Чтение 36–й страницы книги ~Лети к своим братьям, ворон~

партнёра. Когда она вернулась спокойным шагом с добычей в зубах, Дэрк
шаловливо бежал рядом с ней, явно гордясь её ловкостью, но в глазах людей
он был покрыт глубоким позором, смягчённым лишь его недюжинными данными
комедианта.

После второго забега я снова извинился перед судьёй, а тот ответил:

- Если он собирается стать охотничьей собакой, то ему надо учиться уже
сейчас.

Он достаточно силён, и у него хорошая скорость, но он считает, что это
лишь беготня за суками. Отныне я разрешаю вам спускать его на любого зайца
на разумном расстоянии, независимо от того, какая пара собак стоит на
очереди.

Только так его можно научить тому, что ему следует делать.

Длинная цепь снова двинулась вперёд по широкой болотистой равнине, где
снег намело толстым слоем у вересковых кустов, а под ногами хлюпала вода и
разлетался осколками ледок, потрескивая среди мха-лишайника. Вдалеке от
меня вспугивали зайцев, и их добывали другие собаки, но было слишком
далеко, чтобы спускать Дэрка и подвергнуться риску ещё одного фарса. Низко
по ветру, пробивая себе путь сквозь мелкий снежок, прошла стая
лебедей-кликунов, изумительно белых на фоне синего и темно-серого неба,
золотые трубы их голосов долго звучали в студёном воздухе. Из вереска
вспорхнули куропатки, с криком подымаясь по ветру и рассеиваясь широкой
дугой, но не было зайца, на которого можно было бы спустить Дэрка. Время
от времени у меня побаливала нога, мне уж хотелось, чтобы всё это поскорее
кончилось, и подобно Хейзел я думал о возвращении к весело гудящему
камину, чтобы избавиться от страшного физического неудобства на этом
мрачном зимнем лугу.

Затем, когда мы вышли с замерзшей равнины болота и стали подниматься по
склону, я увидел впереди купу высокого вереска, который резко выделялся на
фоне едва-едва припорошенной земли вокруг него, и вдруг почувствовал, что
там есть заяц. Я поправил поводок на ошейнике у Дэрка и приготовился
мгновенно его спустить. Заяц выскочил метров за двадцать от нас, белея на
фоне тёмного кустарника, и впервые Дэрк сразу же увидел его и понял, что
от него требуется. Я же дернулверёвку и замешкался. Он рванул как метеор,
когда заяц ещё был в поле зрения, подымаясь по откосу к горизонту, и
только спустя семь долгих минут мы вновь увидели его. Вся цепь
остановилась, ожидая команды судьи, и когда, наконец, они снова
показались, заяц впереди, а Дэрк, пыхтя, в тридцати метрах сзади,
выяснилось, что они идут назад, прямо на цепь гончих. И заяц, и собака уже
выдохлись, и любая другая гончая, спусти её, могла бы поймать добычу в
считанные секунды, но судья велел мне остановить собаку, а заяц свободно
убежал, как того и заслуживал. Он проскочил сквозь цепь напрягшихся
хищников, пересёк глубокую канаву торфяника и, наконец, скрылся из виду в
порыве метели. А Дэрк восстановил свою репутацию, он выдержал долгую гонку
и не сдался, и утратил прозвище придворного шута.

На следующий день по окончании охоты снег повалил по-настоящему,
крупные белые хлопья сыпались с притихшего хмурого неба. Мы медленно
ползли в сторону Камусфеарны, по дороге наш "Лэндровер" с помощью своей
лебёдки вызволил несколько машин, оказавшихся беспомощными в этом бледном
замёрзшем белом мире.

Лишь возвратившись в Камусфеарну, я узнал, что закладные на маяки
оказались миражом, и теперь от разорения Камусфеарну могло спасти только
чудо.

13
ВДАЛИ ОТ ДОМА

Это было осенью 1965 года, а последний, решающий удар случился в начале
нового 1966 года. Джимми Уатт, заведовавший всем переменчивым хозяйством с
постоянно разветвляющимися обязанностями в течение долгих восьми лет,
решил, и не без оснований, что ему теперь следует оставить нас и
устраивать свою жизнь где-то в другом месте. Приняв это трудное решение,
он весьма благородно уведомил нас об этом за пять месяцев вперёд, и готов
был оставаться в Камусфеарне во главе этой небольшой, но сложной империи
до мая 1966 года.

