ла двумя фразами, что отлично понимает; насколько грозно создавшееся по-
ложение? "Я понимаю", - сказала она. Что она понимала? Может быть, она
сказала это случайно, не придавая своим словам особого значения? Но ведь
она же вся трепетала и тянулась к нему, когда они пели вместе цыганскую
песню. Уж это-то он знал наверняка. А с другой стороны, разве он не ви-
дел, с каким увлечением она слушала игру Доналда Уэйра? Однако сердце
тут же подсказало ему, что со скрипачом было совсем другое. При этой
мысли он невольно улыбнулся.
хитектор! Но хотела бы я видеть, как вы построите дом для семи философов
и выполните все нелепые требования Дика!
об Андах, Грэхем, покусывая губы, предался размышлениям. Нет, это не
женщина, это все-таки дитя... Или... она притворяется наивной? Понимает
ли она действительно, в чем дело? Должна бы понимать. Как же иначе? Ведь
она знает людей, знает жизнь. И она очень мудра. Каждый взгляд ее серых
глаз говорит о самообладании и силе. Вот именно - о внутренней силе! Он
вспомнил первый вечер, когда в ней время от времени словно вспыхивали
отблески стали, драгоценной, чудесной стали. И он вспомнил, как сравни-
вал тогда ее силу со слоновой костью, резной перламутровой раковиной, с
плетеной сеткой из девичьих волос...
всякий раз, как их взоры встречаются, оба они читают в глазах друг друга
невысказанную тайну.
сведений, потом сделал попытку продолжать без них, но не мог написать ни
слова... Нестерпимое беспокойство овладело им. Грэхем схватил расписа-
ние, ища подходящий поезд, отшвырнул его, схватил трубку внутреннего -
телефона и позвонил в конюшни, прося оседлать Альтадену.
дремлющими полями не проносилось ни дуновения; раздавались лишь крики
перепелов и звонкие трели жаворонков. Воздух был напоен благоуханием си-
рени, и, когда Грэхем проезжал сквозь ее душистые заросли, он услышал
гортанный призыв Горца и ответное серебристое ржание Принцессы Фозринг-
тонской.
хем, почему он все еще не едет на станцию, чтобы сесть в первый же по-
езд, найденный им сегодня в расписании? И он ответил себе с горечью, что
эти колебания, эта странная нерешительность в мыслях и поступках - для
него новость. А впрочем, - и тут он весь как бы загорелся, - ему дана
одна только жизнь, и есть одна только такая женщина на свете!
ли самки, несколько сот; пастухи-баски медленно гнали их перед собой и
часто давали им отдыхать, ибо рядом с каждой самкой бежал козленок. За
оградой загона он увидел маток с новорожденными жеребятами, а услышав
предостерегающий возглас, мгновенно свернул на боковую дорожку, чтобы не
столкнуться с табуном из тридцати годовалых жеребят, которых куда-то пе-
регоняли. Их возбуждением заразились все обитатели этой части имения,
воздух наполнился пронзительным ржанием, призывным и ответным. Взбешен-
ный присутствием и голосами стольких соперников, Горец носился взад и
вперед по загону и все вновь издавал свой трубный призыв, словно желая
всех убедить, что он самый сильный и замечательный жеребец, когда-либо
существовавший на земле.
разыгралась такая буря.
хемом, и остановил свою лошадь, хотя это едва ли можно было назвать ос-
тановкой: золотисто-рыжая красавица кобыла, не переставая, плясала под
ним, тянулась зубами то к его ноге, то к ноге Грэхема и, разгневанная
неудачей, бешено рыла копытом землю и брыкалась - раз, два раза, десять
раз.
Вы знаете его песню? "Внемлите мне! Я - Эрос. Я попираю холмы. Моим зо-
вом полны широкие долины. Кобылицы слышат меня на мирных пастбищах и
вздрагивают, ибо они знают меня. Земля жирна, и соков полны деревья. Это
весна. Весна - моя. Я царь в моем царстве весны. Кобылицы помнят мой го-
лос, - он жил в крови их матерей. Внемлите! Я - Эрос. Я попираю холмы,
и, словно герольды, долины разносят мой голос, возвещая о моем приближе-
нии".
