делали, будь мы немецкими подданными, когда власть взял Гитлер. Самое разное
можно тут предполагать, только все равно радости никакой. А я еще добавил:
теперь перед всем миром стоит проблема посерьезнее, чем опасность появления
нового Гитлера, - возникла ведь угроза разрушения планеты, представляющей
собой исключительно тонкий и замечательный по сложности аппарат, который
позволяет поддерживать жизнь.
брюшком вверх, как гуппи в заброшенном аквариуме. И предложил эпитафию
погибшей планете:
человечество превратилось в ползущий ледник, только этот ледник из мяса с
кровью, и сжирает он все, на что взгляд обратит, а сожрав, предается утехам,
чтобы стать еще в два раза больше, чем был. И увенчал свою речь этакой
репликой в сторону - мол, сам Папа римский ничего сделать не в состоянии,
когда необходимо попридержать эту неостановимую гору мяса.
читателей на разные безопасные крючки и затем отпуская. Ведь книгу пишешь
медленно, старательно, словно украшения из цветной бумаги вручную делаешь.
Поскольку мне было известно, как достигают своего эффекта шутки - поймал на
крючок, отпустил, - я мог еще их придумывать, хотя вовсе не тянуло этим
заниматься. Помню, отцу, когда ему было лет на десять меньше, чем мне
сейчас, до чертиков опротивело быть архитектором, но все равно, он чертил
себе да чертил.
если бы еще оригинальные были. Что поделаешь, такая у меня судьба. Вот я и
загорелся совсем не оригинальной идеей написать "Дон Кихота" на современном
материале. Надеялся, во всяком случае, что получится что-то свежее, ведь я с
нежностью примусь посмеиваться над собственным своим идеалом человека, каким
Дон Кихот всегда для меня был. Хотя мистер Кью об этом не упоминает, мне
кажется, все американские юмористы, хоть они только и твердят, что
американские граждане состоят сплошь из недостатков, не стали бы этого
делать, если бы не имели ясного представления, какими американским гражданам
следовало бы стать. Мечта об идеальном гражданине нашим юмористам, думаю,
столь же необходима, как была необходима Карлу Марксу и Томасу Джефферсону.
так, чтобы читатели ушли с крючка, выпутались из этого монтокского зонтика,
изготовленного нашим временем.
спортсмены-рыболовы, предпринимающие свои экспедиции на моторных лодках,
швартующихся у пристани городка Монток на южной оконечности Лонг-Айленда.
Верша эта и правда напоминает каркас зонтика - сплошь прутья, ни ручки, ни
ткани. По концам прутьев закреплены крючки из стальной проволоки. А на
крючках поддельная наживка - для нее используют хирургические прокладки
сероватого цвета. И в прокладке еще один крючок, да такой большой, такой
крепкий, что окунь или там палтус, пусть самый крупный, схватив эту наживку,
которую на высокой скорости тянет за собой лодка, - бедняга, небось думал
полакомиться! - уже ни за что не сорвется.
Твен позволил своим читателям сорваться с крючка, когда - было это задолго
до второй мировой войны, даже до первой - писал, пожалуй, самый мрачный из
всех знаменитых комических романов, сочиненных в Америке, "Приключения
Гекльберри Финна". Прием там вот какой: под конец Гек, этот выдумщик Гек,
который никогда не теряется и у всех вызывает восхищение, заявляет, зная,
что у него вся жизнь впереди: я, мол, удеру на индейскую территорию.
штат Вашингтон, или на Аляску, на берега залива принца Уильяма?* А как
насчет того, чтобы удрать, куда сам Твен подумывал направиться, покинув свой
родной Ганнибал, - как насчет девственных джунглей Амазонки?" (Конец)
порадовался бы трем новым внукам. Три у меня уже имелись. Моей матери не
привелось увидеть никого из двенадцати ее внуков, хотя Алиса, моя сестра,
носила первого из них - Джима, когда мы с Алисой нашли нашу мать мертвой.
