годами был с ним в ссоре. Братья давно не разговаривали между собой, но
один за другого мог дать себе пальцы отрезать. "Мой Арнольд!..", "Мой
Биньомин-Калман!.." Ни в городе, ни в Подворках никто никогда не видел
братьев вместе и не слышал, чтобы они хоть словом перемолвились. Они да-
же за одним столом не сидели. Арнольд занимал в доме брата комнатушку,
набитую до потолка книгами, и жил одиноко, отшельником. Странные братья!
Удивительный человек этот Арнольд! Вот он-то и был частым гостем в доме
Нохума Рабиновича. Но его посещения отличались от посещений других прос-
вещенных гостей. Он приходил не просто поболтать, вести пустые разгово-
ры, но приносил с собой либо книгу, которой никто никогда еще не видел,
либо газету "Киевлянин", а иногда являлся с претензией к городу и его
заправилам. Шолом питал к нему больше уважения, чем ко всем остальным
гостям. Не отходил от него ни на шаг, глядел ему в рот, вслушиваясь в
каждое его слово. Ведь это и есть тот Арнольд, который сдает "экзамент"
и будет нотариусом. Тот самый Арнольд, который пишет в "Киевлянине", но
не хочет рук марать. Но зачем нужно марать руки, когда пишешь в "Киевля-
нине"? И Шолом глаз не сводил с Арнольда. Арнольд нравился ему. Очень
симпатичный, приятный человек. Он невысокого роста, худощавый, но креп-
кий, словно вылит из стали. Рыжеватая бородка аккуратно подстрижена,
пейсов и следа нет. Пиджачок у него короткий, палочка тоненькая, а язы-
чок - как бритва. Гром и молния! Он не щадит ни бога, ни мессии! Издева-
ется над хасидами, просто в порошок стирает этих фанатиков. "Честным
нужно быть-к чему мне набожность? И без вашей набожности обойдемся, луч-
ше честными будьте!" И его язвительный смех разносится по всему дому.
сить такие слова? Видно, ему все дозволено, потому что зовут его Арнольд
и он - нотариус, то есть будет нотариусом.
изрекает свои истины. Покатываясь со смеху, дядя кричит: "Ну и Арнольд!
Ох, Арнольд, Арнольд!" Смысл этого, по-видимому, таков: "И как только
земля носит такого нечестивца?" Однако даже дядя Пиня относится к нему с
уважением за его честность. Арнольд славился в городе своей честностью.
На честности он был помешан. Он никого не боялся, говорил каждому правду
в глаза, а главное, насмехался над богачами и плевал на их деньги. Ну,
скажите сами, как можно не уважать такого человека! Сам Арнольд, однако,
не уважал никого. Даже о дяде Пине он был не очень высокого мнения, хотя
тот был человек почтенный и борода была у него почтенная. Намного больше
Арнольд ценит его брата Нохума, потому что, объяснял он, Нохум Рабинович
- человек без маски и не оголтелый хасид; ему можно свободно высказать
все что думаешь не только о праведниках, но даже о самом пророке Моисее.
Шолом сам слышал, как Арнольд говорил отцу, что не верит в исход евреев
из Египта. Это "легенда", сказал он. Вся эта история не больше как "ле-
генда". Шолом решил, что слово "легенда" произошло от слова "лгать". Ле-
генда - это, очевидно, небольшая ложь. Хорошо хоть, что небольшая...
Послушайте-ка любопытную историю. Однажды Арнольд из Подворок примчался
с толстой книгой под мышкой: "Посмотрите, что Дрепер говорит о вашем
Маймониде! Маймонид тринадцать лет служил придворным врачом у турецкого
султана. Ради этого он перешел в магометанство. Тринадцать лет был тур-
ком! Вот вам ваш Маймонид, вот вам "Путеводитель заблудших!" * Что вы на
это скажете?"
здесь, если бы это услышал дядя Пиня!
на и советовался с ним, как поступить с мальчиком, как вывести его в лю-
ди. Шолом вошел в комнату как раз в то время, когда Арнольд говорил:
Такая писанина и бумаги не стоит. А если вы хотите, чтоб из малого вышел
толк, отдайте его в уездное училище. После "уездного" перед ним все до-
роги открыты: хотите в школу казенных раввинов - можно в школу казенных
раввинов, хотите в гимназию - можно в гимназию...
