Чтение 36–й страницы книги ~VIS VITALIS~

Двое за коньяком. По мере повышения концентрации... впрочем, этой
химии вам не понять... Они становятся откровенней, открываются
шлюзы, обнажаются глубины, происходит совпадение во времени. Это
чертовски важно - общие впечатления, из несмываемых, неистребимых,
что всегда с нами. Он ей о своем детстве, она о своем, оказывается,
оба дети войны, он первоклашка, она заканчивает школу, отличница,
кишлак, бабушка с трубкой в зубах, скудная и милая сердцу еда... И
забываются различия сегодняшнего дня - хищница-богачка и молодой
бедняк с благородными порывами, ни в грош не ставит то, что ей так
дорого.
- Ужасная, правда, жизнь? - она ему о своем.
Он ей в ответ - "правда..." - из сочувствия, но ему уже кажется -
действительно, правда, хотя жизнь ужасной никогда не считал.
Наоборот, она прекрасна как сплошное путешествие и приключение! Он
не понимает, о чем она, в глазах у него плывет, границы ее фигуры
размыты, ему кажется - она везде... Но ни слова ни жеста
неприличного не было, он не смел. А она ему - о чем? о какой такой
ужасной жизни?
13
Восторженный был мальчик Гарик, она его мигом на себе женила. Лет до
двадцати семи он знал только науку, а женщин не встречал. И сразу
обомлел, потянулся к ней со всею страстью, а она -"беременна я..."
Старо, скучно, повторяется ежедневно, ежечасно... Ну, поженились,
потом небольшой якобы выкидыш, и жили дальше. Фаина считала, что все
утряслось, а он?.. Ничего не считал, старался не думать, да и
захвачен был делом - назревало открытие, он подбирался к важному
вопросу, аспирант у Штейна. И эта история, первая в его жизни, союз
с богатой телом перезрелой девушкой не очень ему мешал. Хотя испытал
он унижение от обмана и насилия над собой, но ведь сам виноват. Он
никогда не забывал, что виноват - поддался, говорил слова, которые
не надо было говорить. Что уж теперь - пусть будет: должна ведь быть
какая-то жена, а тут получилась сама собой, и ладно.
И первое время, действительно, неважно, Фаина пылка, но "после того"
не задерживает разговорами, полежит он минутку, спрыгнет - и к
столу. Она ему сонным голосом - "Гарик, не до утра..." - и захрапит;
она могла спать со светом, в нашей жизни просто находка. А он,
конечно, до утра, потом влезет в постель, сразу на Фаину, большую,
теплую, разбудит... взаимный стон - и снова прыг, теперь в штаны, и
на работу. И она, чуть помедлив, за ним. Так и жили.
14
Она об этом Марку ни слова, кроме самых общих впечатлений. И не так
все было! Вовсе не женила, и думать не могла, просто попалась...
вроде бы... И почему бы не пожениться, он робок, молчалив, не
возражает...
- Любишь?
- Ну...
А Марк? Что Марк? - "было бы открытие...", он сказал бы, ручаюсь
вам. Добавим, и для здоровья лучше, и научное общение происходило
без отрыва от дома - она химиком была, он физик, темы общие, работа
идет как надо. Жили, правда, в шестиметровке, что у кухни, в
четырехкомнатной коммуналке, варили бульон из костей, которые тогда
широко продавали - бараньи грудные клетки, чуть провяленные,
надевали на себя и несли домой, народ метко назвал эти скелеты
арматурой. Бульон из арматуры выставляли на мороз, потом оттаивали,
приправляли разным зерном, и было вкусно. Кто знает, тому скучно,
кто так не жил - никогда не поймет.
Родился ребенок, еле-еле, потому что абортов у Фаины куча - некогда
было, то отчет, то диссертация на носу... Хилый мальчик получился, в
два кое-как стоит, прислонившись к стульчику; врач промямлила -
"надеяться надо..." Надеялись бы, но комната не позволяет - большое
окно, балкончик, отовсюду дует на этом чертовом холме. Ребенок раз
за разом впадает в воспаление легких, жизнь на волоске... Наука
требует, ребенок погибает - они изнемогли, от Фаины половина
осталась, Гарик сплошной скелет. Идет он к Штейну, тот качает мудрой
головой - Штейн ничего не имел, кроме головы, и гордился этим, но
почему-то сотрудникам все надо - дай и дай...
- Иди к Глебу, - он подает мысль.
Гарик идет, перспективный аспирант, правда, у врага, но, может быть,
полезный человек в будущем.
- Вообще-то жилья нет, - говорит Глеб, - но есть одна квартира,
двухкомнатная даже...
15
Гарик прибегает радостный, переехали в тот же день. Но квартира
оказалась особенная, на первом этаже - в ней не топили. Вернее, в
доме топили, но тепло шло сверху: на высоте задыхаются от сухого
жара, а нижние люди просто вымирают, леденеют с осени по май.
Ребенку купили валеночки, хорошенькие, и запретили ползать по полу,
а он постоянно забывает... Но это не все. Как в анекдоте, в доме
недочеты с канализацией, поднимаются воды и выливаются на самый
нижний этаж. Они льются внезапно, могут среди ночи, могут днем,
когда все на работе, льются и льются - и уходят в подвал,
всасываются, совершая правильный кругооборот. Но на полу остаются
твердые остатки, ничего не поделаешь, не всасываются. Приходит Гарик
домой - в квартире плещется мутная водичка с кусочками разных цветов
и форм. Он смотрел, смотрел - и как захохочет, и с тех пор каждый
раз смеялся, когда такое происходило. Фаина его к врачу - "нет,
говорят, признаков слабоумия не наблюдаем, это у него невроз на
почве непривычных событий". Оказался слабый человек, стал
выпивать... Потом другую квартиру им дали, большую, красивую, на
седьмом этаже - Фаина выбила, грудью пошла на профком. Но, видимо,
что-то необратимое случилось в Гарике, молекулярная какая-то
перестройка: вошел, постоял у окна - поздно, говорит... Но
переехали, опять открытие маячит... Ребенок вырос, уехал в институт,
теперь они в трех комнатах вдвоем могли уединиться и работать,
диссертации защитили, открытия так и не сделали, но постоянно в поле
зрения держали. Гарик ставит раскладушку в кабинете - остыл к
семейным радостям, упорно пропитывает свои ткани алкоголем, малыми
дозами достигает больших результатов. Наследственность сказалась, он
был из простых; Фаина говорила -"все оттого, что из простых..." Нет,
по-прежнему работал, пил только дома, по вечерам, иногда становился
буен - ту квартиру поминал, какашки на полу, при этом неприлично
ругался... А в трезвом виде этих слов даже не помнил, что редко в
наше время - интеллигенция видит в них простые восклицания,
укрепляющие речь.
Вот так история! Тут просто не на чем остановиться, не на вонючем же
озере с какашками!
16
Она Марку, коне-е-чно, ничего такого, кроме самых общих мест. И все
равно - всплыло, она в плач, а он, чтобы утешить, гладит по плечу,
полуобнимает, с ужасом и радостью замечая, что ей это нравится. Она
притихла, берет его руку, кладет на грудь, на мощный бугор, от нее
жаром пышет на расстоянии, а кожа, оказывается, прохладна, просто
чудо! Теперь они в обнимку, продолжают бессвязный разговор,
постепенно опустошая бутылку, делают вид, что ничего не
происходит... И вот наступает момент, она клонится набок, он по
наивности пытается ее удержать, но куда там! она мягко опускается на
ковер, тянет его за собой, лепечет, дрожит... А он восхищен, и,
главное, воодушевлен ее слабостью, страхи его исчезли, как тени
среди ясного дня.

