вовсе я бесчувственный, Кэвел... особенно если речь идет о женщинах и
детях. Скажем, я вынужден был похитить детей с фермы в Альфингеме, но они
уже свободны и будут с родителями через час. Да, да, было бы
несправедливо. Идемте, миссис Кэвел.
любовью, удивлением и состраданием. - Что было бы несправедливо?
заставляют ждать. Скоро мы встретимся.
двери. А немой Генрих с пистолетами в обеих руках наблюдал за нами
безумными глазами. Затем дверь закрылась, стукнула задвижка, а мы все
стояли, уставившись друг на друга в свете белого фонаря, стоявшего на
полу.
разойдитесь. Наблюдайте за оконными амбразурами. Быстро! Ради бога,
поживее! - В моем голосе было нечто такое, что заставило бы двигаться и
египетскую мумию. Быстро и тихо семеро из нас заняли места у окна. Я
прошептал: - Он собирается что-то подбросить в окно. Скорее всего ампулу
ботулинусного вируса, токсина. Дорога каждая секунда. - Я знал, что
достаточно мига, чтобы вытащить ампулу из стальной фляжки. - Поймайте ее!
Необходимо ее поймать. Если эта ампула шлепнется на пол или ударится о
стену, мы все станем мертвецами.
что-то влетело, крутясь, внутрь давильни. Блеснуло, переливаясь в свете
фонаря, стекло. Я успел заметить красную пробку. Ампула ботулинуса! Ее
кинули так ловко, что никто не успел поймать. Она ударилась точно о стык
каменного полай каменной стены и разлетелась на тысячи звенящих осколков.
изумительной быстротой. Частица секунды - вот все время, которое
потребовалось мне отреагировать, отчаянное желание выжить двигало мной.
Совершенно автоматически, инстинктивно, не задумываясь поступил я.
схватить ее, а руки уже тянулись к бочке сидра, находившейся рядом. Звон
разбитой ампулы еще отдавался в ушах эхом, а я уже изо всей силы бросил
бочку в то место, где ампула разбилась. Бочка и обручи разлетелись, словно
сделанные из тонкой фанеры, и десять галлонов сидра залили часть пола и
стены.
стены! Выливайте в воздух над тем местом, где разбилась проклятая ампула.
Ради бога, не вымочитесь сидром. Быстрее! Быстрее!!
несмотря на эти слова, сам уже выливал большую бочку сидра. - Что это
даст?
У него в сотню раз больше тяги к водороду, чем к азоту. Вы ведь слышали,
что говорил сегодня вечером Шеф.
сидр! У нас ведь другого ничего нет. Не знаю, каков будет результат.
Впервые в жизни вам, Харденджер, следует молить, чтобы в алкоголе
содержалось побольше воды. - Я хотел поднять еще бочку, поменьше, но
задохнулся от боли в боку и уронил ее. Мелькнула мысль, что это результат
воздействия вируса, но потом сообразил, что сломанное ребро воткнулось в
легкое, когда я бросал первую бочку, но сгоряча не почувствовал никакой
боли. Сколько нам осталось жить? Если какая-то часть вируса оказалась в
воздухе, то сколько ждать наступления агонии? Надо вспомнить, что говорил
Грегори о хомяке, когда мы стояли вчера у внешней двери лаборатории номер
один. Пятнадцать секунд для дьявольского микроба и столько же для
ботулинусного вируса. Для хомяка пятнадцать секунд. А для человека? Бог
знает, возможно, полминуты. Максимально. Я нагнулся и поднял с полу
фонарь.
не промочил обувь или одежду. Если это произойдет, умрете. - Я посветил
фонарем вокруг, а все вскарабкались повыше на настил, подальше от
янтарного потока сидра, быстро заливающего каменный пол. Тут я услышал
звук мотора полицейского "ягуара": Грегори, вместе с Генрихом и Мэри,
отправился осуществлять свой безумный план, вполне уверенный, что
оставляет после себя склеп с мертвецами.
медленно водил фонарем, вглядываясь в напряженные лица и освещая ноги.
Задержал луч на одном из двух полицейских, у которых отобрали одежду.
