Чтение 37–й страницы книги ~Незаконная планета~

- Алексей Михайлович, я за вами!

Это была Тоня, Тоня Горина из далеких студенческих лет, - в следующий
миг, однако, Морозов понял, что это ее дочь, Надя Заостровцева.

Молодые люди почтительно с ним поздоровались, все они были рослые,
спортивные. Морозову вспомнилось почему-то, как Марта ходила когда-то в
окружении "паладинов"...

- Как ты догадалась, что я тут кручусь? - спросил он.

- Просто я знала, что Лев Сергеич ожидает вас к двум часам, -
улыбнулась Надя. - Около двух я подумала об этом и вдруг поняла, что вы
заблудились. - Ее бойкие карие глаза смотрели чуть насмешливо. - А эти
товарищи пожелали проверить мою догадку и увязались за мной. Вот и все.

- Действительно... так просто... - пробормотал Морозов.

Идя рядом с Надей, он скосил глаза на ее оживленное смуглое лицо, на
независимый носик. Витька рассказывал, что она бегунья мирового класса, и
пловчиха, и "копье метает со страшной силой"...

- Давно тебя не видел, Надя, - сказал он. - Ты стала очень похожа на
маму.

- Все дети похожи на родителей. Ваш Виктор тоже напоминает вас.

- Зимой ты была у нас в городке на практике - и ни разу к нам не зашла.
Разве так поступают хорошие дети своих родителей?

- Конечно, нет. Но, во-первых, мне казалось непедагогичным ходить в
гости к родителям моего ученика. А во-вторых, я не такое уж хорошее дитя,
- Надя засмеялась. - Мама постоянно мной недовольна. Кроме того, Алексей
Михайлыч, вы всю зиму разъезжали по разным конференциям и сессиям.

- Пожалуй, ты права. - Морозов оглянулся на Надиных спутников,
приотставших из деликатности, и спросил: - А все-таки, Надя, как ты
догадалась, что я заблудился?

- Наверное, вы очень взывали... - опять она рассмеялась. - Не могу
объяснить, как это получается. Уж лучше спросите Льва Сергеича.

Вскоре они вышли к новому корпусу - сплошные стены без окон там были,
как в средневековой крепости, и примыкала к этому огромному приземистому
корпусу пристройка, обыкновенный служебный домик с палисадником. У входа
расхаживал взад-вперед по красноватому гравию дорожки Лев Сергеевич
Лавровский. Еще издали он нетерпеливым жестом показал Морозову на свои
часы:

- Двенадцать минут! Вы у меня похитили двенадцать минут!

Его жиденькие белобрысые волосы сбились сердитым хохолком меж глубоких
залысин. Худое лицо с резкими складками от крыльев носа к уголкам тонких
губ выражало крайнее недовольство.

- Я бы похитил еще больше, если б Надя не догадалась, что я заблудился,
и не пришла за мной, - сказал Морозов, подойдя и пожимая Лавровскому руку.
- Вы же не сказали, что переехали в новое здание.

- Ах вот как! - Лев Сергеевич быстро взглянул на Надю. - Совсем не
обязательно уводить за собой поллаборатории.

Один из молодых людей, такой располагающий к себе брюнет, сказал с
обезоруживающей искренностью:

- Мы, Лев Сергеич, хотели проверить ее догадку по направлению и во
времени.

- Во времени, - кивнул Лавровский. - Я так и думал, что у вас была
чисто научная цель.

Он подхватил Морозова под руку и повел в лабораторию.

- Так вы еще не видели "Церебротрон-2", - значит, вы вообще ничего не
видели, дорогой Алеша.

Пробежав коридор пристройки, он ввел Морозова в прохладный зал размером
с добрый стадион. Огромное кольцо сияющих плафонов лило дневной свет на
сплошную линию приборных щитов и шкафчиков вдоль стен, на застекленные
кабины, в которых работали операторы, на десяток сооружений необычных форм
в центре зала.

- Да-а, - сказал Морозов уважительно, припомнив тесноту и скученность
приборов в старой лаборатории. - Здорово, Лев Сергеич!

- Здорово? Ну, так я вам скажу, что под нами еще два этажа.
Запоминающий блок этого комплекса в сто двадцать раз больше, чем на первом
"Церебротроне", но все равно этого не хватает.

Они пошли по периметру зала. Морозов всматривался в бесчисленные
панели, в малопонятные и вовсе непонятные надписи, в рисованные схемы.

- Когда-то вы хотели освободить человечество от излишка приборов.
Помните? Но такой концентрации автоматики, как у вас, Лев Сергеич, я еще
не видел.

- Только через посредство приборов можно прийти к освобождению от них.
Парадоксально, но факт. Вы ужаснетесь, Алеша, если я вам назову цифру
электроэнергии, которую мы потребляем в дни испытаний. Всякий раз грозятся
отключить Нас. Что?

- Я ничего не сказал. Сочувствую, Лев Сергеич.

