иначе говоря, продолжение приключения. И в самом деле. Пусть волосы парня
коротки и следы полубокса еще очевидны, но одет он в очень старые, в латках,
швах (со свежей дырой на колене), японские джинсы с потертыми, но
благородными красноватыми пуговицами there fly is going, в джинсы заправлена
маечка в мелкую желто-зеленую полоску. И на девушке "синька", правда, of
unknown origine, зато почти новая (раза два стирали, не больше), и, несмотря
на совсем летний день, хоть и тонкий, но шерстяной свитерок с длинными
рукавами.
назад обещание нового знакомства, оно уже состоялось, и давно. По крайней
мере, девушку мы уже видели, видели в шестой главе первой части, в той
самой, где, поднимаясь с первого на третий, а то и спускаясь со второго
этажа на первый кафе "Льдинка" (ныне, автор недавно узнал, безалкогольного
видеобара), мы обращали несколько раз внимание на молодых людей, кои,
презирая сливочно-цукатную атмосферу второго этажа, стоят под лестницей и
курят (два парня и девушка - она, она!) одну длинную папиросу.
подошедшего в молодежное заведение уже ближе к девяти кавалера), мы сейчас
хорошенько рассмотрим. Они приближаются, посланные Создателем поддержать
Лысого в беде земляки. В руках у девушки батон, она его крошит и бросает под
ноги, совсем как Марианна на старых французских марках, а парень играет на
дудочке, впрочем, негромко, для себя, на немецкой деревянной флейте
(продольной), он дует в истертый мундштук, но вот что поразительно, они
приближаются, уже совсем рядом, а Лысый музыку не слышит.
серо-голубых птиц, нелепые движения их крыл заставляют Мишку поднять голову
и, о чудо, услышать флейту. И увидеть над собой большие, синие с поволокой -
уж не бред ли это, не сон ли - глаза, кого бы вы думали, Лены Лаврухиной,
Ленки, по прозвищу Лапша (и еще Лавруха). Боже мой, вдруг, здесь, за сотни
километров от дома, в минуту несчастья, в минуту отчаяния она стоит перед
ним и глядит с удивлением и даже с участием, с жалостью, она его узнает.
его били.
ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛИ
вдохновением, через унижения и обиды (с наивной верой) к позорному изгнанию,
к ступору и прострации, шаг за шагом, не ведая сомнений, ступенька за
ступенькой к началу отсчета, к заботе и ласке, к сестринскому прямо-таки
милосердию.
лица, коснулась, и вот тебе на, слеза (наследственная слабость) блеснула в
глазу несостоявшегося Ньютона, но, набухнув, зависла, задержалась, чудом,
конечно, у века на краю... И вот уже прикрыта двумя руками, своими
собственными.
силится сдержать постыдную волну, силится и... побеждает. Он отнимает ладони
от лица и снова видит Лавруху, Лапшу уже возле себя, она сидит на краю
скамейки, и слезы, беззвучные, женские, горькие, текут у нее по щекам.
прикрывая собой от любопытства площади их сентиментальный фестиваль, дудочка
висит на ремешке на шее, руки в карманах.
неясностей и недомолвок относительно прошлого, пропутешествуем обратно в
Южносибирск, вновь заглянем субботним ласковым вечером в кафе-мороженое
"Льдинка", припадем пытливым глазом (и носом) к витринному стеклу в тот
самый момент, когда распоясавшегося хулигана Игоря Шубина ведут из
враждебных недр комсомольско-молодежного заведения в гостеприимно
распахнутые двери железного воронка.
вместе с Лысым и Штучкой, пока совершали немыслимый ночной бросок в Н-ск -
город мечты? Происходили довольно неприглядные вещи. просто мерзости. Еще
Штучка с Купидоном, сопровождая блистательных дам, боролись с инерцией в
вечернем троллейбусе, еще ополоумевший Лысый не умыл слезами родительский
порог, а мерзость номер один уже явилась на свет из влажных уст Игоря
Шубина. Итак, спасая свою юную, довольно ладную (может быть, чуть узковатую
в бедрах) шкуру, бывший борец и студент прямо в машине сделал следующее
заявление:
поганых... которые позорят...
он просто призывал (требовал) не терять ни секунды и ехать, он вспоминал
адреса, сыпал фамилии, клички, явки... и все повторял bloody bastard:
откровения его не избавили. Но пока он изворачивался и врал, дежурная машина
(желтая с синими полосами) снова вырулила на Советский проспект и, заложив
не разрешенный знаком поворот, устремилась к стеклянным дверям
показательного предприятия общественного питания. На третьем этаже которого
в это самое время действительно происходили странные, если и не уголовно
наказуемые, то, во всяком случае, безусловно, оскорбляющие достоинство
заведения образцовой культуры обслуживания события.
пилюли в желудках "анашистов поганых" растворились, длинные цепочки молекул
поступили в кровь и были мигом доставлены в самое уязвимое место - в голову.
