наставить меня на путь истинный, то есть сделать предателем.
перед моими глазами, не в состоянии скрасить даже летнее солнце, которое,
как это ни удивительно, уже второй день светит над этим северным городом.
За домом простирается поросший травою пустырь, пересеченный железной
дорогой, которая, судя по ржавчине на рельсах, не используется уже многие
годы. На пустыре темнеют два заброшенных барака, а за ними полуразрушенная
ограда, возле которой громоздятся кучи железного лома. Дальше виднеется
помпезная вывеска гаража, где я имел счастье взять напрокат прадедушку
теперешних "волво". Справа, чуть покосившись, торчит, словно старческий
зуб, высокая ветхая постройка. На ее слепом фронтоне еще сохранились
остатки какой-то старой рекламы. Если судить по единственно знакомому мне
слову, намалеванному огромными буквами, - это реклама сберегательной
кассы.
рекламируется в бедняцких кварталах, то есть среди той части населения,
которой не до сбережений. Никто не убеждает богачей в пользе бережливости.
Банкиры, видимо, считают, что если какой-то слой населения живет в
бедности, то это происходит лишь от неумения беречь деньги. Или, может
быть... Впрочем, это не моя область. Банки и кассы меня теперь совсем не
занимают. Меня занимает другое. В кофейнике еще довольно много кофе, и,
так как угощать мне, вероятно, никого не придется, я наливаю себе вторую
чашку.
заметил. Лишь легкий запах духов все еще витает в мансарде, как бы
напоминая мне, что, кроме этого мира тонущих в копоти пригородов, ржавого
железа и захламленных пустырей, существует и другой мир - мир "Шанель" и
"Кристиан Диор", асфальта и неоновых огней, метрдотелей и дорогих
ресторанов.
степени чувствую себя пришельцем, и если сегодня я тут, то завтра там, и
не потому, что мне так хочется, а по необходимости. Иной раз мною
овладевает чувство, что своего собственного мира у меня нет, что я
передвигаюсь не в мирах, а в узких промежутках между ними, обреченный
вечно патрулировать на этой узкой полоске, именуемой "ничейной землей",
что мое призвание не жить, а уцелеть, не творить, а предотвращать.
говоря, торопиться мне некуда, хотя сегодня уже понедельник - первый
рабочий день недели. Да, торопиться мне некуда, хотя дел немало. Как я и
предполагал, меня с раннего утра основательно блокировали. Прогулка в
булочную позволила мне убедиться в правильности своих прогнозов. Один
агент караулит парадный вход, другой несколько подальше читает газету,
сидя в машине. Хочешь - иди пешком, хочешь - бери такси, мы во всех
случаях тут как тут.
бы один из этих молодцов лопнет с досады. Рассчитывать на это так же
трудно, как надеяться, что датчанин лопнет от пива. Взяв плащ, я спускаюсь
по узкой темной лестнице и, не обращая внимания на караулы, иду на
остановку автобуса.
"фордом", который следует за мной, но я прохожу вперед. Что пользы
убеждать себя в том, в чем ты и так не сомневаешься! Не приходится
сомневаться и в другом: едва ли блокада ограничивается этими двумя
субъектами, она, вероятно, организована так тщательно, чтобы предотвратить
любую мою попытку уйти. У меня в кармане два билета на самолет - один на
Вену, другой на Будапешт - плюс железнодорожный билет на Цюрих и
пароходный - на Росток, однако есть большое опасение, что все эти
документы стоят не дороже клочка старой газеты. Невольно вспоминаются
слова Грейс: последний поезд, тот самый, спасительный, уже ушел.
Строгет, чтобы заставить агента вылезти из "форда" и маленько поразмяться.
Строгет, как я уже говорил, предназначена только для пешеходов.
пассажиров, что садились вместе со мной в автобус. Преследователей явно
больше, и они, вероятно, поддерживают между собой радиосвязь.
смешным. Мнение Сеймура не особенно меня интересует, но человеку негоже
сознательно показывать себя в глупом свете. Моя невинная игра в
начинающего социолога давно раскрыта, так что продолжать ее ни к чему.
Лучше уж играть ту роль, в какой, по их предположениям, я должен сейчас
выступать. Пускай думают, что я стараюсь как-то убить время в ожидании
инструкций. Занятие досадное, но небесполезное: это в какой-то мере
успокоит моего противника и притупит его бдительность.
