Чтение 36–й страницы книги ~Киноповести~

во всю сотню своих фарфоровых зубов.

Я ему тоже помахала и потрюхала со своими авоськами на стоянку такси.
А там очередь на час, не меньше!

О том, что в тот день произошло у мамы в школе, я еще долго не знала.
Рассказала она мне об этом значительно позже.

Мама вела урок в своем седьмом классе. А один пацан ей очень мешал.
Он запихнул под парту маленький автомобильный телевизор на батарейках и
смотрел передачу. Конечно, все вокруг тоже пытались заглянуть в
телевизионный экран под партой.

- Юра Козлов! - Сказала мама. - Ты мне мешаешь. Выйди из класса.

- Не выйду, - спокойно сказал Козлов.

- Ну, дает Козел! - Восхитились пацаны, а девочки смотрели на маму с
жестоким интересом.

- Ты мне мешаешь, - беспомощно повторила мама.

- А вы мне.

- В таком случае - выйду я! - У мамы задрожали губы.

- Пожалуйста, - усмехнулся Козлов. - Кто вас держит?

Чтобы не расплакаться, мама выскочила из класса. Пустынными школьными
коридорами она добежала до кабинета директора школы и распахнула дверь.

Директор - молодой мужик лет тридцати трех - посмотрел на часы, на
маму и удивленно поднял брови: дескать, в чем дело? Почему до звонка?

- Альберт иванович, - дрожащим голосом проговорила мама. - Так дальше
продолжаться не может... Козлов срывает урок за уроком. Он так грубит,
альберт иванович! Это какой-то кошмар...

- Хорошо, что вы зашли, Алла Сергеевна. Я все равно собирался
посылать за вами.

- Надо что-то делать, альберт иванович. Я умоляю вас...

- Тут сигнал поступил, Алла Сергеевна, - директор даже не предложил
маме сесть. - Ваша дочь, оказывается, выходит замуж за иностранца и
собирается покинуть родину? И это нас наводит на грустные размышления.
Можем ли мы доверять вам обучение наших советских детей, если вы даже свою
дочь не смогли воспитать в духе преданности государству, которое вскормило
и вспоило ее.

- Боже мой!.. - Растерялась мама. - Но она же полюбила! И она не
собирается менять подданство... Она была, есть и останется советским
человеком!

- Не знаю, не знаю.

- Но сейчас уже не то время, альберт иванович!..

- Для нас с вами, для людей, которым поручено формирование личности
ребенка, Алла Сергеевна, время должно быть всегда одним и тем же, - и в
эту секунду в коридоре раздался звонок.

- Какой ужас... - Сказала мама.

А я теперь на дежурстве учу шведский язык. Конечно, ночами и когда на
отделении никаких чп. Кое-какие книжки достала, словари. Обложусь ими на
посту - учу слова, выписываю в отдельную тетрадочку, шепотом повторяю,
немножко перевожу.

Рядом со мной Лялька. Готовится к вступительным экзаменам. Неподалеку
на топчане кимарит Сергеевна.

Лялька зевает и захлопывает учебник:

- Ни черта не соображаю!..

- Учи, дуреха! - Говорю я. - Если и в этом году завалишь... Учи. Я же
учу.

- Если бы у меня была твоя цель... - Потягивается Лялька.

- Не дури.

Слышим, в ординаторской телефон затрезвонил. Выходит оттуда наш
дежурный доктор, клавдия михайловна, и машет мне рукой. Я к ней.

- Мама звонит, - говорит она.

Я испугалась - половина второго ночи! Влетела в ординаторскую,
схватила трубку:

- Что с тобой, ма?

- Танечка... Прости, что я тебя беспокою. Звонил из стокгольма Эдик и
сказал, что прилетает завтра вечерним рейсом. Он купил индивидуальный тур
на десять дней и теперь вполне успевает к регистрации.

- Черт подери, как я напугалась! Прилетает, и хрен с ним! С тобой все
в порядке?

