бранились? Когда вы думаете, Мартин, распаковывать свой чемодан?
умом было разрешить два столь сложных вопроса одновременно.
примешься за дело...
не может он без конца держать вещи в чемодане и...
скрежет. Привольный мужественный край был за сотни миль и много лет как
забыт.
дипломатических переговоров и тонкой полемики, оживлявшей изо дня в день
все три семейные трапезы. (Это не значит, что кабинет был у Тозеров
единственной темой. Они детально разбирали каждую минуту прожитого
Мартином дня; обсуждали его пищеварение, письма, прогулки и сапоги,
нуждавшиеся в починке; спрашивали, снес ли он их, наконец, тому фермеру,
который "ладит капканы, чинит обувь", и во что обойдется ему починка,
строили предположения о религиозных и политических убеждениях сапожника и
о его семейной жизни.)
Норбломы жили над своим магазином, и мистер Тозер знал, что Норбломы
думают переезжать. Когда в Уитсильвании что-нибудь случалось или должно
было случиться, Тозер обязательно об этом знал и мог дать разъяснения.
Жене Норблома надоело домовничать, она хотела поселиться в пансионе миссис
Бисон (в комнате окнами на улицу во втором этаже, справа по коридору -
знаете? - оштукатуренная комната, с красивой маленькой печкой, которую
миссис Бисон купила у Отто Крэга за семь долларов и тридцать пять
центов... нет, за семь с четвертью).
если б Норбломы когда-нибудь надумали переменить квартиру, доктору не
плохо было бы устроиться над магазином..."
промямлили, что они "не знают... конечно, лучшей квартиры в городе не
найти..." - и мистер Норблом добавил, что если бы они, вопреки всякой
вероятности, все-таки решились переехать, то назначили бы за квартиру (без
мебели, конечно) двадцать пять долларов в месяц.
самодовольный, как какой-нибудь государственный секретарь Тозер в
Вашингтоне или лорд Тозер в Лондоне.
двадцать пять. Значит, когда подоспеет время, мы ему предложим
восемнадцать и сойдемся на двадцати одном долларе семидесяти пяти центах.
Если действовать с оглядкой, дать Норблому срок повидаться с миссис Бисон
и договориться с ней насчет пансиона, мы припрем его, как захотим.
сказал Мартин. - За редакцией "Орла" есть несколько свободных комнат.
у нас серьезные намерения? Они станут нашими врагами по гроб жизни!
Недурной способ обеспечить практику, а? Должен сказать, если вы теперь
отступитесь от Норблома, я и сам его нимало не осужу, когда он на вас
ополчится. Это вам не Зенит, где вы можете прийти и требовать, чтоб дело
сделалось в две минуты!
который был у них давно решен, Мартин ждал и не мог приступить к работе.
Он знал, что, пока не откроет приличный по всем правилам кабинет, для
большинства уитсильванцев он будет не врачом, заслуживающим их доверия, а
"зятем Энди Тозера". За эти две недели его пригласили только раз: к
страдавшей головной болью мисс Агнес Инглблед, тетке и домоправительнице
Алека Инглбледа, парикмахера. Мартин ликовал, но Берт Тозер охладил его
восторг:
счетом ничем не больна, но вечно гонится за новейшими средствами. В
последний раз она ухватилась за проезжего молодца, который продавал здесь
с "форда" разные пилюли и мази, а перед тем лечилась у какого-то знахаря,
сумасшедшего лоботряса с Голландской кузни, и долгое время ее пользовал
остеопат в Леополисе - хотя, скажу вам, в остеопатии что-то есть,
остеопаты часто вылечивают больных, от которых обыкновенные врачи
отказываются и не понимают, чем они больны, - вы не согласны?
Берт умел иногда быть очень веселым и благодушным. - Все вы на один манер,
особенно когда только что кончите курс и думаете, что знаете все на свете.
Вы не видите ничего хорошего ни в хиропрактике, ни в электрических поясах,
ни в костоправах - а все потому, что эта конкуренция отнимает у вас много
звонких долларов.
Уотерса своими насмешками над медицинской рутиной, поддерживает перед
нагло ухмыляющимся Бертом Тозером авторитет всех вообще врачей,
бескорыстных, вооруженных научными знаниями; уверяет, что ни одно
лекарство ни разу не прописывалось зря (по крайней мере врачом с
уиннемакским дипломом), ни одна хирургическая операция не делалась без
нужды.
что его вызовут к больному, и пальцы его зудели сделать кому-нибудь
перевязку. Часто заходила Ада Квист и Берт откладывал свои подсчеты, чтобы
полюбезничать с невестой.
сейчас рассказывал о своих громадных познаниях по неврологии и чтению
мыслей. Да, Март! Вы меня так напугали, что я переменил комбинацию букв в
замке несгораемого шкафа.
может выучить что угодно по книжке, но когда нужно применить знания на
практике... Позвольте мне вам сказать, Март, если у вас когда-нибудь будет
десятая часть тех знаний, какие накопил старый доктор Уинтер из Леополиса,
то вам суждено прожить дольше, чем я думаю!
гордится своим зенитским лоском и считает себя "такой важной птицей, что
задирает нос перед нами, жалким отродьем грязных фермеров", - для такого
джентльмена у Мартина плоховато повязан галстук.
семейной трапезой.
остро. Мне кажется, Мартин и впрямь слишком много о себе воображает, -
кудахтал мистер Тозер.
своим домом. Или дать тягу теперь же?
- не угоди на виселицу.
редакцией "Орла". Он не выдержал бы еще недели без надежного убежища от
Берта. Невозможно было ждать, когда Норбломы решатся на переезд, хотя они
выросли для него в грозную и вечную силу, чья враждебность должна была
неминуемо его сокрушить; в чудовищных богов, витающих над Уитсильванией,
которая стала единственным мыслимым миром.
человек и нерешительно на него поглядывает. Это был некто Вайс, русский
еврей, известный в поселке под именем "Вайс-поляк". В своем домишке у
полотна железной дороги он продавал акции серебряных рудников и
автомобильных заводов, покупал и продавал земельные участки и лошадей и
шкурки ондатры. Он окликнул Мартина:
чем поговорить. Или, может, зашли бы ко мне. Мы бы с вами пососали новые
сигары, которые я недавно получил.
Могалисе, теоретически действовал сухой закон.
полуквартале от Главной улицы, и только полотно железной дороги отделяло
его от широких пшеничных полей. Стены были обшиты сосной, запах которой
приятно перебивал застоявшийся запах трубочного табака, Вайс подмигнул -
он принадлежал к породе не заслуживающих доверия заговорщиков, - и сказал
шепотком:
стола, извлек бутылку, к которой они поочередно прикладывались, отирая