передайте коммунистам мира, что, несмотря на некоторые ошибки, наш путь и
наш опыт являются идеальной моделью для пролетариев всех стран. Победа не за
горами. Доешьте уж мою пайку. Мы, коммунисты - народ гуманный!
баланда влетела в кормушку, а поутрянке и сахарок с кипяточком. Ожил Фан
Фаныч, а ведь одной ногой был там... Отлеживаю себе бока на нарах,
анализирую случившееся и прихожу к выводу, что во всем была виновата колода.
Очевидно, Чернышевский не обдумывал, как мне казалось тогда, подолгу каждый
ход, чем выводил меня из себя, а читал отрывочки из краткого курса ВКП/бl,
из которого сделали мы картишки. Кроме всего прочего, этот козел, не
переставая мурлыкал "Интернационал". Я хоть и лез от этой легкомысленной, но
прикинувшейся самой серьезной в мире песенки на стену, однако, помалкивал,
как джентельмен в игре. И не обращал внимания на то, что, делая ходы, козел
бормочет то "шаг вперед", то "два назад", то "объективная реальность", то
"правый оппортунизм", то "левый ваш уклончик не пройдет", то "берем курс на
вооруженное восстание". А предъявляя мне буру на червах или бубнах, хихикала
гнида: "Но от тайги до британских морей красная гвардия всех сильней!"
играм, особенно к картам, так и к краткому курсу истории ВКП/б/. Вот и стал
Чернышевский в игре Всем, а я чуть было Никем. Слава Богу, дернули его на
этап.
отьедаюсь, трое суток уж хаваю, но настолько оплыл, что на парашу не бегаю,
золы во мне маловато, воды и шлака, и просто силушки нет в ногах. И вдруг,
где бы ты думал, Копя, я себя обнаруживаю? В пахучей духоте, под жарким
солнцем и голубыми небесами, в белых, розовых, лиловых, синих и красных
цветах. Воробушки рядом чирикают. Глоса какие-то невдалеке гундосят и
паровозишко посапывает. Станция, очевидно. А я лежу, надо полагать, в гробу,
и вполне возможно, Кидалла разыгрывает очередную сцену из своего будущего -
Фан Фанычу устроили почти всенародные похороны и решили его закопать в землю
живьем. Сейчас, очевидно, подымется на трибуну студентка энергетического
института или пожилой, оторванный от станка токарь, и я услышу, что
поскольку в будущем наказание будет опережать преступление, то и захоронение
особоопасных преступников должно происходить задолго до их смертной казни. А
это уже такое торжество пролетарского гуманизма, от которого волосы должны
от ужаса шевелиться на черепах Дюпонов, Фордов, Чан-Кай-Ши и маршалов Тито.
Такую примерно я ожидаю речугу и не шевелюсь.
чьих-то спинах и смотреть в небо. Хуже, когда крышку заколачивать начнут,
обязательно ведь, гадюки, гвоздь влупят в плечо или в ногу, хуже, когда
комья глины печальной по крышке гроба застучат все глуше и глуше, пока
совсем их слышно не станет. Лежу себе, тихо думаю, дышу воздухом безгрешных
цветов. Вдруг Юрий Левитан надо мной забасил: "Передаем последние
известия... Американский народ рукоплещет Никите Сергеевичу... Указ
Президиума Верховного... за выдающиеся заслуги в строительстве социализма в
одной отдельно взятой стране присвоить буквам "К", П" и С" звание героев
социалистического труда... переименовать мягкий знак в твердый... считать
последней буквой советского алфавита букву "Ы"... Букву "Я" наградить
значком "Отличник Освода"...
площадь вокруг. Одна зеленая палатка "Пивопродукты".
вышел оттуда. Ко мне направился. Сам без фуражки и ремня. Вместо сапог
тапочки. Кстати, Коля, я за свою долгую жизнь просек, что даже с самым
тупым, жестоким и упрямым мусором можно договориться, если прибарахлен он
немного не по форме Допустим, подворотничок забыла ему баба пришить. Он
непременно после шести часов уговора оставит тебе покурить. И все это,
заметь, в кандее.
просыпу, - говорит мусор. - Вставай, опохмелись, поезд скоро.
Подъем!
ничего не могу.
брата реабилитированных обслуживает, а не с Карлом Марксом. Подъем, брат,
подъем!
так сказать, с птичьего полета и убеждаюсь, что я действительно кемарил
прямо в бороде Кырлы Мырлы, сконструированной из белых анютиных глазок.
Примял, конечно, и бородищу, и красный галстук с синим пиджаком, так что
Кырла Мырла, ну просто никуда от него в жизни современной не денешься, и сам
вроде бы с жестокой похмелюги похож на алкаша, пропившего с получки весь
свой капитал, всю свою прибавочную стоимость.
