Чтение 36–й страницы книги ~Остров Крым~

не заметили -- что возьмешь с отвлеченного артиста?

Гангут между тем то и дело бросал другу красноречивые взгляды -- пора,
мол, линять. Лучников же и не думал "линять". Нежданно-негаданно он попал в
сердцевину московского "Русского Клуба", а упускать такие возможности
журналисту уже никак нельзя. К тому же и связь тут с делом его жизни самая
что ни на есть прямая. Кто же союзники для ИОСа, если не эти патриоты? И
никакие они не юдофобы, не шовинисты, вот, пожалуйста, и Арон Израилевич и
Фаттах Гайнулович за столом. Да и концепция русского народа как жертвы в
значительной степени близка ИОСу, и, если начать разговор в открытую, если,
принюхавшись, мы поведем впрямую разговор о воссоединении, о новой жизни
единой России...

Между тем ЧП отнюдь не затихало, а, напротив, развивалось все шире.
Лучников не слышал, как в отдаленных комнатах надмосковских апартаментов
велись телефонные переговоры, и все по его душу.

ЧП, естественно, не обошло и того учреждения, где существовал
специальный "лучниковский" сектор во главе с полковником Сергеевым.
Собственно говоря, именно на это учреждение и вышел скромняга-крокодилец
Дмитрий Валентинович, именно оттуда и приехала машина с антенной на крыше,
оттуда и начальник штаба дружин получал соответствующие распоряжения -- как
же иначе, откуда же еще?

Конечно, и в этом учреждении началась суматоха, когда выяснилось, что и
один из двух типов, задержанных дурачками-комсомольцами и освобожденных,
честно говоря, просто по самому обыкновенному блату, оказался такой важной
зарубежной птицей.

Пикантность заключалась, однако, в том, что тот отдел учреждения, где
началась суматоха, никак не соприкасался с сектором полковника Сергеева,
хотя и располагался с ним на одном этаже, в одном коридоре и даже дверьми
напротив.

Весь текущий рабочий день сектор Сергеева в полном уже отчаянии метался
по Москве и окрестностям, пытаясь нащупать хоть малейшие следы пропавшего
"белогвардейца" и трепеща в ожидании очередного звонка от Марлена
Михайловича Кузенкова, в то время как в комнатах напротив солидный штат
другого сектора смежного отдела деятельно "вел" искомую персону от завтрака
к обеду и далее, фиксируя буквально все ее движения, фразы, взгляды и,
конечно, подсчитывая количество выпитых рюмок.

Что поделаешь, такие случаются огрехи в современных высокоразвитых
структурах при разделении специализации труда.

В один момент, правда, возникла возможность коммуникации, когда во
время обеденного перерыва машинистка сергиевского сектора села за один стол
с секретаршей соседнего отдела. У нас сегодня все с ума посходили, сказала
машинистка. И у нас сегодня все с ума посходили, сказала секретарша.
Сигнальные огни в бушующем море сблизились. Где бы мне купить моющиеся обои,
сказала машинистка. Сигнальные огни разошлись.

Вечерело. Горели над Москвой кресты реставрированных церквей. Обед
угасал и переходил в другую фазу -- в поездку куда-то "на лоно". Нет-нет, мы
вас так не отпустим, дорогой Андрей Арсениевич, может, на Острове вы малость
и заразились англичанством, но в метрополии русское гостеприимство-то живо,
традиции мы сейчас блюдем, возрождаем. Куда теперь? Теперь -- "на лоно"!
Лоно было сопряжено с несколько странными подмигиваниями, ухмылочками,
потиранием ладоней. На лоно! На лоно!

-- Неужели ты и на лоно поедешь с этой кодлой? -- зашептал Гангут
Лучникову.

-- А что такое это "лоно"?

-- Да госдача какая-нибудь с финской баней и кругленькими подружками.

-- Конечно, поеду, никогда не упущу такого случая. А ты, Витася, неужто
отстанешь от своих друзей?

-- Какие они, в задницу, мне друзья, презираю всю эту олигархию, линяю
с концами, блевать хочется.

Вполне успешно "русский режиссер" Виталий Гангут "слинял", никто,
собственно! говоря, и не заметил его исчезновения. Все были основательно уже
под хмельком, радостно возбуждены и нацелены на дорогого чудного гостя,
чудо-миллионера с исконно русской жемчужины, Острова Крыма.

Поехали разными машинами. Лучников почему-то оказался на мягких
подушках новенького японского "датсуна".

На лоне за тремя проходными со стражей оказался дивный ландшафт,
зеленые холмики, озаренные закатным солнцем, дорожки, посыпанные красным
утрамбованным кирпичом, гостеприимные "палаты" в традициях, но со всем, что
нужно, и прежде всего, конечно, с финской баней. Закат Третьего Рима --
финские бани за семью печатями.

Обнаженное общество выглядело еще более радушным, еще более
благосклонным, не только к гостю, но и друг к другу. Растут, растут наши
соцнакопления, говорил один, похлопывая другого по свисающим боковинам. Вот
обратите внимание на Андрея Арсеньича, вот западная школа, вот тренаж, ни
жириночки. Аристократы, хе-хе, а мы мужицкая кость. Наши предки тюрей пузища
набивали, а Лучниковы -- как вы думаете? -- сколько поколений на лучших
сортах мяса?

-- А где Арон Израилевич? -- поинтересовался Лучников.