"писаниях" едва ли особенно окрылил молодого сочинителя и хотя место им
было отведено не столь уж почетное (на помойке), тем не менее Шолом про-
никся к Арнольду самыми дружескими чувствами за одно только слово "гим-
назия", звучавшее в его ушах прекраснейшей музыкой и исполненное всяких
прелестей. Его волновала не столько сама "гимназия", о которой он не
имел еще никакого представления, сколько то, что он будет гимназистом.
Шутка ли, гимназист! Что такое гимназист, он знал, гимназиста он видел
собственными глазами. Это был единственный еврейский гимназист в Переяс-
лаве и даже не гимназист, а "гимназистик", со светлыми серебряными пуго-
вицами и серебряной штучкой на фуражке. Имя его было тоже Шолом, но на-
зывали его Соломон - мальчишка такой же, как и все мальчишки, и все же
не такой, все-таки "гимназистик". Совсем особое существо, как мы вскоре
увидим. Пока вернемся к совету, который дал отцу Арнольд из Подворок.
Этой мыслью он точно сверчка пустил в дом Рабиновичей, и с тех пор слова
"классы" "экзамент", "школа казенных раввинов", "гимназия", "доктор"
прочно обосновались здесь. О чем бы ни говорили, разговор всегда возвра-
щался к тому же, и у каждого была наготове какая-нибудь интересная исто-
рия. Один рассказывал, как бедный ешиботник* отправился босиком в Жито-
мир, в школу казенных раввинов. Другой-о том, как сын меламеда из Литвы
скрылся на несколько лет. Думали, что он в Америке, но оказалось, что он
сдал "экзамент" за все восемь классов гимназии и теперь учится, говорят,
на доктора. На это способен только выходец из Литвы!
го фельдшера Янкла. Много, думаете, ему не хватает, чтобы стать докто-
ром?
сять...
ломон", о котором говорилось выше. О нем мы и собираемся рассказать в
следующей главе.
Винный погреб "Южный берег". - Изюмные выморозки. - "Церковное вино -
евреям на пасху"
ще: толстый доктор, горбатый доктор, черный доктор. Все эти врачи были
христиане, и только один был еврей, да и то не совсем доктор, а полудок-
тор - лекарь Янкл. Но вел он себя, как настоящий доктор. Носил крылатку,
прописывал рецепты, перечитывал их вслух и называл лекарства обязательно
по-латыни:
"кали бромали", а через каждые три часа по чайной ложке "натри бромат-
ри", и завтра же вам станет лучше. Если же не станет лучше, то станет
хуже, тогда вы меня позовете, и я приду еще раз...
можно потолковать, узнать, что там такое подпирает под ложечкой и почему
нужно пить рыбий жир, если у тебя ревматизм в ноге, и какое отношение
имеет к ноге желудок. У лекаря было еще одно достоинство - он не торго-
вался, брал сколько давали, даже не глядя. Он только щупал пальцами нес-
колько секунд монету в кармане и угадывал, что ему подсунули. Если это
был потертый пятак, не имеющий никакой цены, он возвращал его и говорил,
что ему ничего не нужно. Тогда вам становилось неловко, и вы давали ему
другую монету.
сам был охотник поговорить. А говорил он большей частью о своих детях, о
том, какие у него способные дети. Один из них, старший, Шолом зовут его,
Соломон - тот уже гимназист. Он, бог даст, кончит гимназию, поступит в
университет и выйдет оттуда доктором, готовым доктором. Самым настоящим
доктором!
хом.-На праздники, бог даст, он приедет, мой Соломон. Вот вы увидите мо-
его гимназистика!
посмотрит на этого гимназистика, какой у него вид.
гимназисты.
в синагогу. Он ведь как-никак доктор! Однако ради своего сынка, гимна-
зистика, и он явился в синагогу. Пришел тщательно причесанный, напома-
женный и счастливый. Он сидел на видном месте, прямо против восточной
стены. Возле него стоял его сынок Шолом, или Соломон, в мундирчике с се-
ребряными пуговицами сверху донизу, в странной фуражке с какой-то блес-
тящей штучкой. В руках он держал маленький молитвенник и молился как са-
мый обыкновенный человек, но все взрослые и все дети не спускали глаз с
гимназистика с серебряными пуговицами. Кажется, человек как человек,
мальчик как все мальчики, и все-таки не то - гимназистик. И у Шолома вы-
рывается глубокий вздох.
поздравить с праздником, кое-кто должен его поздравить, а главное, веро-
ятно, пойдет разговор о его сыне-гимназисте. Так оно и было.