- Да, - сказала мама и заплакала.

- Мамуленька, что с тобой? Хочешь, я сейчас приеду?

- Нет, нет, просто я немножко устала. И хотела услышать твой голос...

- Что происходит, ма?

- Да, ничего... На работе какая-то ерунда. Этот Козлов меня
совершенно измучил. Я тебе уже жаловалась. Хамит, издевается... Чудовищный
мальчик. Очень приличные родители, а ребенок - исчадье ада. Я уже не
дождусь окончания учебного года...

- Ну, не расстраивайся, мамуленька. Осталась-то неделька. Успокойся,
родная. Накапай себе корвалольчика сорок капель и прими таблетку
реланиума. А завтра поедем встречать Эдика. Ладно?

Вышла я утречком из сберкассы, раскрыла новенькую сберкнижку и
проверила: номер такой-то, счет такой-то, "Зайцева Алла Сергеевна",
"приход - 5000 рублей", подпись закорючкой...

Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.

- Ну-ка, пойди сюда, Козел, - сказала я ему, когда нашла всю эту
компанию за школой.

Они в открытую курили и разговаривали между собой сдавленными,
искусственно-хриплыми приблатненными голосами.

- Кому Козел, а кому юрий Петрович, - сказал он и оглядел меня, сукин
сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.

Я хотела с ним только поговорить. Я подумала, что по возрасту он
все-таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у нас может
получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.

- Ладно, юрий Петрович. Поговорить надо.

- Четвертачок, - ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.

Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией. "Четвертачок",
"чирик", "стольник", "полтинничек"... От ресторанных халдеев,
подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от "траллеров"
- таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли от какой
еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас... Когда
этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..

- Годится, - спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей. - Иди
сюда.

Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот
так, запросто, выну четвертной. И подошел ко мне этакой блатнячковой
спецпоходочкой.

Я ласково положила ему руку на плечо, смачно плюнула на
двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.

Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.

- Стоять!!! - Рявкнула я его компании. - Только шевельнись
кто-нибудь!

Не спуская с меня ошеломленных и ненавидящих глаз, Козел нашаривал
рукой обломок кирпича.

Я подошла, наступила ему на руку ногой и сказала на его языке:

- Если ты, сявка неученая, Козел вонючий, потрох дешевый, еще
когда-нибудь на аллу Сергеевну Зайцеву, твою учительницу, поднимешь свой
облезлый хвост или на ее уроке хоть слово вякнешь - по стенке размажу.
Понял, засранец?

Продолжая стоять ногой на его руке, я достала из сумки "Данхилл" и
зажигалку. Закурила и сказала ему:

- Ответа не слышу.

Козел скривился от боли и тихо проговорил:

- Понял...

- Вот и умница, - я повернулась к его перетрусившей кодле. - Всех
касается. До свидания, дети.

И пошла. И ни словечка не услышала вослед.

- Мне снилась осень в полусвете стекол,

Друзья и ты в их шутовской гурьбе,

И, как с небес добывший крови сокол,

Спускалось сердце на руку к тебе...

- Читала я когда-то любимые мною стихи.

- Что ты подглядываешь, Танька? Еще десять лет тому назад ты же весь
этот ранний цикл наизусть помнила? - Так мама хвасталась мною перед
Эдиком.

- Вспомнила баба, як дивкой була... - Усмехнулась я и захлопнула
книгу.

Мы сидели в верхнем ресторане гостиницы "Европейская", куда Эдик
пригласил нас с мамой на торжественный обед "для своих". Столик был
сервирован "под большое декольте". Стоял роскошный букет роз в какой-то
хрустальной фиговине. Тут же, между икрой, осетриной и паштетом, лежали
наши свадебные фотографии и три книги, привезенные Эдиком специально для
мамы из Швеции.

- Эдик, вы прелесть! - Мама уже маханула немножко шампанского и с
непривычки щебетала: - как вам это в голову так пришло?!