Их шаги по мягкому покрытию были неслышны. "Гиппокампов круг", - прочел
Морозов на щите длинной секции, мимо которой они проходили. В кабине
работала на телетайпе, высунув от усердия кончик языка, девушка с высокой
прической.

- Вы сочувствуете, - сказал Лавровский. - Вы просто не представляете,
сколько понадобится энергии, чтобы зафиксировать в запоминающем блоке вот
одну эту простую мысль о сочувствии. Идите за мной, я покажу главное наше
достижение.

Они вошли в "хижину" - так назвал Лавровский помещение в середине зала,
в котором находился пульт управления комплексом. Один из щитов был снят,
обнажились цветные потроха электронных схем, пучки бесчисленных
проводников, а за ними виднелась прозрачная камера, заполненная
микроэлементами, как аквариум крохотками-рыбками.

Принцип работы "Церебротрона" был Морозову - в общих чертах - известен.
Здесь осуществлялась совместная работа мозга и машины. Информация -
сознательно направленная мысль или рассеянная, когда "ни о чем не
думаешь", - поступала в "подвалы" запоминающего блока. Вступал в действие
анализирующий центр - оценивал количество информации и как бы сортировал
ее, определяя сравнительную ценность. Чем дольше ты лежишь вот в этом
удобном кресле с "короной" на голове - этакой диадемой, от которой тянутся
к блоку усилителей сотни тоненьких нитей, - тем полнее запись твоих
мыслей, воспоминаний, всего того, из чего слагается твой жизненный опыт. В
какой-то мере - всегда в какой-то мере, никогда в полной - фиксируется в
этой записи твое "я", стороны твоей личности, - взгляни на себя, если
пожелаешь, самокритическим оком.

Знал и то Морозов, что долгие годы пытается неутомимый Лавровский
проникнуть дальше, в глубь, в подкорку - зафиксировать состояния мозга,
при которых информация из несознаваемой долговременной памяти может
поступить в действующую кратковременную. Дать выход полезным инстинктам,
дремлющим в подсознании, хочет Лавровский - ну, хотя бы таким, какие
усилят слух, обоняние, мышечную силу...

- Видите? - наставил Лавровский палец на "аквариум". - Над этой штукой
мы бились много лет, а продвинулись сильно за последние полтора месяца.
Это - аттентер.

- Что?

- Кстати, название предложил ваш друг Буров, он мне очень помог.
Аттентер. От латинского attentio - внимание. Когда я думаю или вспоминаю,
в моем мозгу пробегает цепочка нервных возбуждений, - ну, это в школе
проходят. Как бы луч света выхватывает из тьмы в коре мозга, в каждый
данный момент, нужные группы клеток, соответствующие ходу мысли. Этот
"световой луч" - внимание. Похоже, что мы нащупали механизм переключения
внимания. Он не проникает в подсознание, не высвечивает тайные области. Но
почему, собственно?..

Тут пропищал сигнал вызова. Лавровский вынул из кармана видеофон, нажал
кнопку ответа. На экранчике - Морозов мельком увидел - возникло круглое
лицо женщины, обрамленное белокурыми кудряшками. Похоже на старинную
миниатюру, вскользь подумал он.

- Здравствуй, Кира, - сказал Лавровский. - Ты уже приехала?

- Я только что прилетела и удивлена, - раздалось сочное контральто. -
Ты бы мог меня встретить.

- Я очень занят.

- Как всегда. Когда ты приедешь сегодня? Я хочу позвать Семеновых и
Келлера, я привезла дивные видовые фильмы.

- Кира, я не смогу рано приехать.

- Очень мило, - в голосе женщины послышалась обида. - Я вижу, ничего не
изменилось...

- А что могло измениться за три недели? Я постараюсь выбраться
пораньше, но вы меня не ждите и смотрите фильмы.

- Кто там стоит рядом с тобой? Эта особа?

- Рядом со мной стоит Морозов, и ему неинтересно слушать наш разговор.
До свиданья.

Лавровский выключил видеофон и, потирая лоб, сел в кресло.

- На чем мы остановились?

- Механизм переключения внимания не проникает в подкорку, - напомнил
Морозов.

- Да, да! Почему вы стоите, Алеша? Налейте-ка себе и мне витаколу, вон
стаканы на полке, и сядьте. - Лавровский отхлебнул пенящегося напитка. -
Ну так, переключим внимание. Подсознательная работа мозга доступна
сознанию, но не попадает в самоотчет, потому что ее не "высвечивает"
аттентер, вот этот механизм переключения внимания. Что-то мешает, какой-то
заслон. Заслон, созданный многими тысячелетиями эволюции человека, и
неспроста созданный, - но это особый разговор. Вы следите за мыслью?

- Я - весь внимание, - сказал Морозов.

- Но есть люди, у которых, обычно при сильных эмоциональных встрясках,
этот заслон на какое-то время, пусть даже на миг, снимается. И тогда
аттентер свободно проникает в подсознание и выдает наверх, то есть в кору,
результаты его работы. Управляет этим процессом гипоталамус, великий