Таким местом могла бы стать накопительная клиника, где вечерний осмотр и
подготовка материалов к отправке заказчикам стали для Манфрейма
своеобразным ритуалом, который он старался не пропускать. Здесь же его
хозяин предавался единственному своему развлечению, не связанному с
непосредственным получением доходов и усилением собственной власти.
Он отбирал подходящие части человеческих тел для будущих монстров, которых
затем с увлечением конструировал в своей закрытой для всех лаборатории.
Сложность состояла лишь в том, что сам Ращин испытывал к залу вивисекций
непреодолимое отвращение, которое приходилось тщательно скрывать от
окружающих. Однако на этот раз выбора у него не было.
Клиника располагалась в просторном гранитном зале одного из нижних этажей.
Отсюда вопли оперируемых не могли нарушать покой остальных обитателей
замка.
Ниже находились лишь тайные этажи с личной сокровищницей Манфрейма, но в
нее никогда не заглядывал даже он - казначей, официально утвержденный на
этом посту советом ордена.
К столбам уже привязали четверых обнаженных мужчин и одну женщину. Техники
готовили покрытый белыми простынями операционный стол, а хирурги звякали
своими инструментами, заканчивая последние приготовления. Ждали лишь
появления магистра. Кроме этих металлических звуков, ничто не нарушало
мертвую тишину зала.
Скованные ужасом жертвы, не знавшие в точности того, что их ждет, хранили
молчание.
Напротив столбов с пациентами стояло приготовленное для Манфрейма кресло из
мореного дуба. Он любил наблюдать за лицами тех, кто ожидал своей участи,
пока медлительные хирурги потрошили очередную жертву. Женщину, как правило,
оставляли напоследок. В каждой партии всегда было не меньше одной женщины,
и если магистр оставался доволен работой своих подручных, он разрешал
позабавиться с ней перед вивисекцией всей бригаде "хирургов".
Специальные контейнеры с жидким азотом выстроились в длинный ряд по левую
сторону операционного стола. Лаконичные надписи на латыни: "Печень",
"Почки", "Легкие", "Прямая кишка" - чем-то напоминали кухню рачительной
хозяйки. Здесь не пропадало ничего - ни единого кусочка, ни единой капельки
крови. Аппараты вакуумного отсоса уже развесили над столом свои резиновые
щупальца.
Полностью выпотрошенный труп направляли по конвейеру в соседний зал, где
маги высокой квалификации заменяли изъятые на продажу внутренности
специальной энергетической смесью и, обработав труп мертвой водой,
отправляли нового новобранца в казармы Манфрейма.
Особенностью процедур в операционной было отсутствие всякого наркоза и
обезболивающих препаратов. Манфреймовские хирурги разработали специальную
теорию, из которой следовало, что только органы, извлеченные из живого, не
приглушенного наркозом тела, наполнены полноценной жизненной силой.
Они использовали пропаганду этой теории в неофициальной рекламе и добились,
к немалому удивлению Ращина, значительного увеличения сбыта своей
продукции. Но главной причиной была, конечно же, простая экономия средств.
Обезболивающие препараты стоили дорого, и тратить их на тех, кто все равно
должен был расстаться с жизнью, не имело никакого смысла.
Ращин считал себя человеком мягким и порой даже сочувствовал несчастным,
которых волокли в операционную. Конечно, это были всего лишь изгои,
отобранные на заклание своими сородичами. Или случайные пленники, посмевшие
поднять бунт против своего господина. Жалкие дикари, не достойные
сочувствия избранного.
Но, как бы там ни было, добровольно Ращин никогда не посещал места, куда
так стремились попасть большинство манфреймовских слуг, любивших здесь
развлекаться, когда их господин был занят другими более неотложными делами.
Вот и сейчас, нетерпеливо дожидаясь мастера, Ращин старался не встречаться
с глазами пленников, хотя порой, совершенно непроизвольно, его взгляд
скользил по обнаженному телу женщины, отмечая высокую полную грудь,
веревки, впившиеся в белое беспомощное тело...