круглый идиот! Снимите носком другого туфля. Старший инспектор, левый
рукав вашего мундира мокрый. - Харденджер стоял спокойно, не глядя на
меня, пока я очень осторожно снял с него мундир и бросил на пол.
кобры и тарантулы! Нет, мы еще не спасены. Некоторое количество этого
чертова токсина проникнет в воздух, едва мокрые пол и стены станут
просыхать. В воздухе тоже влажные пары, как вам известно. Когда брызги и
пары начнут испаряться, то через минуту окажутся внутри нас.
побыстрее. Не так ли, мой мальчик?
сторонам двери. И еще две рядом с ними, чуть-чуть сзади. Четверо встанут
на них и будут раскачивать давильный пресс. Я не могу помочь, ребра
разболелись. В этом прессе не меньше трехсот фунтов. Ни унции меньше. Как
считаете, старший инспектор, четверо смогут его раскачать?
рукой, если от этого зависит наше спасение. Лишь бы выбраться из этого
места! Давайте, ради бога, поживее!
Они были полны, тяжелы, но отчаяние и страх умножали наши силы. Через
двадцать секунд все четыре бочки стояли как надо, а в следующие двадцать
секунд Харденджер, сержант и двое полицейских, по двое с каждой стороны,
уже раскачивали пресс.
могучей задвижкой снаружи. И все же против четырех отчаявшихся людей, у
которых жизнь была поставлена на карту, она не смогла устоять. После
первых ударов дверь сорвалась с петель, и винный пресс вылетел вслед за
ней через порог в темноту. Через пять секунд и все мы последовали туда же.
телефон.
делать. А вдруг мы занесем вирус? Вдруг принесем смерть всей семье? Пусть
нас немного промоет дождь, возможно, это поможет.
Харденджер. - Кроме того, если вирус не добрался до нас там, то здесь он и
подавно ничего не сделает. Как вы думаете. Шеф?
нас нет времени... - Он в ужасе умолк, так как один из раздетых
полицейских, тот самый, кто промочил туфли сидром, вдруг громко вскрикнул,
закашлялся, подпрыгнул и молча рухнул в грязь. Скрюченные пальцы его
вцепились в собственное горло. Его товарищ, другой раздетый полицейский,
всхлипнул, шагнул вперед и наклонился, желая помочь своему другу, но тут
же застонал, так как я схватил его за горло:
умрешь! Вероятно, он получил порцию вируса, когда рукой пытался снять
ботинок, а потом дотронулся до губ. Ничто на земле ему уже не поможет.
Отойди. Держись от него подальше.
в памяти кошмаром, который будет преследовать до самого смертного часа. Я
много видел умирающих людей, но даже умиравшие от пули или осколка снаряда
умирали мирно и спокойно по сравнению с этим полицейским. Тело его
скрючилось в предсмертных конвульсиях. Дважды в последние перед смертью
секунды его тело подбрасывало судорогами, и вдруг так же неожиданно он
затих навсегда. От него остался бесформенный труп, лежащий в грязи вниз
лицом. Во рту сразу стало сухо, каждый почувствовал противный вкус смерти.
уставившись на мертвеца. Наверное, долго. Затем поглядели друг на друга. И
каждый думал об одном: кто будет следующим? В белом свете фонаря, который
держал я, глядели друг на друга, силясь обнаружить первые признаки смерти
в себе и в других.
трусость, или Грегори, или ботулинусный вирус, не знаю. Затем резко
повернулся и направился в хлев, унося с собой фонарь и оставив всех в
темноте возле мертвеца. В дождливой кромешной темени они напоминали
первобытных людей, фигуры, застывшие в каком-то мистическом обряде.
закрепил и пустил струю. Потом кое-как взобрался на стоящую неподалеку
тележку для перевозки сена и сказал Шефу:
струю. Она окатила его с головы до ног. От струи Шефа пошатывало, но он
старался прочно стоять. Все полминуты мужественно простоял, пока я обмывал
его. Когда отвел струю, он был мокрый насквозь, словно всю ночь провел в
реке, и так дрожал от холода, что я слышал мелкую дробь, которую выбивали
его зубы. После такой процедуры можно было не опасаться заражения.
Остальные четверо тоже прошли через это. Потом Харденджер проделал то же
Якубенко Николай
Ларссон Стиг
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер
Перумов Ник