Все эти Ильи Ивановичи, Василии Федоровичи, Дмитрии Валентиновичи в
сухой финской жаре розовели, увлажнялись, поры на их коже открывались, груди
их вольготно вздымались, глаз поблескивал.

Из парилки бухались в бассейн, потом переходили к столам, уставленным с
традиционной российской щедростью. После каждого сеанса в парной и аппетит
улучшался, и выпивальный энтузиазм увеличивался, и даже интерес к шустрым
девчатам-подавальщицам в махровых халатиках появлялся.

-- А где же Фаттах Гайнулович? -- поинтересовался Лучников.

Какой же все-таки спорт вы практикуете, Андрей Арсениевич,
интересовались окружающие. Любой, какой подвернется, отвечал он. Блудные
глаза невольно следили за перемещением шустрых подавальщиц. Я довольно
хаотический спортсмен. Хаотический спортсмен, ха-ха-ха! Слышите, товарищи,
Андрей Арсениевич -- хаотический спортсмен. Оно и видно, оно и видно. Люда,
познакомьтесь с нашим гостем. Хаотический спортсмен, ну, у тебя, Василий
Спиридонович, одно на уме, старый греховодник. Между прочим, обратите
внимание, у гостя-то крестик на шее, а вроде современный человек. Экономика
у них там основательная, а философия, конечно, отсталая.

Лучников старался тоже наблюдать своих хозяев. Он понимал, что вокруг
него реальная советская власть, уровень выше среднего, а может быть, и очень
выше. Любезно общаясь и сохраняя немногословность (это качество явно
импонировало присутствующим), он старался прислушиваться к обрывкам
разговоров, которые временами вели между собой эти исполненные достоинства
обнаженные особы с гениталиями в седоватом пуху. Уровень-- это и была
главная тема разговоров... Он выходит на уровень Михаила Алексеевича... нет,
это уровень Феликса Филимоновича... да ведь не на уровне же Кирилла
Киреевича решаются такие вопросы...

В какой-то момент он глянул на них со стороны, вылезая из бассейна, и
подумал: кого же мне вся эта шатия напоминает? Человек восемь, небрежно
прикрытые полотенцами, сидели за длинным псевдогрубым столом из дорогого
дерева. Кто-то неторопливо разливал "Гордон-джин", кто-то наливал из банки
пиво "Туборг", кто-то накручивал на вилку прозрачнейший ломтик семги, кто-то
легонько обнял за махровый задик подошедшую с подносом тропических фруктов
Людочку. Шла какая-то неторопливая и явно деловая беседа, которая, конечно,
сейчас же оборвалась при приближении "дорогого нашего гостя". Нет, на
римских сенаторов они все же мало похожи. Мафия! Да, конечно, это -- Чикаго,
компания из фильма о "Ревущих Двадцатых" -- все эти свирепые жлобские
носогубные складки, страннейшее среди истэблишмента ощущение не вполне
легальной власти.

-- А где же Арон Израилевич?

Во время очередного перехода в парилку к Лучникову приблизился
непосредственный сегодняшний спаситель Олег Степанов. Без всякого сомнения,
этот огромный, как лошадь, активист впервые находился в таком высоком
обществе. Он был слегка неуклюж, слегка застенчив, как мальчик, впервые
допущенный в компанию мужчин, он, кажется, слегка был смущен превосходством
своего роста, сутулился и пах прикрывал полотенчиком, но был явно счастлив,
ох, как счастлив! Радостью, подобострастием и вдохновением сияли его обычно
мрачновато-лукавые глаза. Он чувствовал свой звездный час. Вот он пришел, и
так неожиданно, и благодаря кому -- какому-то жалкому пьянчуге Гангуту!
Русская историческая аристократия, шефы партии, армии и торговли -- и он
среди них, Олег Степанов, рядовой национального движения. Сегодня рядовой, а
завтра...

-- Я знаю. Лучников, почему вы спрашиваете про Арона Израилевича и про
Фаттаха Гайнуловича, -- заговорил он. -- Вам любопытно: допускаются ли сюда
инородцы. У вас рефлексы западного журналиста, Лучников, пора с ними
расстаться, если хотите быть в нашей среде... -- Он говорил как бы приватно,
как бы только для Лучникова, но голос его все повышался, и по дороге в
парилку на него кое-кто из немногословных боссов как-то косо стал
поглядывать. Степанов бросил свое полотенце в кресло, и Лучников с
любопытством заметил, что стержень спора находится как бы на полувзводе.

Вошли и расселись в парилке по малому амфитеатру дощатых отшлифованных
полок -- и впрямь сенат. Начали розоветь, испарять ненужные шлаки, для того
чтобы еще новые вкусные эти шлаки безболезненно принять. Так ведь и гости
Лукулла блевали в особом зале, чтобы снова возлечь к яствам.

-- Мы не примитивные шовинисты, -- все громче говорил Олег Степанов, --
тем более не антисемиты. Мы только хотим ограничить некоторую еврейскую
специфику. В конце концов это наша земля, и мы на ней хозяева. У евреев
развита круговая порука, сквозь нее трудно прорваться. Меня, например,
трижды рубили с диссертацией только по национальному признаку, и я бы не
прорвался никогда, если бы не нашел друзей. Евреям нужно научиться вести
себя здесь скромнее, и тогда их никто не тронет. Мы хозяева на нашей земле,
а им мы дали лишь надежное пролетарское убежище...

-- Как вы сказали -- пролетарское убежище? -- спросил Лучников.

-- Да-да, я не оговорился. Не думайте, что с возрождением национального