начальство вызвало его к себе в кабинет и провело "собеседование". Колониальное
государство - не то место, где можно игнорировать слухи.
- Это правда, что ты вступал в "особую связь" с овцой? - спросило начальство.
- Так точно. Вступал.
Дальнейший диалог звучал следующим образом.
В: - Что такое "особая связь"? Половой акт?
О: - Никак нет.
В: - Изволь объясниться.
О: - Психическое соитие.
В: - Это не объяснение.
О: - Трудно найти точный термин. "Обмен душами" - пожалуй, наиболее близкое
определение.
В: - Ты хочешь сказать, что обменялся душами с овцой?
О: - Так точно.
В: - Значит, всю неделю, пока тебя искала военная разведка, ты обменивался
душами с овцой?
О: - Так точно.
В: - Ты не считаешь это нарушением служебного долга?
О: - Мой долг - изучать овец.
В: - В изучение овец не входит задача обмена душами! Тебе следует быть
осмотрительнее. Ты был гордостью Императорского университета. В Министерстве
тобой до сих пор все тоже были довольны. Если не наделаешь глупостей - станешь
одним из тех, кто двигает сельскохозяйственную политику всего Дальнего Востока.
Помни об этом!
О: - Слушаюсь.
В: - Про "обмен душами" приказываю забыть. Овца - обыкновенная скотина.
О: - Это забыть невозможно.
В: - Изволь объясниться.
О: - Овца - у меня внутри.
В: - Это не объяснение.
О: - По-другому объяснить невозможно.
В феврале 1936 года Профессора Овцу отозвали на родину, еще несколько раз
провели с ним подобные "собеседования" - и определили на работу в министерский
архив. Работа его заключалась теперь в составлении описей к документам и
поддержании порядка на стеллажах. Иными словами, от пирога дальневосточного
сельского хозяйства его тарелку убрали.
- Овца ушла из меня! - именно тогда начал жаловаться Профессор Овца друзьям. - А
раньше она была, была у меня внутри!..
1937 год. Профессор Овца увольняется из Министерства, получает крупный
гражданский заем от того же Министерства на реализацию своего "Плана выведения
трехмиллионного поголовья японских, маньчжурских и монгольских мериносов" -
проекта, над которым работал все эти годы, - переселяется на Хоккайдо и
становится овцеводом. В хозяйстве его - пятьдесят шесть овец.
1939 год. Профессор Овца женится. Сто двадцать восемь овец.
1942 год. Рождается сын (ныне - управляющий отелем "Дельфин"). Сто восемьдесят
одна овца.
1946 год. Пастбища Профессора реквизируются под учебный полигон оккупационной
армией США. Шестьдесят две овцы.
1947 год. Профессор Овца поступает на службу в Союз Овцеводов Хоккайдо.
1949 год. Жена Профессора умирает от туберкулеза.
1950 год. Профессор Овца назначается директором Музея Мериносоведения Хоккайдо.
1960 год. Сын лишается пальцев в порту Отару.
1967 год. Закрывается Музей Мериносоведения.
1968 год. Открывается отель "Дельфин".
1978 год. Молодой агент по торговле недвижимостью спрашивает о пейзаже на
фотографии.
(Это уже про меня).
- Чертовщина какая-то! - только и смог сказать я.
- Очень хотелось бы поговорить с вашим отцом! - попросил я.
- Конечно - сходите да поговорите, никаких проблем. Вот только меня отец...
недолюбливает. Так что уж извините, но не могли бы вы сходить к нему сами? -
попросил сын Профессора Овцы.
- Недолюбливает?
- Ну, не переносит, что я лысый, что пальцев нет...
- А! - сказал я. - В общем, со странностями человек, я так понимаю?
- Может, нехорошо так говорить про отца, но... еще с какими странностями! С тех
пор, как с овцой повстречался - ну просто подменили человека. Сделался
совершенно несносен в общении, груб порой до жестокости. Но знаете - на самом
деле, в глубине души, он очень мягкий и добрый! Только послушайте, как он играет
на скрипке - сразу поймете... Эта овца доставила отцу невыносимые страдания. А
потом, уже через него, принесла много боли и мне.
- Вы, наверное, очень любите своего отца? - спросила подруга.