Выражение "полетели гуси" или "гнать гусей", безусловно, фигуральное,
метафора, образ состояния, состояния человека, отравившегося какой-нибудь
медленно действующей гадостью, он идет себе в чистом поле и вдруг, га-га-га,
над ним, неизвестно откуда, неизвестно куда, косяк, и странно, и страшно, и
мурашки по коже. Что до действительности, то на третьем этаже кафе
"Льдинка", посреди зала, сначала в виде легкого уплотнения воздуха, затем
непрозрачного облачка, быстро темнеющего, появилась. обретя все признаки
вида, мышка, а может быть, крыска, впрочем, неважно, хитрый грызун, ушки на
макушке, появился, осмотрелся и принялся сучить лапками, махать хвостиком и
поводить острой мордочкой туда-сюда, туда-сюда.
Бочкарь, Abbey Road. первым приметивший неизвестного Линнею rodent'a среди
всеобщей суеты.- Чижик-пыжик, где ты был? - любопытствовал, заигрывал Коля,
внимательно разглядывая лапки и хвостик.- Где ты был, что там пил? - лез
Коля в душу млекопитающего.- Почему не хочешь, Джим, дать на счастье лапу
мне? - позорно путал Эбби Роуд Божий дар с яичницей, нарушал размер и
гармонию.
бестактные и при первом знакомстве просто неуместные) отвечать не желала,
плотоядно облизывалась и на Колю даже не смотрела. Не берусь теперь судить,
или в самом деле обуял Бочкаря научный интерес (что вряд ли), или же
измучило его (что наиболее вероятно) одиночество пловца, гребущего вольным
стилем в 2-этил-2-фенолглумаримидной реке, не знаю и гадать не решусь. Скажу
одно, Фенимора Купера Бочкарь читал не зря, ибо, как и положено зверобою,
зашел с подветренной (от вентилятора на стойке) стороны, изготовился и
прыгнул - и схватил бы, сомнений нет, микки-мауса за хвост, если бы не
излишек темперамента, если бы не предательский крик: "Ага-а-ааа!" -
вырвавшийся у него в волшебный миг полета, один неверный звук, и хвостик
выписал в воздухе крендель, оп, и глазки (бусинки, смородинки, пуговки)
блеснули весело уже в метре-полутора от места Колиного приземления.
ушастого в угол между колонной и лестницей, шел, растопырив ладони, публика
ловила момент: дамы - затаив дыхание, джентльмены - скаля зубы. Ленивый
бармен Толик, криво улыбаясь, выходил из-за стойки, накручивая на кулак
несвежее полотенце, а внизу, у входа в заведение, надо же, точность -
вежливость королей, дружно хлопнули двери казенного "уазика".
для автора момент отступить, откашляться и еще раз напомнить, кто в данном
случае чей одноклассник. В данном конкретном случае временного умопомрачения
одноклассников несколько. Два одноклассника Лысого. это, во-первых, сам
Николай Валерьевич Бочкарев, главное действующее лицо комедии здесь у нас,
на третьем этаже, а во-вторых, это Лена Лаврухина, жившая в одном дворе с
Лысым, в знакомом нам дворе с тополями на нечетной стороне улицы Николая
Островского и обучавшаяся вместе с ним в школе, правда, до восьмого класса,
до поступления в Южносибирское медучилище. Она, Лавруха. не в курсе наших
забав, она стоит внизу, в закутке у пустого гардероба и слушает горячие речи
вызвавшего ее сверху сюда почти полчаса назад молодого человека, которого мы
легко узнаем по японским джинсам и дудочке, что висит у него на шее на
тонком кожаном ремешке.
одноклассник Бочкаря по вечерней шкоде рабочей молодежи. (В ШРМ сын
профессора кафедры прикладной математики Николай Бочкарев поступил после
того, как в начале десятого был исключен из физматшколы.) Смур в ту же школу
в то же время поступил после исключения из английской спецшколы. (Кстати,
это он, Смур, Дима Смолер, употребил час тому назад третий стандарт
немецкого, снимающего ригидность препарата.) Второй, возможно, читатель еще
не забыл, под стук и крики "выходи" заглотал Олег, тезка беседующего с
Лапшой музыканта Олега Пескова Олег Свиридов, и этот стандарт ему, никому
здесь не однокласснику, выпускнику сорок первой (еще тогда существовавшей)
школы, "не пошел", не в жилу оказался, не в кайф. Наложился на вчерашнюю
ширяловку, аукнулся с позавчерашней дурью, упал на старые (третьего дня)
дрожжи - колесики, заполированные парой мутных стограммчиков обыкновенного
самогона, но главное, вступил, подлец, в конфликт с беляшами (двумя,
Суворов Виктор
Шекли Роберт
Акунин Борис
Майер Стефани
Кервуд Оливер Дж.
Сертаков Виталий