LXXIV
плечо: наступил час обеда. Но они отсылали жен обратно к горшкам, не в силах
оторваться от глины. Наступала ночь, и ты видел: при тусклом свете
керосиновой лампы они ищут для своей глины формы -- какой? Они не сумели бы
сказать. Охваченные усердием, люди не выпускают из рук своего дела, они
срослись с ним, как яблоня с яблоком. Они -- ствол, наливающий его соком.
Они не оставят его, пока оно само, словно зрелый плод, не отпадет от них. И
когда они трудятся, не щадя сил, разве думают они о деньгах, славе или
будущей судьбе их творения? Работая, они работают не на купца и не на самого
себя, они работают на глиняный кувшин, на изгиб его ручки. Не спя ночей, они
вынашивают его форму, и мало-помалу она наполняет радостью их сердце, как
наполняет женщину радость материнства по мере того, как тело ее заполняется
младенцем и он мягко толкается в нем.
который, по моему замыслу, должен быть в сердце каждого города хранилищем
священной тишины, то этот кувшин, обретая форму, должен вбирать что-то от
каждого из вас для того, чтобы вы его полюбили, и тогда он будет для вас
благом. Хорошо будет, если я соберу вас всех вместе строить морской фрегат,
вы сладите ему стройный корпус, палубы, мачты, и наконец в день, прекрасный,
словно день свадьбы, вы благодаря мне оденете его белоснежными парусами и
подарите морскому простору.
"Эх, взяли!" станут усердием, чудом будет спуск корабля -- вода расцветет
цветком.
LXXV
сводов, выразительных статуй. Если пытаешься передать единство, приходишь к
нескончаемому разнообразию. Не пугайся его.
стремление вперед фрегата, но двигают его и тот, кто заточил стамеску, и
тот, кто отмыл палубу, и тот, кто поднялся на мачту, и тот, кто смазал
втулку.
если все они двигаются в одном направлении и делают одно и то же? Но
повторяю: если речь идет о человеке, свод замыкается совсем не на очевидном.
Нужно подняться, чтобы понять, где находится ключ свода. Не упрекаете же вы
скульптора за то, что, ища выражение чему-то очень сущностному, он, пусть
предельно все упростив, передал его с помощью глаз, губ, морщин, пряди
волос, он должен был сплести нити для той ловушки, которая сможет ловить
добычу, -- ловушки, благодаря которой, если только ты не слеп и не воротишь
заранее носа, ты узнаешь такую несказанную тоску, что в тебе откроется
что-то новое. Не упрекай и меня за неупорядоченность моего царства. Единство
людей -- ствол, выбрасывающий разные ветви, -- вот цельность, к которой я
стремлюсь и которая и есть суть моего царства, она видна, когда отдалишься.
А вблизи видишь суету матросов, каждый из них тянет в свою сторону свой
канат. Издалека виден фрегат, плывущий по морю.
странствиям, если их отягощенные любовью сердца подтолкнут их всех к единому
руслу, ты увидишь, как по-разному каждый из них будет действовать в
зависимости от склада своей натуры. Один будет ткать паруса, другой
блестящим топором валить сосны. Один ковать гвозди, другой наблюдать за
звездами, чтобы научиться управлять кораблем. И все-таки они будут единым
целым. Корабль строится не потому, что ты научил их шить паруса, ковать
гвозди, читать по звездам; корабль строится тогда, когда ты пробудил в них
страсть к морю и все противоречия тонут в свете общей для всех любви.
чтобы они укрепляли меня и возвышали. Я знаю: есть ступень, с которой наша
схватка покажется мне любовным бореньем.
Если я примусь в одиночку чертить чертежи, я упущу главное. Когда дело
дойдет до строительства, чертежи мои не понадобятся, их сделают другие. Не
мне знать каждый гвоздь корабля. Мой долг разбудить в людях стремление к
морю.
храм -- он целен, но строит его и тот, кто полон раскаяния и ваяет лик
совести, и тот, кто умеет наслаждаться и ваяет улыбку. Строит тот, кто,
противостоя мне, сопротивляется, и тот, кто предан мне и пребывает верным.