- Да, конечно. Люблю, - ответил управляющий отелем "Дельфин". - Только он меня
всегда недолюбливал. Даже в детстве не обнял ни разу. Слова теплого за всю жизнь
не сказал. А теперь, когда у меня пальцев недостает и голова как колено, - еще и
издевается надо мной то и дело!
- Я уверена, он это делает неумышленно! - попыталась утешить его подруга.
- Я тоже так думаю, - поддержал ее я.
- Спасибо вам... - сказал управляющий.
- Но если придем только мы вдвоем - станет ли он разговаривать с нами? - спросил
я.
- Трудно сказать, - ответил управляющий. - Но если выполнить два условия - очень
может быть, что и станет. Во-первых, нужно сразу сказать, что вы пришли с
вопросом насчет овцы.
- А во-вторых?
- Не говорите, что это я вас прислал.
- Понятно... - сказал я.
Поблагодарив сына Профессора Овцы, мы с подругой поднялись на второй этаж. В
коридоре было зябко и сыро. Тусклые лампочки еле горели, в углах скопилась
многолетняя пыль. В воздухе пахло старой бумагой и человеческим телом. Мы
прошли, как было указано, в самый конец длинного коридора и постучались в
облезлого вида дверь с облупившейся пластмассовой табличкой "Директор Музея". На
стук никто не отозвался. Я постучал еще раз. Никакого ответа. И лишь когда я
постучал в третий раз, из-за двери донесся сдавленный рык:
- Во-он! - проревел мужской голос. - Все пошли вон!!..
- Мы к вам насчет овец! - сказал я.
- Ступайте жрать свое дерьмо!!! - раздалось в ответ. В свои семьдесят три
Профессор обладал на редкость отменной глоткой.
- Но нам с вами действительно необходимо кое-что обсудить! - заорал я через
закрытую дверь.
- Насчет овец, ублюдок, мне нечего с тобой обсуждать!!!
- И все-таки поговорить придется! - настаивал я. - Насчет овцы, которая исчезла
в тридцать шестом году!
Несколько секунд из-за двери не доносилось ни звука. Затем дверь резко,
неожиданно легко распахнулась - и Профессор Овца предстал перед нами.
Волосы у Профессора были длинными и седыми как снег. Белые брови свисали
сосульками, наполовину скрывая глубоко посаженные глаза. Роста он был - метр
семьдесят с небольшим, но в осанке ощущались выправка и непоколебимое
достоинство. Коренастый, широкие скулы. Кончик носа, будто споря с плоской
переносицей, дерзко выдавался вперед, точно лыжный трамплин.
В комнате запах тела ощущался еще сильнее. Впрочем, нет - то уже не был запах
собственно человека. Сконцентрировавшись до предела именно в этой комнате, запах
потерял свою изначальную сущность - и сплавился воедино со Временем и солнечным
светом. Папки, тетради, бумаги устилали пол комнаты иак, что его было почти не
видно. В основном - документы на иностранных языках, все в каких-то разводах и
пятнах. У стены справа стояла кроваво-бурой расцветки кровать; перед окном
против входа - огромный стол из красного дерева с вертящимся креслом. На столе
наблюдался относительный порядок; аккуратно подбитую кипу бумаг придавливало
стеклянное пресс-папье в форме овцы. Люстра под потолком не горела, и если б не
запыленная настольная лампа, еле-еле рассеивавшая свои несчастные шестьдесят
ватт по красной столешнице - в комнате царил бы густой полумрак.
На Профессоре были серая сорочка, черный шерстяной джемпер и потерявшие всякую
форму широченные брюки из ткани "елочкой". В косом луче света от лампы серая
сорочка и черный джемпер смотрелись как белая сорочка и серый джемпер. А может,
так оно и было.
Профессор Овца опустился в кресло возле стола и, ткнув пальцем в сторону
кровати, предложил сесть нам. Осторожно, точно боясь нарваться на мину, мы
перешагнули через каждую бумажку на нашем пути, добрались до кровати и сели.
Постель была грязной до невозможности; мне казалось, мои бедные "ливайсы"
прилипли к замызганным простыням навсегда. Все это время Профессор Овца наблюдал
за нами, сцепив пальцы обеих рук на столе. Пальцы его даже на костяшках
покрывала густая шерсть. Абсолютно черная, растительность эта являла совершенно
Корнев Павел
Бажанов Олег
Березин Федор
Роллинс Джеймс
Березин Федор
Прозоров Александр