Это уж был похоронный звон по старой Камусфеарне. Никто, кроме Джимми с
его длительным опытом решения всех наших практических проблем и его
уникальных способностей справляться с ними с величайшей и вполне
оправданной уверенностью в свои силы, не смог бы удержать это хозяйство на
плаву. А проблемы состояли в снабжении всевозможными хозяйственными
припасами из удаленных городов, в уходе за постройками и различными
плавсредствами, всякими машинами и механизмами, в уходе за выдрами,
собаками и людьми. Я признавал его право и необходимость как молодого и
исключительно талантливого человека устраивать свою собственную жизнь, но
также вынужден был признать, что он стал незаменим. Мне вспомнился, правда
слишком поздно, один случай времен войны. Я просил своего начальника
оставить у нас одного специалиста, который получил назначение в другое
место.

Начальник вроде бы серьёзно и благосклонно рассмотрел мою просьбу. Он
повертел в руках промокашку и затем спросил:

- И вы считаете его абсолютно незаменимым в вашей работе?

Я тут же попался в ловушку и ответил:

Да, сэр, именно так.

И он заключил:

- Тогда ему придется обязательно уехать. Нельзя допускать, чтобы в
нашей службе SOE кто-либо стал незаменим.

- Но, возразил я, в сложившихся условиях я сам незаменим, и поэтому
подготовил себе помощника.

- В таком случае, надо немедленно предпринять меры, чтобы все ваши
знания были изложены на бумаге. Я сообщу в штаб, чтобы нам дали машинистку
и двух стажеров.

Я конечно, понимаю, что это вам будет дополнительная нагрузка, но у
меня нет другого выхода.

К сожалению, я не сделал выводов из этого урока, который столько лет
спустя вдруг снова повторился и положил закономерный конец всем моим
планам и проектам.

Это значило, что нужно будет найти пристанище для выдр в зоопарке и
закрыть всё это хозяйство, ибо оно не сможет дальше функционировать без
краеугольного камня.

Осознав все эти факты я посчитал, что такая задача хоть и трудна, но
все же решаема. Я наивно полагал, что все-таки можно будет найти
подходящие места для всех животных и что после трудных восемнадцати лет я
смогу оторвать свои интересы и чаяния от Камусфеарны и перенести их
куда-либо еще, возможно на остров с маяком Кайлиакин, начать там новую
жизнь и заняться гагами в качестве временного занятия. Пыл мой в
значительной степени остыл, когда я окончательно понял, что эпоха
Камусфеарны закончилась.

Мне ещё нужно было кое-что исследовать для того, чтобы закончить книгу
"Владыки Атласа", и в феврале 1966 года я отправился из Шотландии в
Северную Африку. Два работника под номинальным руководством Джимми Уатта
должны были подготовить остров Кайлиакин для эксперимента с гагами:
соорудить бассейны с пресной водой, забетонировать кое-где побережье,
соорудить ящики для гнёзд по исландскому образцу, наставить флагштоки и
развесить мишуру. Оба работника уволились ещё до моего приезда, так и не
закончив работу, так что эксперимент с гагами так и не состоялся.
Очарование, некогда окутывавшее мир Камусфеарны, уже давно стало
улетучиваться. Оставался лишьголый и безобразный остов допущенных ошибок.

* * *

Когда в феврале 1966 года я уезжал из Камусфеарны, там были, как я уже
упоминал раньше, три работника: Джимми и два временных помощника,
работавших на Кайлиакине. Пока я находился в Марокко, к ним в Камусфеарне
присоединилась одна молодая дама, которая прежде печатала на машинке мои
рукописи, а теперь искала в Шотландии убежища от своих личных проблем. Она
появилась там весной 1966 года, пока я был за границей, с ней была
семилетняя дочка и невообразимое количество разношерстной живности (ослы,
пони, миниатюрные пудели и большие датские собаки, кошки и гуси,
прелюбопытная и очаровательная порода собак, появившихся в результате
спаривания старой английской овчарки и стройной, шелковистой, робкой
шотландской овчарки). Беспорядочные связи всей этой компании привели к
резкому увеличению поголовья обитателей. Одно время там было, не говоря уж
о других видах, двадцать шесть собак. Камусфеарна превратилась в
животноводческую ферму, где четвероногие правили при жесткой и
разрушительной диктатуре. Дом перешел в новую и гораздо более зримую фазу
упадка.

Вначале я узнал об этом из вторых рук, ибо вернувшись в Англию в мае, я
никак не мог сразу же вернуться домой и воспринять всё, что с этим было
связано. Я остался в Лондоне и бесплодно со все меньшим энтузиазмом
предпринимал попытки заложить маяки. В конце концов я отказался от этой
мысли и выставил их на продажу в качестве меблированных домов. Казалось,
удача совсем отвернулась от меня: каждый новый день приносил вести о
задержках, катастрофах, смерти. В течение двух суток, помнится, я узнал о
смерти моей пиринейской горной собаки в Камусфеарне и гибели белого