Чтение 36–й страницы книги ~Господин Никто~

сделали это чуть позже, перед твоим домом?

- Вначале им не было приказано. Потом они получили указание и угнали.

- Но ведь новое указание, вероятно, чем-то вызвано. Что могло
случиться?

- Не знаю. Кое-что, правда, случилось, но не имеет никакого отношения
к моей машине...

Закуривая свои "зеленые", я мысленно шлю Мери Ламур пожелание удачи,
потому что в противном случае...

- Ты опять тянешь мне душу!

- Франсуаз, Димов убит.

Женщина смотрит на меня таким взглядом, который, я это чувствую,
пронзает меня насквозь.

- Ты его убил?

- Не говори глупостей.

- А кто?

Кратко рассказываю и эту историю, не пропуская и того, как я помог
скрыться убийце.

- Полиция, сказал я себе, не должна напасть на след артистки...

- Потому что она тоже из числа твоих любовниц...

- Ну вот, опять глупости! Потому, что мы заинтересованы в том, чтобы
подозрение - если таковое возникнет - пало на людей из Центра, а не на
случайные жертвы, вроде Мери. Это приведет цепную реакцию к концу...

- Боюсь, как бы тебе в этой цепной реакции не оказаться четвертым
звеном...

- Это не исключено, если ты не поможешь мне разыскать мою машину. Без
нее я как без рук...

Франсуаз встает и уходит в спальню, где стоит телефон, но, прежде чем
звонить, плотно закрывает за собою дверь. Ужасная женщина. Груба и
подозрительна, как налоговый агент.

Меня смущает то, что в спальне она остается слишком долго. Когда же
наконец выходит, все становится ясно. Франсуаз сняла белый платок и
освободила свои роскошные волосы, а вместо халата надела красивый шелковый
пеньюар с голубыми и белыми цветами.

- Дорогая моя, ты просто ослепительна в этом пеньаре, - бормочу я. И
тут же спрашиваю: - Получится что-нибудь с машиной?

- Не торопись. Делается.

Она усаживается напротив, кладет ногу на ногу и задумчиво смотрит мне
в лицо.

- В сущности, ты должен быть доволен нынешним положением вещей. Твои
противники один за другим выходят из строя. Значит, ты должен быть
доволен.

- Не совсем. Димова можно было скомпрометировать, предав гласности
кое-какие документы. Всю свою ярость Димов должен был направить против
Кралева и уничтожить его. А вышло, что ликвидирован Димов, а Кралев
преспокойно здравствует.

- Ну, ничего. Кралев уничтожит тебя, и на этом история закончится.
Идеал потому и остается идеалом, что его никогда полностью не достичь.

- Видишь ли, Франсуаз, твой милый реквием меня, конечно, глубоко
трогает, но это несколько преждевременное оплакивание не должно затмевать
твой рассудок. Я не вижу способа сделать больше в условиях, при каких мне
приходится работать. Я почти изолирован, один против целой банды. Я уже
раскрыт и почти все время нахожусь под наблюдением. Я...

- Довольно, - обрывает меня брюнетка. - О себе ты мне можешь не
рассказывать.

- Важно другое, - заявляю я. - То, что дела в общем идут к
намеченному концу. Близок день, когда Центр в теперешнем составе будет
ликвидирован полностью. Во главе с Младеновым сформируется новый Центр,
именно такой, каким вы желаете его видеть, - полностью подчиненный вам.

- А тебе не приходит в голову, что, когда Младенов возьмет власть, ты
можешь показаться ему лишним?

- Младенов человек совершенно беспомощный, и он это прекрасно
сознает, оставаясь наедине с собой. Пока что он волен выбирать себе
помощника - либо меня, либо Кралева. Но когда помощник останется один,
выбор решится сам по себе.

- Ладно, - кивает Франсуаз, - подождем, пока помощник останется один.

Она снова закуривает и пускает в мою сторону густую струю дыма.

- Ты, конечно, соответствующим образом осмотрел квартиру Димова. Что
любопытного удалось обнаружить?

- Ничего такого, о чем бы мы не знали. Для более тщательного
обследования у меня не было времени.

- Неважно. Этим займутся наши люди. А теперь расскажи, о чем именно
говорили те трое.

Хотя к этому вопросу мы подошли только в конце разговора, я ждал его
с самого начала и соответственно подготовился: почти дословно воспроизвожу
услышанные реплики, исключая те, в которых речь шла об операции
"Незабудка". Вернее, памятуя о своих обязательствах, я упоминаю и про
операцию, но очень кратко и туманно:

- Речь шла и о том, что следует продумать какую-то операцию, но
ничего определенного услышать не удалось, потому что как раз в этот момент
подошли те...