заказываю чашку кофе. Посмотрим, чего стоит этот деликатный напиток в
серийном приготовлении по сравнению с домашним.
меня огромная потеря времени, и все же, подобно иным отстающим
предприятиям, я живу надеждой, что как-нибудь наверстаю упущенное в конце
года, точнее, в конце рабочего дня.
последовательно сменяются три агента, различных по внешности, но
одинаковых по своим повадкам.
забрать свои вещи. Мое предположение, что у портье я застану какую-нибудь
записку от Сеймура или от Грейс, не оправдалось. Положив чемодан в такси,
отправляюсь к своему новому местожительству - в старую мансарду. Беглый
взгляд, брошенный в заднее окно, убеждает меня, что преследование идет
своим путем. Вместо черного "форда" теперь за мной тащится черный
"опель-капитан". Эти люди, как видно, решили не останавливаться ни перед
какими расходами, лишь бы со мной ничего не случилось.
вниз, чтобы посвятить остаток дня покупкам. Раз уж обзавелся квартирой,
надо ее обставить.
сопровождении очередного шпика. Представители датской полиции следили за
мной с расстояния не менее пятидесяти метров, а люди Сеймура, томимые
страшным бичом нашего времени - недоверием, придерживаются дистанции в
тридцать метров. Успокоенные тем, что я бесцельно болтаюсь столько времени
по городу или занимаюсь будничными хозяйственными делами, они становятся
уже не настолько недоверчивыми, чтобы заходить со мною и в лавчонки.
печенья, несколько дешевых рюмок, небольшой веничек, соковыжималка и пачка
цейлонского чая. Все это мне абсолютно ни к чему, исключая, может быть,
виски. И уж совсем ни к чему мне соковыжималка, хотя стоит она недешево. Я
вообще редко ем фрукты, а уж добывать из них соки у меня нет никакого
желания, тем более что на рынке их полным-полно, да еще в красивом
оформлении. Дело в том, что именно в хозяйственной лавке удается
обнаружить то, что в данный момент мне единственно необходимо: телефон, да
еще в таком месте, что увидеть его с улицы невозможно.
стоящему за прилавком, после того как умилостивил его столь существенной
покупкой.
сигару, и на его лоснящейся физиономии застывает блаженная улыбка.
Адресованная, правда, не мне. В магазин только что вошла дама среднего
возраста с довольно внушительным бюстом.
любезности, которые я понять не могу да и не стремлюсь, потому что в моем
плане есть отстающее звено и сейчас я должен поправить дело - сейчас или
никогда.
Зидаров... Надеюсь, припоминаете... Я относительно задатка... Полагая, что
сегодня его внесли. Пока нет?.. В таком случае завтра или послезавтра вы
получите всю сумму. Извините.
еще обстреливает любезностями божественную госпожу Петерсен.
смысла. Поэтому я забираюсь в пивнушку на площади и с помощью двух бутылок
"Тюборга" поглощаю купленное печенье, заменяющее мне и обед и ужин. В
окно, возле которого я сижу, видна редкая листва нескольких подстриженных
деревьев, а дальше - огромные буквы уже знакомого мне призыва "Прокат
автомобилей" над входом в знакомый гараж. Единственная деталь пейзажа,
заслуживающая внимания, - это фигура человека в сером костюме,
опирающегося плечом на одно из деревьев и читающего газету. Фигура
очередного прилипалы.
заверения, Тодоров не выполнил третьего пункта программы. В таком случае
где гарантия, что будет выполнен четвертый пункт, имеющий для меня
жизненно важное значение? Гарантии, разумеется, нет. Гарантии дают лишь
тогда, когда покупаешь хозяйственные принадлежности вроде той
соковыжималки. Если его прижмут как следует или если он придет к мысли,
что это принесет ему выгоду, Тодоров запросто расскажет где надо про
ночную встречу с товарищем Боевым, состоявшуюся не по его желанию.
Надеюсь, этого еще не случилось и, возможно, не случится в ближайшие дни.
Особенно хочется надеяться на то, что Тодоров не заикнется своим хозяевам
относительно переданных мне пленок. Ведь от этого пользы ему никакой, и,
надо думать, он не настолько глуп, чтобы не понять, что подобное раскрытие
для него равносильно смертному приговору. Что касается всего остального, в
том числе и денег, то это в настоящий момент не столь важно, хотя сумма
Черепнин Владимир
Корнев Павел
Березин Федор
Гуревич Георгий
Пехов Алексей
Суворов Виктор