открылась дверь, он поднял глаза свои - два провала в ничто, бездонные,
как ночное небо, - и не удивился ничуть, но негромко подал команду:
полуударе. Рот открыт - сказать хотел что-то. Но не успел. А Генерал Гор
обошел вокруг бездыханного Тропотопа, пригляделся - и наконец удивился:
кто такой? Почему пришел? Что ему надо? Так, удивившись, подал он другую
команду:
хотел, ради чего пришел:
Тропотопа:
подумай: вас - сколько? Может, взять мне еще под надзор муравья в
муравейнике? Птицу в перелетной стае? Пестрядь в косяке?
ты первый сюда добрался. Другому спуску не дал бы.
свое, чтоб невеста узнала: тебя я достиг, и согласие от тебя получил.
Не понять мне вас, никак не понять. Но уж раз ты такой герой - получи
кольцо, отнеси невесте любезной, - при этих словах снял с руки своей
Генерал тяжелый перстень серебряный, хрусталем граненным украшенный,
протянул на ладони. - Да гляди, герой. Уж не знаю, как ты сюда добрался,
но вернуться труднее будет... Впрочем, мне это все равно.
Но Тропотоп кольцо у сердца берег, и прошел все места опасные, все карнизы
скользкие, все трещины в ледниках. А когда на дорогу вышел - иди, да иди!
- решил путь скоротать, напрямик пойти тропкою, что лепилась краем обрыва.
И - никто не знает: то ли камень пошел под ногою, то ли грязь от дождей
недавних, то ли снег, не успевший стаять, - только грянулся он с обрыва, и
упал на поляну зеленую, где овец пастухи пасли, - и разбился насмерть.
Пастухи его и нашли, и принесли в Овчинку.
повязаны, как веревкою - не порвать ее, не отвязаться...
первый раз узнала, что сердце есть у нее, что болеть умеет. Неизвестно,
каким чутьем, но почуяла, что ее рука в этой смерти. Заметалась,
забеспокоилась. За что ни возьмется - все из рук валится. И подумала вдруг
- уходить из Овчинки надо, не жить ей здесь после этого. Собираться
кинулась, пожитки свои немудреные стала в корзину дорожную складывать - с
тем, чтобы утром уйти из селения... Да не успела.
на пороге она - Дева Дола, вечно юная и всегда прекрасная - в веселье и в
гневе, в печали и в радости. Такая о ней шла молва, точно так и было на
деле. Но теперь Дева Дола была прекрасна от гнева: сверкали глаза ее
грозным блеском, нежные щеки пылали румянцем сердитым, вздымалась высокая
грудь дыханием тяжким. Она молча протягивала что-то земной красавице на
ладони.
оборвался: поняла, что вот и расплата пришла за гордость ее и за шутку
жестокую. Наконец осилилась, прошептала чуть слышно:
грозовых весенних дождей:
моего ненаглядного. Бери, надевай!
сгубила - оно твое. Сердце у тебя каменное - так пусть же камни и будут
тебе женихами, ибо всякий, кто приблизится к тебе отныне - окаменеет от
страха. Имя твое да будет забыто, пусть никто никогда не вспомнит, кто ты
есть и откуда, а ужас, стерегущий на горных дорогах, называть станут люди
Невестою Генерала Гора, - с этими словами взяла Дева Дола ее за руку (а та
не могла шевельнуться по-прежнему) и надела на палец кольцо с хрусталем
граненым, что берег Тропотоп у сердца.
обвисли жидкими космами ее дивные локоны, прелестные губки вытянулись,
тонкими стали, бескровными, а глаза голубые, небесно-ясные, вдруг
обезумели, позеленели... Вздрогнула Невеста, как от удара, то ли
заплакала, то ли засмеялась, захлебываясь и пристанывая, слепо прошла мимо
Девы Долы в открытую дверь, в ночь, и дальше, по старой дороге - в горы,
искать себе жениха...
позже, но всех - обязательно...
ознобные сумерки - это время, когда выходит Невеста на поиски. Того хуже,
если вдруг налетят свинцовые тучи, закрутит ветер, вздымая поземку из
колкого снега - это погода ее любимая. Она идет босиком по снегу, треплет
ветер ее серые космы спутанные и обрывки легкого платья. Это ее голос
слышен порой сквозь вьюгу, сквозь завыванья дикие, сквозь жалобный свист.
Как услышишь - берегись, одинокий путник! Ибо это она идет по дороге, все
ищет себе жениха, а находит лишь камни...
с ее пальца. Но всякий камнем становится, прежде чем коснуться Невесты
успеет. Вон их сколько - камней вдоль дороги. Кто отстал от обоза, кто в
пути припозднился, кто пошел нарочно, героем себя считая... Берегись,
одинокий путник!
замолчал надолго, кулаком подперевши челюсть и пасмурно глядя под ноги.
дождавшись продолжения речи.
выходу. За ним - Верен, последним - Смел. Вчерашний хмель и сегодняшний
облетел с них как листья по осени, пока продолжался рассказ. И вышли они
потому, что нечего было больше спросить, и нечего было сказать. А Скалобит
не стал останавливать.
впутался? Что искал? Хотя... нашел-то он много, но только - зачем? Чтобы
все потерять, не угодно ли? Да лучше бы сдохнуть ему на своем табурете,
чем обрести нежданное счастье, Цыганочку отыскать - и сразу утратить. А
отказаться - значит, признаться в трусости... Признаваться ему не
хотелось. Других слов не было. Потому Сметлив и молчал.
его была именно из Овчинки. И случаются же совпадения! Гм-м... А если не
совпадение? Если это она? И при этом вопросе Верен лишь внутренне пожимал
плечами - ну и что? Он жену-то почти не помнил, а дочка, скорее всего, от
моряка того... (Не забыл Верен обиды за долгие годы, не простил.) Ну да
ладно. Не о том теперь надо думать. Надо думать, как бы кольцо добыть, да
не остаться камнем у дороги. Вот это была задача, а ответа - убейся! - не
было. Верен не любил говорить, если не знал, что делать. Поэтому он
молчал.
мысль налетала разбойником из темного закоулка: это же дочка Верена! Это
же дочка его! - зная всю историю неудачной Вереновой женитьбы, Смел
почему-то уверен был в этом. - Неужели не понимает Верен, что дочка его в
беде? И поглядывал он на Верена - но тот, похоже, другое думал: шел,
пожимая чему-то плечами. Сметлив был мрачен и, видимо, взвешивал что-то в
уме, и прикидывал, хмуря брови. Смел решил, что они его не поймут. И тоже
молчал.
Сметливом, Смел - в свою одиночку. Лег он вроде бы спать, но уснуть не
смог: та же мысль налетала разбойником, отгоняя дремотный покой. И зрело
что-то в его голове, извлекая смысл из тумана тревоги. Наконец Смел не
выдержал - поднялся, оделся, и неслышно прошел коридором, чтоб не будить
других. Сначала будто бы просто прогуляться, но потом ноги сами понесли
его вновь к Скалобиту. А зачем - того Смел и сам не знал.
все-таки. Потом чуть-чуть приоткрыл дверь, заглянул: в горне еще догорал
огонь, его красные блики скакали по комнате. Смел просунул голову внутрь и
увидел, что хозяин по-прежнему сидит на скамье, подперев кулаком тяжелую
челюсть. Но теперь Скалобит глядел не в пол, а на дверь, то есть, прямо на
Контровский Владимир
Флинт Эрик
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Посняков Андрей