Не упрекайте меня за неупорядоченность и отсутствие дисциплины, я признаю
одну дисциплину -- дисциплину жаждущего сердца, и, когда вы войдете в мой
храм, вас покорит его цельность и величие тишины. Увидев, что молятся в нем
преданный и непокорный, ваятель и каменотес, ученый и неграмотный, веселый и
грустный, не говорите мне о чужеродности: всех их питает один корень,
благодаря их общим усилиям возник храм, благодаря храму каждый из них
отыскал собственный путь становления.
потому, что не может подняться на ту высоту, откуда видны храм, корабль и
любовь. Вместо подлинного порядка он устанавливает полицейский режим, при
котором все должны одинаково тянуть ногу и идти в одну сторону. Но если все
твои подданные стали одинаковыми, то это совсем не значит, что ты достиг
единства, среди тысячи одинаковых колонн ты не в храме -- в зеркальной
комнате. Совершенная упорядоченность в твоем понимании предполагает
уничтожение всех твоих подданных, кроме одного.
соединяет воедино строителей и строительные материалы, она создает
цельность, длит и придает силу всему, что разнообразно.
противоречивостью желаний и устремлений, несхожестью языка, -- радуйся
этому, потому что ты -- творец, ты -- зодчий, и тебе придется строить
огромный храм, чтобы в нем поместились все.
и сложил все камни в прямую линию.
LXXVI
внимания: новая истина -- это всегда новизна нежданных связей (в ней нет
доказательности логики, за которой можно проследить от следствия к
следствию). Каждый раз, когда ты будешь указывать на деталь своей новой
картины, тебя упрекнут, что во всех других ей отведена совершенно иная роль,
и не поймут, что именно ты им показываешь, и будут спорить с тобой и
спорить.
позабудьте и вглядывайтесь, не противясь, в новизну моего творения. Станьте
куколкой, только так вы сможете преобразиться. А преобразившись, вы мне
скажете, стало ли в вас больше света, умиротворения и широты".
частность за частностью. Это -- целое, и судить о них можно, когда они
завершены. Находясь внутри картины, невозможно ее обозреть. Истинность моей
истины в том человеке, который рождается благодаря ей.
изменился. А ты просишь, чтобы монастырской стеной я окружил твою суетную
жизнь, житейские заботы, ты желаешь понять, что такое монастырь здесь. Я не
стану даже отвечать тебе, я промолчу в ответ на твою просьбу. Что такое
монастырь, поймет иной, чем ты, и его я должен извлечь из тебя. Я должен
принудить тебя к становлению.
правы, если б ты насиловал главное в них, лишал их величия. Чтить в человеке
можно только благородство. Но они видят справедливость в том, чтобы жить без
изменений, пусть даже в гниющих язвах, потому что с ними они появились на
свет. Если ты вылечишь их, ты не оскорбишь Господа.
LXXVII
податлив, не мягок, но и не прямолинеен. Я принимаю несовершенство человека,
но к человеку я требователен. Противник для меня не шпион и не виновник
наших зол, которого я хочу публично унизить и
не соглашаюсь с ним. Хороша и желанна холодная вода. Хорошо и желанно вино.
Но мешая воду с вином, я готовлю питье для кастратов.
доказывают, аргументируют: они в плену бессодержательного языка логики и не
могут ни ошибиться, ни обрести правоты. Они просто шумят, но если
возгордятся своим шумом, то из-за него может долго литься человеческая
кровь. Этих я отсекаю от моего дерева.
чтобы спасти хранимое в нем. Я тебе уже говорил об этом. Покровительствовать
слабым или помогать сильным -- вот вопрос, который тебя мучает. Ты
поддерживаешь сильных, а твой противник -- он противостоит тебе, -- он
покровительствует слабым. И вы принуждены сражаться, один -- желая
предохранить свои земли от демагогической гнили, воспевающей язвы ради язв,
другой -- чтобы избавить свою землю от жестокости рабовладельцев, которые
действуют бичом и принуждением и не дают возможности человеку стать самим
собой. В жизни это противоречие так настоятельно, что приходится решать его
оружием. Все идеи нужны, потому что, когда остается только одна идея (и
заполоняет все, как трава) и нет противоположной ей, которая бы ее