штрафик рублей на сто. Ну, поправляйся и валяй, откуда брали.
раком на съезде поставил. Разоблачил до самых потрохов. - Так-так-так, -
говорю, кое-что начиная соображать, - А из каких же цветов у Ленина лысина?
что и скостили ему срок на 15 лет.
что-то около тысячи. Свобода, Коля, свобода! И на пыльной вшивой площади
пусто и жарко, алкаши, чуя время, тянутся к "Пивопродуктам", автобусишко
зачуханную провинцию с деревянными чемоданами к поезду подвез и вроде бы
ничего за эти годы со мной не произошло. Не было никому дела до моей тюрьмы
и казни и нет никому дела до моей, Фан Фанычевой, свободы. Какой-никакой, а
свободы! Стою и удивляюсь, что это она меня совсем не берет? Может, все-таки
убили во мне мусора жизнь? Убили, суки? Добились своего? Но ты, ведь,
знаешь, Коля, свобода, как довоенная водяра, как аристократический пожилой
коньяк, разбирает не сразу, не сходу, и непонятно поначалу, поддал ты или не
поддал. Но это только поначалу. До поезда часа полтора. Я уже успел
разобраться, что за слввные и новые главы появились в мое отсутствие в
кратком курсе истории ВКПБЭ в беседе со стрелочницей Зинкой, и тут заиграла
в моей кровушке СЬобода, проникло в душу ее вещество, стало свободным вокруг
меня Проклятое Время и Несчастное Пространство: захмелел Фан Фаныч от воли,
как петух от пьяной вишневой ягодки! Подхожу к "Пивопродуктам". Там ханыги
приуныли, - Привет, - говорю, - победителям дракона Берии! Что скисли? -
Степаныч в долг не дает. Помираем форменно.
я вас поправлю, творцов истории!
гипнотизировал не таких гусей, как Степаныч. Рожа мне его не понравилась.
Нахапал не один миллион. Но сосредоточившись, пронзил я этого кровопийцу со
станции "Слободка" своим жиганским взглядом и не отпускал, пока глазки у
него не помутнели, а плечи не обмякли. Вот тут и началось гулево! Степаныч
лично на глазах обалделых, очухавшихся как бы в сказке ханыг начал стрелять
шампанским, рубить топором на ровные половинки консервные банки, чтобы не
терять времени на открыванье и, по моему же внушению, на коленях поднес
каждому из ханыг по поллитровой кружке коньяку с шампанским. Затем он выдал
им по отрезу на костюмы, часы, зонтики, ящик "Мишек" для детишек, встав на
прилавок спел "Гимн демократической молодежи", "Судико" и разорвал все
долговые расписки, Я же с мужичками, истосковавшись по нормальным людям,
трекая про жисть, про внутреннее и международное положение, надрался до
счастья. Напоследок внушил Степанычу, что он не должен разбавлять водой
водяру, увлажнять сахар и пить из людей кровь...
справкой об освобождении в "скуле". Вид у меня втнивенький, но я не
смущаюсь. "А серенькие брючки, а серый кителек, а на ногах - кирзовые, а за
спиною - срок..."
волшебного звонка. Дамы около меня носами поводят. Кирза моя их смущает и
серенькая, жалкая на плечах холстинка. Набираю номер. Не вышиб у меня его из
памяти Кидалла.
Ну-ка, вставай, он же подъем, и тряси загашничек. Буду через полчаса. Адью!
Таксист меня везти не хочет. Сидит на крыльце и изгиляется. Что с такой
вшивоты, как я, возьмешь? Я ему сквозь зубы на ухо толкую:
сволочь, срываешь! Сгною на самосвале!
танкист в люк по боевой тревоге, нырнул в кабинку, вцепился в баранку и
рванул под мост, через Домниковку и Уланский на Сретенку. - Делай левый
поворот на красный. Сигналь четыре длинных и не дрожи, хапуга!
Орудовец захлопал ушами, услышав необычные сигналы, отдал мне честь на
всякий случай, и шеф чуть не воткнулся в подъезд с вывеской "Приемная КГБ".
Взял я у него путевку и написал в ней, что машина использовалась с
невключенным счетчиком для оперативных нужд и что водитель обязан без
капризов перевозить всех: от нищего до офицера контрразведки. Усильте
воспитательную работу, товарищи. Не ставьте такси над государством. Майор
Пронин. Прочитал шеф надпись, рот раскрыл и так и отвалил от подъезда с
Эриксон Стивен
Конюшевский Владислав
Орлов Алекс
Маккарти Кормак
Муркок Майкл
Орловский Гай Юлий