духов, валялась моя серьга, а на столике лежали листки, исписанные моим
почерком.
вый этаж) и снова вернулась в кабинет, где лежу сейчас.
несколько ружей. На полу, посреди синего ковра, я заметила квадратное
пятно, более темное, чем остальная часть ковра, словно раньше там лежал
небольшой коврик, который потом убрали. На стуле - мужской костюм, тоже
синего цвета, пиджак аккуратно повешен на спинку, брюки лежат на си-
денье. Я достала из кармана пиджака бумажник, бумажник Мориса Коба. По
фотографии на водительских правах я поняла, что это был именно тот самый
скуластый мужчина с гладкими волосами, который разлагался в багажнике
"тендерберда". Никаких других воспоминаний он у меня не вызвал, ничего
нового не дало мне тщательное обследование бумажника.
мочки клочок бумаги, на котором был записан номер телефона гостиницы в
Женеве, где остановились Каравеи, и заказала его. Мне ответили: "Ждать
придется час". Я вышла в сад, села в машину и отвела ее за дом, к како-
му-то строению вроде сарая, где стояли трактор, большой пресс для виног-
рада, вилы. Совсем стемнело. Мне было очень холодно. Меня все время била
дрожь. И в то же время холод бодрил меня, во мне появилось какое-то бе-
шенство, упорство, какое-то незнакомое мне дотоле чувство нервного нап-
ряжения, которое поддерживало меня, придавало каждому моему движению не-
обычайную уверенность. Несмотря на полный сумбур в голове, мне казалось,
что я соображаю быстро и правильно, и это было очень странно.
да, не обращая внимания на острую боль в левой руке, схватила в охапку
труп, завернутый в коврик, и стала тянуть его изо всех сил, передохнула
и снова принялась тянуть до тех пор, пока он не вывалился на землю. За-
тем я втащила его в сарай. Запихнула в дальний угол, привалив к стене,
прикрыла сперва ковриком, а сверху накидала все, что попалось под руку:
доски, плетеные корзины и какие-то инструменты. Потом я вышла из сарая и
закрыла обе створки двери. Они заскрипели. Я помню этот скрип и помню
также, что в правой руке я держала ружье с черным стволом, что я не хо-
тела расстаться с ним, даже когда закрывала дверь сарая, и вообще ни за
что на свете не согласилась бы с ним расстаться.
мрак и тишину, зазвонил телефон. Я стояла у аппарата, прислонясь к сте-
не, закрыв глаза и левой рукой прижимая к себе ружье, надеясь, что это -
мой последний шанс спастись от безумия. Я протянула руку и сняла трубку.
Женский голос сказал:
шала другой голос, это ответила гостиница "Во Риваж". Я спросила, у себя
ли мадам Каравей. Да, у себя. Зазвучал третий голос - живой, удивленный
и дружелюбный, - голос Аниты. И тут у меня снова полились из глаз слезы,
мною овладела надежда - а может быть, лишь страстное желание обрести на-
дежду-с неведомой мне дотоле силой.
пала в этот дом, и даже больше, как давным-давно, когда нам было по
двадцать лет, до той майской ночи, когда она тоже была на грани безумия,
а я даже не попыталась помочь ей, до того раннего майского утра, когда
я, вернувшись домой, застала ее отрезвевшей, сломленной отвращением,
впервые в жизни рыдающей при мне, а я отказалась признать себя хоть
чуть-чуть виноватой в том, что произошло. "Ну почему же ты меня бросила?
- твердила она без конца как заклинание, - почему ты меня бросила?" У
меня не хватило мужества даже слушать это, и я, избив ее, чтобы она за-
молчала, вышвырнула за дверь.
слова и заставляла меня по три раза повторять одно и то же, что, после
того как я печатала у нее в квартале Монморанси, я уехала, воспользовав-
шись ее "тендербердом". "Чем-чем?" Она не знала, что это такое, она даже
не могла по телефону разобрать это слово. Единственное, что она слышала
хорошо, это мои рыдания, и все время спрашивала: "Боже мой. Дани, где
ты? Что с тобой. Дани?" Она не видела меня после нашей ссоры в кафе на
площади Оперы в сочельник. Она никогда не жила в квартале Монморанси.
"Боже мой, Дани, это какая-то шутка? Скажи мне, что это шутка. Ты же
прекрасно знаешь, где я живу". Она живет на авеню Моцарта, авеню
М-О-Ц-А-Р-Т-А, да и вообще, если бы Мишель Каравей привел меня к ним пе-
чатать на машинке, она бы меня увидела, она бы об этом знала. "Умоляю
тебя, Дани, скажи мне, что происходит".
