, как Омельян Иваныча
бары сбили и казнить увезли. Заводское начальство сильно охотилось поймать
Дуняху, да все не выходило это дело. А она нет-нет и объявится в открытую
где-нибудь на дороге либо на руднике каком. И всегда, понимаешь, на
соловеньком коньке, а конек такой, что его не догонишь. Налетит этак
нежданно-негаданно, отвозит кого ей надо башкирской камчой - и нет ее.
Начальство переполошится, опять примутся искать Дуняху, а она, глядишь, в
другом месте объявится и там какого-нибудь рудничного начальника плеткой
уму-разуму учит, как, значит, с народом обходиться. Иного до того огладит,
что долго встать не может.
Камчой с лошади, известно, не то что человека свалить, волка насмерть
забить можно, если кто умеет, конечно. Дуняха, видать, понавыкла камчой
орудовать, надолго свои памятки оставила. И все, сказывают, по делу. А пуще
всего тем рудничным доставалось, кои молоденьких девчонок утесняли. Этих
вовсе не щадила.
На рудниках таким, случалось, грозили:
- Гляди, как бы тебя Дуняха камчой не погладила.
Стреляли, конечно, в Дуняху не один раз, да она, видно, на это счастливая
уродилась, а в народе еще сказывали, будто перед стрелком кошачьи уши
огнями замелькают, и Дуняхи не видно станет.
Сколько в тех словах правды, про то никто не скажет, потому - сам не видал,
а стрелку как поверить?
Всякому, поди-ко, не мило, коли он пульку в белый свет выпустит. Всегда
какую-нибудь отговорку на этот случай придумает. Против, дескать, солнышка
пришлось, мошка в глаз попала, потемнение в глазах случилось, комар в нос
забился и в причинную жилку как раз на ту пору уколол. Ну, мало ли как еще
говорят. Может, какой стрелок и приплел огненные уши, чтоб свою неустойку
прикрыть. Все-таки не столь стыдно. С этих слов, видно, разговор и пошел.
А то, может, и впрямь Дуняха счастливая на пулю была. Тоже ведь недаром
старики говорят:
- Смелому случится на горке стоять, пули мимо летят, боязливый в кустах
захоронится, а пуля его найдет.
Так и не могло заводское начальство от Дуняхиной плетки свою спину
наверняка отгородить. Сам барин, сказывают, боялся, как бы Дуняха где его
не огрела. Только она тоже не без смекалки орудовала.
Зачем она с одной плеткой кинется, коли при барине завсегда обережных сила
и каждый оборужен.
Жил в заводе мужик один. Левонтьем его звали. Старательный такой мужичок,
безответный. Смолоду его в горе держали, на Гумешках то есть. Медь добывал.
Так под землей все молодые годы и провел. Как червяк в земле копался. Свету
не видел, позеленел весь. Ну, дело известное, - гора. Сырость, потемки, дух
тяжелый. Ослаб человек. Приказчик видит - мало от его толку, и удобрился
перевести Левонтия на другую работу - на Поскакуху отправил, на казенный
прииск золотой. Стал, значит, Левонтий на прииске робить. Только это мало
делу помогло. Шибко уж он нездоровый стал. Приказчик поглядел-поглядел да и
говорит :
- Вот что, Левонтий, старательный ты мужик, говорил я о тебе барину, а он и
придумал наградить тебя. Пускай, говорит, на себя старается. Отпустить его
на вольные работы, без оброку.
Это в ту пору так делывали. Изробится человек, никуда его не надо, ну, и
отпустят на вольную работу.
Вот и остался Левонтий на вольных работах. Ну, пить-есть надо, да и семья
того требует, чтобы где-нибудь кусок добыть. А чем добудешь, коли у тебя ни
хозяйства, ничего такого нет. Подумал-подумал, пошел стараться, золото
добывать. Привычное дело с землей-то, струмент тоже не ахти какой надо.
Расстарался, добыл и говорит ребятишкам:
- Ну, ребятушки, пойдем, видно, со мной золото добывать. Может, на ваше
ребячье счастье и расстараемся, проживем без милостины.
А ребятишки у него вовсе еще маленькие были. Чуть побольше десятка годов им.
Вот и пошли наши вольные старатели. Отец еле ноги передвигает, а ребятишки
- мал мала меньше - за ним поспешают.
Тогда, слышь-ко, по Рябиновке верховое золото сильно попадать стало. Вот
туда и Левонтий заявку сделал. В конторе тогда на этот счет просто было.
Только скажи да золото сдавай. Ну, конечно, и мошенство было. Как без
этого. Замечали конторски, куда народ бросается, и за сдачей следили.
Увидят - ладно пошло, сейчас то место под свою лапу. Сами, говорят, тут
добывать будем, а вы ступайте куда в другое место. Заместо разведки
старатели-то у них были. Те, конечно, опять свою выгоду соблюдали.
Старались золото не оказывать. В контору сдавали только, чтобы сдачу
отметить, а сами все больше тайным купцам стуряли. Много их было, этих
купцов-то. До того, слышь-ко, исхитрились, что никакая стража их уличить не
могла. Так, значит, и катался обман-от шариком. Контора старателей обвести
хотела, а те опять ее. Вот какие порядки были. Про золото стороной
дознаться только можно было.
Левонтию, однако, не потаили - сказали честь честью. Видят, какой уж он
добытчик. Пускай хоть перед смертью потешится.
Пришел это Левонтий на Рябиновку, облюбовал место и начал работать. Только
силы у него мало. Живо намахался, еле жив сидит, отдышаться не может. Ну, а
ребятишки, какие они работники? Все ж таки стараются. Поробили так-то с
неделю либо больше, видит Левонтий - пустяк дело, на хлеб не сходится. Как
быть? А самому все хуже да хуже. Исчах совсем, но неохота по миру идти и на
ребятишек сумки надевать. Пошел в субботу сдать в контору золотишко, какое
намыл, а ребятам сказал:
- Вы тут побудьте, струмент покараульте, а то таскать-то взад-вперед ни к
чему нам.
Остались, значит, ребята караульщиками у шалашика. Сбегал один на