Не могу себе позволить сказать больше, потому что, узнав
преждевременно подробности операции, шефы Франсуаз и Леконта могут грубо
вмешаться в это дело и провалить мой план. Ни к чему, в самом конце,
создавать ситуацию, при которой Кралев мог бы ускользнуть. Не кто-нибудь,
а я должен свести счеты с этим человеком.

К моему удивлению, Франсуаз не проявляет особого интереса к
упомянутой операции.

- Ладно, - тихо говорит она и пускает мне в лицо еще одну струю дыма.
- Посмотрим, что будет дальше.

Я излагаю на скорую руку план ближайших действий. Франсуаз кивает или
делает короткие замечания. Под конец она снова насквозь пронзает меня
взглядом.

- Хорошо. И помни, что я тебе говорила: в случае провала ты сам по
себе. Если попытаешься сослаться на нас, то этим только усугубишь тяжесть
своего положения.

Она гасит сигарету и встает.

- Если что, звони мне. До обеда я дома. После семи вечера тоже, если
буду нужна тебе по делу.

- Ты мне нужна, - бормочу я, тоже вставая. - Ты мне ужасно нужна.

И обнимаю ее плечи, прикрытые шелковым пеньюаром. Она ловит мою руку
и деловито смотрит на мои часы.

- Пожалуй, я могла бы позабавить тебя часок. Хоть ты с разными своими
интрижками этого не заслуживаешь. Но что поделаешь, такова уж я: не могу
жить без дебютантов.

И я жить не могу без таких вот пленительных женщин. Поэтому сильнее
стискиваю ее в объятиях, рассеянно думая о том, что людей нашего сорта
даже в постели не оставляют одних. Может быть, именно поэтому Франсуаз
никогда не произносит нежных слов, ничуть не сомневаясь, что где-то рядом
вращается магнитофон, готовый навеки запечатлеть уходящее мгновенье.
"Остановись, мгновенье!" - как сказал Фауст или кто-то другой.

Когда кто-нибудь идет за тобой по пятам, ты, естественно, стремишься
как можно скорее ускользнуть от него. Но иногда проще пойти ему навстречу
и сказать: "Здорово, как делишки?"

Нечто подобное случилось и со мной. После того как накануне вечером
меня поймали на месте преступления, после того как за мною следили по
всему городу, наконец, после того как люди из Центра угнали мою машину, я
прихожу к десяти часам в этот самый Центр, звоню, нахально прохожу мимо
открывшего мне Ворона, от изумления разинувшего рот, и спокойно
направляюсь в свою комнату. Свалив на стол стопку экземпляров журнала,
только что взятых из типографии, сажусь на стул и, следуя высшим образцам
американского воспитания, кладу ноги на письменный стол. Через
непродолжительное время в комнату входит Младенов. Весть об убийстве
Димова, очевидно, уже дошла до Центра, потому что костлявая фигура заметно
выправилась, да и в походке чувствуется достоинство настоящего шефа. Он с
явным укором смотрит на мои покоящиеся на столе ноги, но, поскольку я не
нахожу нужным переменить позу, приступает к делу:

- Эмиль, мы ведь договорились: твое дальнейшее пребывание в Центре
нежелательно.

- Судя по всему, ты уже посвящен в шефы, - отвечаю я, не приходя в
трепет от его важного вида.

- Что-то в этом роде. Сегодня утром тут имел место разговор с
ответственными лицами, и руководство было возложено на меня. Между прочим,
мне было сделано напоминание, что тебя следует незамедлительно удалить из
Центра. Должен тебе сказать, что со стороны кое-кого, - старик подчеркнул
местоимение, - мне довелось услышать обидные намеки, будто я нахожусь под
твоим влиянием. Это тем более обязывает меня ускорить твой уход.

Мне бы следовало ответить ему: "Значит, я обеспечил тебе хорошее
наследство, сделал шефом, а теперь ты воротишь от меня нос, да? Погоди,
старик, так дело не пойдет". Но к чему это ребячество, и потом, как можно
говорить то, что думаешь, в комнате, где все подслушивается? Поэтому я
довольствуюсь тем, что бормочу:

- Всю жизнь мечтал о вашем Центре. Принес вот экземпляры последнего
номера, как было условлено. Об остальном не волнуйся. Можешь считать, что
мы не знакомы.

Младенов пытается выразить какой-то лицемерный протест, но
расчетливость берет в нем верх, и он сухо замечает:

- Так будет лучше всего. Впрочем, если ты не торопишься, подожди
минут десять. Кралев хотел с тобой поговорить.