Впрочем, предстоящая ей процедура казалась Марку почти милосердной. Ведь в
конце ее, когда за дело принимался скальпель хирурга, жертва, как правило,
уже ничего не чувствовала.
Звон металлических подков по каменному полу заставил Ращина вздрогнуть и
вернул к действительности. Звук шагов Манфрейма невозможно было спутать ни
с чем другим. Почему он так любил металл в своей одежде? Может быть,
потому, что звон маскировал костяной скрежет, исходящий от его тела?
Однажды Ращин слышал этот звук, и от одного только воспоминания мороз
прошел по коже казначея.
Высокий рыцарь в черных доспехах, в металлическом шлеме с кровавым плюмажем
- таким его знали все. Забрало шлема никогда не поднималось, и было
непонятно, откуда брались у него силы не расставаться даже на ночь с этим
бронированным одеянием.
Наконец магистр уютно устроился в кресле и обратил свое внимание на Ращина.
- Ну, что там у тебя? Опять спешим? - Бумаги тем не менее были уже в руках
Манфрейма. Марк замер, боясь перевести дыхание. Вот наконец печать магистра
на металлическом пальце рыцарской перчатки коснулась одной из них, выжигая
в углу несмываемый знак дракона, и наверху оказался финансовый отчет.
Марк вытянулся, всем своим видом выражая безграничную преданность.
Наибольшее беспокойство у него вызывало вовсе не общее падение доходов.
Дело в том, что там, среди бесконечных колонок, затерялась одна цифирь...
Цифирь, про которую он постарался напрочь забыть, не думать, не вспоминать
ни разу... Цифирь, за которою его вполне могли привязать к одному из
пустующих столбов в этом зале... Номер его личного счета в Цюрихе...
Догадывался ли магистр об этом счете? Кто знает. У него были свои,
недоступные Марку каналы информации. Возможно, он водит его как рыбу на
крючке, дожидаясь, когда Марк допустит серьезный промах, чтобы припомнить
ему все сразу.
Но, несмотря на постоянную страшную угрозу, начав, он уже не мог
остановиться, как не может остановиться алкоголик, распечатавший бутылку,
из которой собирался отхлебнуть всего один глоток.
- Почему курс гривны падает так медленно?
- Курс гривны? Я, право, не знаю... Такая мелочь...
Он не был готов к этому вопросу, не мог даже предполагать, что шефа
заинтересует состояние валюты варварской страны, годовой оборот которой был
меньше расходов на однодневное содержание замка Манфрейма.
- Мелочей в твоем деле не бывает. Миллионы складываются именно из мелочи.
А, валютой этой займись специально, в будущем она представит для нас
значительный интерес.
Наконец перстень приподнялся и выжег в углу документа извивающегося
дракона.
Отпустив Ращина, магистр продолжил наблюдение над вивисекцией.
Темная энергия, которая рождалась вместе с нечеловеческими муками тех, кто
лежал на столе, текла к нему обильным потоком.
Иногда Манфрейм приподнимал руку и указывал на отдельный, только что
извлеченный из трепещущего тела, дымящийся от крови кусок плоти.
Отмеченный им трансплантат хирурги заботливо укладывали в специальный
золотой контейнер с жидким азотом, стоящий отдельно от остальных.
Эти органы затем становились исходным материалом для любимых биологических
опытов Манфрейма, которым он посвящал свободные от основных дел часы.
В особом изолированном крыле замка, куда пускали лишь самых доверенных лиц,
расположились его биологические лаборатории, оснащенные самым современным
оборудованием, вывезенным из разных миров и эпох.
Здесь магистр занимался тем, что сращивал порой совершенно несовместимые
части разных тел, выводя на свет неподдающихся описанию уродов.
Орловский Гай Юлий
Шломо Вульф
Акунин Борис
Махров Алексей
Прозоров Александр
Трубников Александр