ти. Казалось, она вспомнила обо всех, кто давно ожидал приглашения, и
лимузин, встречавший гостей на станции за восемь миль от усадьбы, редко
возвращался пустым. Среди приехавших были певцы, музыканты и всякая ар-
тистическая публика, а также стайка молодых девушек с неизбежной свитой
молодых людей; все комнаты и коридоры Большого дома были набиты мамаша-
ми, тетками и пожилыми трезвенниками, а на прогулках они занимали нес-
колько машин.
толпой? Сам он окончательно забросил свою книгу, купался с самыми рети-
выми купальщиками перед завтраком, принимал участие в прогулках верхом
по окрестностям и во всех прочих развлечениях, которые затевались и в
доме и вне Лома.
му правилу появляться среди гостей не раньше полудня, просидел однажды
целую ночь напролет за покером в бильярдной. Грэхем тоже участвовал в
игре и был вознагражден за бессонную ночь, когда на рассвете к ним нео-
жиданно вошла Паола - тоже после "белой ночи", как она выразилась, хотя
бессонница ничуть не повлияла ни на ее цвет лица, и на самочувствие. И
Грэхему приходилось держать себя в руках, чтобы не смотреть на нее слиш-
ком часто, когда она составляла золотистые шипучие смеси для подкрепле-
ния усталых игроков с ввалившимися, посоловелыми глазами. Она заставляла
их бросать карты и посылала выкупаться перед работой или новыми развле-
чениями.
примкнуть к окружавшей ее компании. Хотя в Большом доме беспрестанно
танцевали танго и фокстрот, она танцевала редко и всегда с молодежью.
Впрочем, один раз она пригласила Грэхема на старомодный вальс, причем
насмешливо объявила расступившимся перед ними молодым людям:
той особой чуткостью, которая делала из нее такую исключительную акком-
паниаторшу и наездницу, подчинялась властным движениям своего кавалера,
и скоро зрителям стало казаться, что оба они только части единого сла-
женного механизма. Через несколько туров, когда Грэхем почувствовал, что
Паола вся отдается танцу и их ритмы в совершенстве согласованы, он решил
испробовать разные фигуры и ритмические паузы. Хотя их ноги не отрыва-
лись от пола, эта вальсирующая пара казалась парящей. Дик воскликнул:
с медленно затихающими звуками наконец замерли.
остальным и услышали, как Дик заявил:
старики, танцуем? Я не возражаю против новых танцев, имейте это в виду,
- они красивы и изящны; но я думаю, что вам не вредно было бы научиться
и вальсировать. А то когда вы начинаете, получается один позор. Мы, ста-
рики, тоже кое-что умеем, что и вам бы уметь не мешало.
это еще ничего...
добрым старым способам передвижения. Среди вас нет ни одной девицы, ко-
торая могла бы состязаться с Паолой в ходьбе, а мы с Грэхемом так заго-
няем любого юношу, что он без ног останется. О, я знаю, вы мастера уп-
равлять всякими машинами, но среди вас нет ни одного, кто умел бы сидеть
как следует на настоящей лошади. А править парой настоящих рысаков - ку-
да уж вам! Да и многие ли из вас, столь успешно маневрирующих на ваших
моторных лодках в укрытой бухте, сумели бы взяться за руль старомодной
шхуны или шлюпа и благополучно вывести судно в открытое море?
вот вам ситуация, которая для вас совершенно недоступна: представьте се-
бе Паолу, которая правит четверкой взмыленных коней и, держа ногу на
тормозе, несется по горной дороге.
Грэхема, читавшего журнал, собралось несколько человек; среди них была и
Паола. Поговорив с ними, он через некоторое время снова взялся за чтение
и так увлекся, что совсем забыл об окружающих, пока у него не возникло
ощущение наступившей вокруг тишины. Он поднял глаза. Осталась только Па-
ола. Все остальные разбрелись, он слышал их смех, доносившийся с той
стороны двора. Но что с Паолой? Его поразило выражение ее лица и глаз.
Она смотрела на него не отрываясь; в ее - взгляде было сомнение, раз-
думье, почти страх; и все же в этот краткий миг он успел заметить, что
ее глубокий взор как бы вопрошал о чем-то, - так вопрошал бы взор чело-
века открывшуюся перед ним книгу судьбы. Затем ее ресницы дрогнули и