Глава четвертая

1
Нельзя сказать, чтобы его жизнь теперь потекла по иному руслу, нет и
нет, хотя с реактивами стало полегче, что скрывать. И все равно
далеко до тех заморских пиджаков, которые он то и дело видел на
этаже - веселые, легкомысленные спины... И попробуйте сказать, что
она его отвлекла - ничуть, наоборот! Они встречались днем около
пяти, и ночью у нее, когда Гарика не было.
Гарик работал по ночам. Днем ничего особенного, копался в своем
чудище не поднимая головы, возвращался домой тихий, погасший,
усталый, один в просторной кухне варил вермишель, вываливал
дымящуюся на тарелку, поливал подсолнечным маслом и с черным хлебом
уминал, торопливо насыщаясь. Потом пошарит под столешницей,
отодвинет потайную щеколду и вытянет тонкую трубочку, ведущую в одну
из ножек огромного дубового стола. Во время Фаининой командировки,
Гарик, умелец, снял ножку, выдолбил, поместил в пустоту длинный
сосуд, который аккуратно заполнял спиртом, хватало ему надолго...
Припадет раз-другой, лицо разглаживается, глаза успокаиваются, и тут
же, сидя, засыпает, стукнувшись лбом о прохладную клеенку.
Откроется беззвучно дверь, из комнаты, насыщенной теплым светом,
выплывет в ночной рубашке Фаина, брезгливо глянет, погасит свет и
удалится... Часа в два ночи Гарик очнется, медленно придет в себя.
Он чувствует боль в спине, тяжесть в затекших ногах, все вокруг
кажется ему странным, ненадежным, случайным, словно он плывет над
землей на высоте седьмого этажа. И вдруг, среди пустыни, холода,
темноты различает слабый огонек, родное свечение... как в детстве -
"а после ужина - торт..." К нему из тьмы придвигается изображение: