допоздна торчи у плиты, что свободный день выпрашивай на коленях! Дениза,
конечно, все обвинения отметает - мол, за то тебе, дуре, и платят, чтобы
рано вставала и торчала у плиты! В общем, разобралась Дениза, усмирила
бунтарку, мимоходом кому-то из парней досталось. Слушали Жилло с Малышом
эту перепалку, слушали, и все кислее делалась румяная физиономия Малыша.
Экий подарочек он сам себе придумал...
покормить их хоть каким завтраком. Но не хотелось Жилло с Малышом соваться
хозяйке погребка под горячую руку.
Дениза влетела, в длинном переднике кухонном, вся красная от плиты, и руки
по локоть в тесте.
Гай Балод. Чего это от тебя вдруг думскому ювелиру понадобилось?
еле уговорила за вами бежать. Ради него, ради жадюги...
Дай умоюсь. Не могу же я к нему с такой заспанной рожей... И не смотри на
меня, будто я тебе два гроша с прошлого года задолжал. Ты свое от тетки
Клодины наверняка получил.
в самом деле плох. Подкосила старика суета последних дней. Рядом цирюльник
и аптекарь. Кровь пускали, вот и таз на полу. Лекаря не велел звать,
шепнула служанка, тетка Клодина. И неудивительно, подумал Жилло. У кого же
старый хрен перстень пытался стянуть и на кого же он донос писал? Вот и
помирай теперь без лекарской помощи...
и не видя. - Это хорошо. Побудь со мной, Жилло... Видишь, позвать больше
некого...
больше не показывалась.
Жилло. - Выздоравливал бы, что ли?
ее разбазарят, раскидают по ювелирным лавкам, по купчишкам... - Ювелир
помолчал и вдруг приподнялся на локтях, выставив убогую седую бороденку: -
А ну, слово дай, что сохранишь!
ведь поминать не положено.
коллекцию сбережет?
Только лучше давай, выздоравливай. Тут тебе пилюли какие-то оставили,
дать?
хоть с тобой о коллекции поговорю! Не с Клодиной же... Ты сам видел, какие
изумительные вещи у меня в коллекции... Слушай, Жилло, я еще мальчишкой
знал, что мне самому ничего не придумать! Это правда, могу же я хоть
теперь сказать правду... ну, хоть тебе, что ли?
иначе я не мог! Я больше не мог голодать, я в четырнадцать лет спину
повредил и расти перестал, девчонка самая чумазая - и та была не для
меня... Так вот, на последние гроши я стал собирать вещи старых мастеров.
Жилло, как я учился! Сколько бумаги перевел на эскизы, я не скупился ни на
бумагу, ни на уроки рисования, Жилло. А потом я вдруг понял, что больше
ничего в мире прекрасного не осталось, только эти золотые розы... Потому
что я не мог их повторить. Жилло, знаешь, на что я пустил тайну золотой
грани и золотой насечки? Я топор с мотыгой на бляхах нагрудных всей Думе
выгравировал! Топор с мотыгой, Жилло! Золотой насечкой с пазухой! Тьфу,
вспомнить противно... А если бы я розы изобразил, меня бы - как принцессу
с графом, на эшафот. И пожар бы не спас...
поскрипишь еще. Хотя за доносы твои сам бы тебя пристукнул!
так женщину не полюбишь, ребенка так не полюбишь, как я - этот перстень!..
Женщина - это тьфу по сравнению с тем камнем, я и в молодости это знал...
свою молодость, голодную да холодную, и жалкую свою зрелость, без капельки
живого тепла, и женщин каких-то пронырливых, так ничего и не понявших, и
много всяких людей, обижавших его за почитай что девяносто лет жизни.
Жилло слушал и молчал.
доносчика, лгуна, и печально - маялся умирающий старик, пытаясь
оправдаться и поверить в собственные оправдания.
главное ты и не брал... - признался наконец ювелир. - Ты взял то, что
сверху. А были еще сокровища, шедевры... Знаешь, однажды я даже спас
шедевр. Без меня он погиб бы...
все прочие шедевры... Небось, за каждым - донос?
воздастся, Жилло - я действительно спас шедевр! Пойди, открой самый нижний
ящик, он с секретом...
обруч, темный, грязный, с покосившимися зубчиками.
а по нему - тончайшим резцом кусочек гирлянды роз. Повертел он еще в руках
странный шедевр.
на пустые гнезда. - Что же ты его не починил?
нужны камни, как он был выгнут своим мастером. А вот тут шел накладной
обруч - откуда я знаю, каким он был? Я чувствовал, что бы я ни сделал - я
испорчу это чудо... Пусть уж остается, как есть.
сто раз представлял его себе таким, каким он должен быть. И это было сто
разных шедевров! Так?
воображать... Ты только не уходи, побудь со мной... немного осталось... Я
ездил по южному побережью залива, и мне принесли его дети. Кто-то подобрал
его... даже непонятно, когда... Взрослые выковыряли камни и продали... а
обруч побоялись продавать из-за роз, наверно... Они же рыбаки, откуда им
знать, что я покупаю в тайне? Накладной обруч дети отвинтили и потеряли...
головы бы за это им поотвинчивать!
весь в испарине и хрипит - мало ли по каким сквознякам хрыча носило? И сам
себя не разумел: если он не верит в эту агонию, то зачем сидит и
поправляет старому вруну одеяло? А если верит - то, наверно, надо бы с
Гаем Балодом как-то помягче, хоть он и доносчик? А?
взглядом Жилло, еще что-то спешит ему рассказать о пряжке, купленной у
слепой цветочницы, о браслете, полученном в заклад и не выкупленном, о
странном хозяине, учившем его ювелирному ремеслу и вдруг ни с того ни с
сего прогнавшем... Замолчит, продолжая держаться за руку Жилло, полежит
без памяти, опять вскинется, опять заговорит непонятно о чем...
Клодину вполголоса звал - нет, как сгинула старая перечница! Оставалось
сидеть на краю постели и ждать, сидеть и ждать...
Кроме всего прочего, он как у Денизы поужинал, так крошки во рту не имел.
догадались его поискать. Но вот кусок хлеба принести - не догадались.
Послал их Жилло хоть чего-то или купить, или стянуть. Пошли и пропали.
Вернулись, правда, часа через два с половиной пирога и сыром. Еще бутылку
принесли, а в ней - на самом донышке. Как шли, так по очереди и
прикладывались.
этого утра уже не дождался.
закрыв краем одеяла лицо покойнику. - Не нам же его хоронить!
Наверно, старуха это очень хорошо запомнила. Так что придется с утра на
кладбище идти, с могильщиками договариваться. Ладно уж, я схожу. Был такой
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Витковский Евгений
Афанасьев Роман