(Ясно, что никакие известия о предстоящих в семье радостных событиях ей
помочь не могли. Мать тогда чувствовала себя уже так скверно, словно ей
выпало жить в сегодняшнем Мозамбике, где без конца убивают, но почти никто
не накладывает на себя руки).
очутился в реанимационном отделении больницы Св.Винсента, а просто взял да
по собственной воле загнулся и все дальнейшее происходило со мной в
сослагательном наклонении - вот если бы... Я все еще жив, по-прежнему курю,
по-прежнему не сбриваю свои печальные усы - у отца были такие же. (И у брата
такие же.) Cogito ergo sum*.
книжной выставки-распродажи на Рождество 1990 года, устроенной магазином
"Крок и Брентано" в Чикаго. Вот что я написал:
практикуют в Индии, способна сделать всех счастливыми и мудрыми, а поэтому
стоило бы этому искусству поучиться нам, происходящим из Европы и из Африки,
с медитацией прежде не знакомым. Точно так же одно время думали и ребята из
группы "Битлс". А вот покойный Эбби Хоффман*, великий человек (я вовсе не
шучу), похоже, в медитацию никогда не верил. Доверял только своему
странноватому чувству юмора, и этот его юмор был единственным здоровым
началом у нас в стране, пока шла война во Вьетнаме, - по крайней мере этот
юмор давал человеку ощущение, что сам он находится в ладу с собой.
из "Битлс", я поехал в центр йоги Махариши Махеш, чтобы погрузиться в
Трансцендентную Медитацию (далее - ТМ.) Про то, что "Битлс" тоже там
побывали, я не знал и не знал, что они думают про ТМ. Кажется, у них с
центром Махариши вышел какой-то скандал, но по причинам, не имеющим
отношения к этому полутрансу на восточный манер. Самому же мне показалось,
что ТМ - это вроде как соснуть после обеда: приятно, только ничего
существенного не происходит, ни лучше не становишься, ни хуже. Или вроде как
ныряешь с аквалангом в тепловатый бульон. Розовый шелковый шарф над тобой
развевается, прыгнул - а шарф на поверхности бассейна плавает. Вот такие там
достигались эффекты.
досматриваешь, приятное чувство.
полудремы. Когда, как велел мой наставник в Махариши, я усаживался на стул с
прямой спинкой, отключившись от всего внешнего и отвлекающего, чтобы
твердить свою мантру ("эээ - ммм") голосом, а затем про себя, становилось
понятно, что тем же самым я и прежде занимался тысячи раз.
происходившее с людьми, про которых было написано в книге, и про себя
повторять их слова - в общем то же самое "эээ-ммм". И мир для меня в такие
минуты переставал существовать. Если книга попадалась захватывающая, я
начинал реже дышать, пульс бился тише, ну в точности как при ТМ.
медитаций на западный манер, я нередко испытывал такое чувство, будто
поумнел. Говорю об этом по той причине, что теперь многие смотрят на
печатную страницу только как на образчик уже не самой современной
технологии, которую китайцы изобрели аж две тысячи лет тому назад. Нет
сомнения, поначалу книги действительно представляли собой способ хранить и
передавать информацию, и во времена Гуттенберга романтичны они были не
больше, чем компьютер в наши времена. Но так уж получается - ничего
подобного не предусматривалось, - что вид книги, физическое ощущение книги,
соединившись с видом обученного, грамоте человека, который сидит на стуле с
прямой спинкой, способны породить некое духовное состояние, бесценное по
своей значительности и глубине.
непредумышленно, - это самая большая ценность, без которой невозможна была
бы наша культура. Так что ни в коем случае нельзя нам отказаться от книги, и
пусть дисплеи с принтерами останутся только для материй примитивных и вполне
земных". (Конец)
доходов, время от времени выливает на меня содержимое ночных горшков. А
иначе бы я давно уже умер оттого, что слишком много сплю. Так бы вот дремал,
да от этой дремы и окочурился. Или, уж во всяком случае, перестал бы
посещать театры, смотреть фильмы, читать, выходить из дома, в общем,
прекратил бы всю свою активную жизнь. Моя Ксантиппа - женщина из тех, кого
Джордж Бернард Шоу называл "носительницами жизненной силы".)