Чтение 37–й страницы книги ~Тайна Урулгана~

-- Не знаю, -- упрямо повторил Сабир, теребя усики. -- Знаю
только, что в этой проклятой гробнице творятся странные вещи. Они
озадачивают не только меня, но и мои приборы. Почему в одном
месте -- только в одном! -- в коридоре, который ведет к
погребальной камере, -- помните, где вы еще провалились в
ловушку? -- приборы тоже отмечают повышенную радиоактивность?
Хотя и тут стены коридора сложены из обычного, вовсе не
радиоактивного песчаника. Вы можете это объяснить?

-- Пойдемте утром в гробницу и поищем вместе.

Так мы и сделали. По пути к погребальной камере Сабир поднес
в одном месте капсулу радиометра к потолку коридора -- и прибор
тревожно защелкал. Передвинул ее немного дальше -- радиометр
замолчал и вновь подал голос, лишь когда мы вошли в камеру.

Здесь неожиданно вдруг повел себя магнитометр, как, впрочем,
и рассказывал вчера Сабир. Стоило только поднести прибор к
потолку, как стрелка на шкале начинала тревожно метаться.

-- Там железо! -- сказал Сабир, грозя пальцем потолку
гробницы.

Тогда взялся за исследования я. Долго выстукивал молоточком
потолок, прислушиваясь, какой получается звук. Нет, не похоже,
чтобы там были пустоты.

Стали стучать в коридоре, в том месте, где тревожно щелкал
радиометр. И здесь, судя по признакам, сплошная монолитная глыба
скалы.

Но загадку надо было как-то разрешить. И я дал распоряжение
пробить в этом месте облицовку потолка. Ничего особенно
страшного, потом заделаем снова.

Мы стояли и молча наблюдали, как двое рабочих кирками
разбивают древнюю облицовку. Работать под потолком им было
неудобно.

Они подбадривали себя монотонными криками:

-- Йалла! Йалла! ["Пошла! Пошла!" (арабск.).]

Во все стороны разлетались острые осколки. Вот кончилась
облицовка, за ней показалась коренная гранитная порода, из таких
сложены все эти горы. Значит, мы ошиблись, и зря затеяли все это.
Я уже хотел сказать рабочим, чтобы они кончали свою бессмысленную
разрушительную работу, как вдруг Сабир опередил меня резким
возгласом:

-- Стоп! Это ведь та же порода, какая использована для
облицовки камеры!

-- Ну и что? -- не понял я.

-- Как что? Это явно плита, плита из радиоактивного гранита.
Она обтесана человеческими руками и закрывает какой-то вход!

Я стащил перепуганного рабочего с лесенки, сам вскарабкался
на его место и заглянул в пролом. Да, гранитная глыба,
прятавшаяся под облицовкой, несомненно, хранила следы обработки.
Мы напали на какой-то потайной ход, оставшийся неизвестным
грабителям!

Нам удалось расширить отверстие в облицовке так, что стали
видны края плиты. Она была наглухо пригнана к окружающим скалам
и, видимо, представляла собой монолитную тяжелую глыбу; именно
поэтому и не удалось угадать, по стуку, что за нею скрыт проход.

Не оставалось ничего иного, как пробивать насквозь эту
забронированную радиоактивным гранитом потайную дверь. Так мы и
сделали.

Ах, какой тяжелой оказалась эта работа! Мы долбили гранит в
очередь с рабочими, сменяя друг друга. И только теперь, пожалуй,
поняли, каким адским был труд древних строителей и рабов,
добывавших эти несокрушимые глыбы в каменоломнях. Плита оказалась
толщиной в три метра!

Но вот последний удар.

Кирка пробила сквозное отверстие и застряла в нем. Мы
вытащили ее, и я, подсвечивая фонариком, заглянул в отверстие.

-- Ну что? -- нетерпеливо спросил стоявший внизу Сабир.

-- Вы были правы. Это коридор.

-- Отлично! Давайте ломать дальше.

Мне и самому нестерпимо хотелось поскорее узнать, что же
скрывается за этой глыбой. Но именно теперь-то и следовало быть
вдвойне осторожней и спокойней. Я объяснил геологу, что нам
придется заделать пробитое отверстие, запечатать потайной вход и
ждать возвращения доктора Шакура. Без разрешения Службы
древностей мы не имели права вести дальнейших работ.