говорить, я засмеялась. Да, засмеялась, это был смех, хотя и несколько
странный. Теперь уже она была потрясена, она кричала: "Алло! Алло! - и я
слышала ее прерывистое дыхание на том конце провода.
волнуйся, мне кажется, все обойдется, я...
что я в Женеве?
не понимаю. Дани, я ничего не понимаю.
сказала, что, после того как я услышала ее голос, мне стало легче. Она
мне ответила, что Мишель Каравей с минуты на минуту вернется в гостини-
цу, он что-нибудь придумает, как мне помочь, они мне позвонят. Может
быть, она прилетит ко мне самолетом. Она взяла с меня слово, что я нику-
да не уйду и буду ждать их звонка. У меня и в мыслях не было ждать кого
бы то ни было, но я все же пообещала ей не уходить и, когда повесила
трубку, с истинным облегчением вспомнила, что Анита от волнения даже не
спросила у меня номер телефона, куда мне звонить, и не будет знать, как
меня найти.
нулось, как старая негодная пружина. Я знаю, что время может растяги-
ваться, я хорошо это знаю. Когда я потеряла сознание на станции техобс-
луживания в Аваллоне-Два-заката, сколько это длилось? Десять секунд? Ми-
нуту? Но эта минута была такой долгой, что действительность растворилась
в ней.
поля, и началась ложь. Я рождена для лжи. И нет ничего удивительного в
том, что наступил день, когда я сама стала жертвой своей самой отврати-
тельной лжи.
ника, который меня бросил. Я послала ему телефонограмму, содержащую уг-
розу. Через сорок минут после того, как он сел в самолет, я полетела за
ним. Я настигла его здесь, в этом доме, когда он уже взял в гараже свою
отремонтированную машину. Между нами вспыхнула ссора, я схватила одно из
ружей, стоявших здесь в специальной подставке. И выпустила из него три
пули в этого человека, две из которых попали ему прямо в грудь. Потом,
насмерть перепуганная, я была одержима лишь одной мыслью: подальше увез-
ти труп, спрятать его, уничтожить. Я подтащила его к багажнику машины,
обернула в коврик и почти в невменяемом состоянии всю ночь напролет гна-
ла машину по автостраде в сторону Парижа. В Шалоне-сюр-Сон я попыталась
несколько часов поспать в гостинице. На дороге меня остановил жандарм за
то, что у меня не горели задние фонари. В кафе у шоссе на Оксер я забыла
свое пальто. Наверное, из этого кафе я и звонила Бернару Тору. В
дальнейшем, по-видимому, в моих планах что-то изменилось, так как я не
знала, как мне избавиться от трупа, и, кроме того, поняла, что все рав-
но, когда труп обнаружат, разыскать меня не представит труда. Усталостью
и страхом доведенная почти до безумия, я повернула обратно. Левая рука у
меня уже тогда была покалечена. Скорее всего, это произошло во время
ссоры с моей жертвой. Я вернулась на станцию техобслуживания, где уже
была утром, вернулась, возможно, без всякой цели, как автомат, который
все время делает одно и то же, не в силах делать что-либо другое. Там,
около умывальника, из крана которого текла вода, что-то внезапно оборва-
лось во мне и я потеряла сознание. И вот здесь-то и началась ложь.
ня в голове были одни лишь варианты алиби, которые я придумывала в тече-
ние всей последней ночи. Видимо, я с такой силой, с таким отчаянием хо-
тела, чтобы реальная действительность оказалась неправдой, что она и в
самом деле перестала для меня существовать. Я ухватилась за бессмыслен-
ную, сочиненную от начала до конца легенду. Какие-то детали, созданные
моим воображением, переплелись с деталями реальной действительности: ос-
вещенный экран, кровать, покрытая белым мехом, фотография обнаженной
женщины-все это существовало. Но самого Мориса Коба и все, что связано с
ним, я начисто отмела и с логикой безумца пыталась чем-то заполнить эту
пустоту. Одним словом, опять, как и всегда, когда я оказывалась перед
лицом событий, которые были мне не по плечу, я спасалась от них
бегством, но, поскольку больше мне бежать было некуда, я, точно страус,
засунула голову под собственное крыло.
воспоминаний, если уж сейчас я готова согласиться, что все это произошло
в действительности? На одной из фотографий, которые я нашла наверху и
разорвала, на мне блузка, которую я не ношу уже года два. Значит, Морис
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Беляев Александр
Самойлова Елена