В тот же вечер я отправил подробную радиограмму в Каир и
стал ждать.

А чтобы ожидание не стало затяжным кошмаром и постоянным
искушением, я прибегнул к старому испытанному средству -- работе.
С утра отправился в погребальную камеру, чтобы продолжать
срисовывать надписи и снимать эстампажи фресок.

Вот тут-то и подстерегал меня совершенно невероятный сюрприз!

Сняв эстампаж очередной фрески, я стал рассматривать
надпись, помещавшуюся чуть повыше ее. Она обведена картушем --
значит, это какое-то царское имя. Продолговатый прямоугольник с
прорезью внизу, потом деревце, а этот значок -- условное
изображение престола.

Какое странное имя, ничего не понимаю!..

В этом углу было темновато. Я подставил лесенку и взобрался
на нее, чтобы разобрать загадочную надпись получше. В защитном
костюме это было страшно неудобно.

Прямоугольник означает обычно дом. С деревом -- все ясно.
Значок "сидение" может означать "место" или "престол", но также
простое сочетание двух согласных --"ст".

Все вроде понятно, а получается какая-то абракадабра. Никто
не слышал о фараоне с таким нелепым именем!

"Ладно, срисую и разберусь на досуге", -- подумал я, перевел
взгляд на соседнюю надпись -- и едва не свалился с лесенки...

Маленький кружок с точкой в середине -- "свет". Потом две
шагающие ноги, как их изображают обычно дети, -- это значит
"идти, двигаться".

А дальше длинный ряд условных значков, которыми древние
египтяне обозначали цифры: дважды повторяется "палец", восемь раз
подряд -- "лист лотоса", потом пять свитков "веревки"...

Что же это получается? Двадцать восемь тысяч пятьсот
семьдесят одна целая и три седьмых "речной меры"... Какое
громоздкое число!

Я начал машинально переводить его в привычные километры.
"Речная мера" была самой крупной у египтян для определения
расстояний. Она равнялась двадцати тысячам "локтей" -- это
примерно десять с половиной километров. Значит, в переводе на
километры получается триста тысяч... Да, совершенно точно --
триста тысяч километров. Что?!

Только теперь до меня дошел смысл надписи: "Свет...
движется... триста тысяч километров..."

Мне показалось, что я схожу с ума. Ведь это означает, будто
за много веков до нас Хирен уже знал один из величайших законов
природы, на основе которого Эйнштейн построил всю теорию
относительности: скорость света равна тремстам тысячам километров
в секунду!

Невероятно? Но ведь я вижу эту надпись на стене гробницы
своими собственными глазами.

"Вот если бы я стал доказывать, будто Хирен за тридцать
веков до Эйнштейна вывел формулу E=mc^2 -- вот тогда вы могли бы
отправить меня в сумасшедший дом..." -- вспомнились мне шутливые
слова Моргалова.

Больше я не мог работать и поспешно ушел из гробницы, решив
пока никому не говорить про эту немыслимую надпись.

Весь остаток дня, уединившись в своей палатке, я ломал над
нею голову. Но она была проста до глупости: всего два иероглифа,
не допускающие иных толкований, и цифры -- главное, совершенно
точные, неумолимые цифры -- триста тысяч...

Чувствуя, что голова опять начинает кругом идти, я взялся за
надпись в картуше. Вот она-то, наоборот, выглядела совершенно
темной и запутанной.

-- Дом... дерево... престол, -- бормотал я. -- Или может:
"пр" и "ст", но что это означает? И при чем тут тогда дерево?..

Утром я собирался пораньше отправиться в гробницу, чтобы все
проверить на свежую голову. Но не успели мы позавтракать, как в
лагерь буйной толпой ворвались репортеры и засыпали меня градом
вопросов:

-- Куда ведет открытый вами потайной ход?

-- Почему вы не допускаете в него прессу?

-- Вечно у русских какие-то секреты!

Откуда они пронюхали о нем? Мы с Сабиром договорились
держать наше открытие в тайне. Содержания радиограммы никто не
знал, кроме нашего радиста, а в нем я совершенно уверен.
Вероятно, проболтался кто-то из рабочих.

Мне не оставалось ничего другого, как только сказать, что
действительно вчера был обнаружен неизвестный ранее ход, но
поскольку он еще не исследован и доступ в него закрыт до
возвращения доктора Шакура, я не считаю возможным устраивать
никаких скороспелых пресс-конференций.