помощь к погибающему...
сопровождать, капитан.
разведку у Балеарских островов, - заговорил лейтенант Прокофьев. - Если мы
тогда не заметили никакой земли, значит от Балеарского архипелага остался
только крохотный островок, как от Гибралтара и Сеуты.
Скажите, лейтенант, какое расстояние между Теплой Землей и Форментерой?
способом вы предполагаете туда добраться?
вернее, на коньках. Не так ли, граф?
человеческое страдание всегда находил горячий и быстрый отклик.
соображение, но не для того, чтобы помешать тебе выполнить свой долг,
напротив - для того, чтобы помочь.
двадцать два градуса, и с юга дует резкий ветер, при котором переносить
такую температуру особенно тяжело. Допустим, что вы пройдете за день
двадцать лье. Стало быть, до Форментеры вы доберетесь дней через шесть. А
ведь вам придется нести на себе провиант не только для вас обоих, но и еще
для одного человека или нескольких людей - для тех, кого надо спасать...
Сервадак, не желая признавать, что переход не просто труден, но и
невозможен.
придется делать привал. Между тем кругом сплошная гладкая ледяная
поверхность и вам негде вырубить себе даже подобие землянки, как это
делают, к примеру, эскимосы.
до Форментеры не через шесть, а через три, через два дня!
физически невозможно. Но чем вы поможете людям, которых застанете на
острове обессилевшими от голода и холода? Если они при смерти и вы
возьмете их с собой, вы доставите на Теплую Землю только трупы.
с полной убедительностью доказав, что экспедиция в этих условиях
неосуществима. Всем стало ясно, что капитан Сервадак с графом, оказавшись
на огромном и открытом ледяном поле, при первом же буране свалятся с ног и
больше не встанут.
ближнему, все еще пытался спорить против очевидности и упрямо отказывался
внять разумным доводам лейтенанта Прокофьева. Верный Бен-Зуф стал на
сторону Сервадака и объявил, что готов "подписать свою подорожную вместе с
капитаном", если граф колеблется.
может статься, и крова над головой!
Если есть только один способ добраться до Форментеры - тот, который ты
отвергаешь, мы принимаем этот единственный способ, и да поможет нам бог!
в упряжку?
на льду? - возразил Бен-Зуф.
лошади, которым не под силу такой изнурительный путь.
парусных саней, или, иначе говоря, для буера. Такие сани мчатся по
просторам прерий со скоростью пятидесяти метров в секунду, то есть ста
восьмидесяти километров в час. Между тем на Галлии дул в это время сильный
южный ветер, который мог сообщить буеру скорость от двенадцати до
пятнадцати лье в час. И не успеет Солнце дважды взойти на небосклоне
Галлии, как экспедиция достигнет Балеарских островов, вернее, уцелевшего
островка Балеарского архипелага.
сказал, что есть и сани. И в самом деле, разве двенадцатифутовая гичка
"Добрыни", вмещающая пять-шесть человек, не может служить санями? Нужно
только поставить ее на два железных фальшкиля, которые, поддерживая ее с
боков, заменят полозья. А много ли времени понадобится механику "Добрыни",
чтобы поставить гичку на фальшкили? Да всего несколько часов! Попутный
ветер наполнит паруса буера, я легкое суденышко полетит с
головокружительной скоростью по ледяной зеркальной глади без единого
бугорка, впадинки или трещинки! Мало того, гичку можно превратить в крытые
сани при помощи деревянных планок, обтянутых парусиной. Это защитит от
ненастья и спасательную экспедицию и спасенных. А если добавить еще
меховые шубы, запас продовольствия и горячительных напитков, да еще
переносную спиртовую печку, то путешественники с комфортом доедут до
Форментеры и привезут спасенных людей на Теплую Землю.
сохраняло свою силу: ветер благоприятствовал при рейсе на север, но что
будет, когда придется повернуть назад, на юг?
придумаем, как вернуться Обратно!
парусная шлюпка, которая противодействует дрейфу при помощи руля, то
фальшкили буера, врезаясь в лед, позволят ему лавировать против ветра,
чтобы пробиться на юг. Но об этом еще рано было думать.
принялся за дело. Они поставили гичку на железные полозья, спереди
загнутые кверху, перекрыли ее легкой крышей, напоминавшей рубку на палубе,
сделали металлическое весло, чтобы управлять, буером, погрузили провиант,
инструменты, одеяла, и к заходу солнца все было готово.
Буеру нельзя брать больше двух пассажиров, доказывал он, потому что на
обратном пути прибавятся еще люди; к тому же один из двух должен быть
опытным моряком, умеющим управлять парусами и определять курс.
настоятельных просьб Сервадака заменить его в колонии на время отсутствия.
Путешественникам предстояли тяжелые испытания. Буер подстерегало множество
опасностей. Стоит налететь буре посильнее, и хрупкая ладья на полозьях не
в силах будет ей противиться, а если уж капитану Сервадаку не суждено
вернуться на Теплую Землю, кто, как не граф, может стать достойным главой
колонии?.. В конце концов граф согласился остаться.
экспедиции. Он не сомневался в том, что призыв о помощи исходил от
француза, и считал себя обязанным в качестве французского офицера первым
оказать помощь и поддержку соотечественнику.
сели в буер. Охваченные волнением товарищи провожали их в неведомый путь
при двадцатипятиградусном морозе по необъятной ледяной пустыне. С тяжелым
сердцем простился Бен-Зуф со своим капитаном. Испанцы и русские наперебой
пожимали руки отъезжающим. Граф обнял храброго француза, расцеловался со
своим верным Прокофьевым. Трогательную сцену расставания завершил нежный
поцелуй Нины, чьи большие глаза были полны слез. Затем на буере подняли
паруса, и лодка на полозьях, словно подхваченная могучим крылом, в
мгновение ока скрылась из вида.
чтобы можно было идти с попутным ветром. Буер несся с большой скоростью, -
по определению его пассажиров, не меньшей, чем двенадцать лье в час. В
крыше было устроено отверстие, откуда закутанный в теплый башлык Прокофьев
следил, сверяясь с компасом, чтобы буер держал курс по прямой линии к
Форментере.
тряски, от которой не избавлены пассажиры в поездах даже на лучших
железных дорогах. Лодка весила на Галлии гораздо меньше, чем на Земле,
поэтому она скользила по льду в десять раз быстрее, чем в привычной для
нее стихии - воде, и не подвергалась ни бортовой, ни килевой качке. Порой
Сервадаку и Прокофьеву казалось, будто они парят в воздухе, как на
аэростате. Но это только казалось: они летели, не отрываясь от поверхности
льда, бороздя ее верхний слой железными полозьями буера и оставляя за
собой облако мелкой снежной пыли.
представляет собой совершенно однообразную картину. Ни одно живое существо
не нарушало ее великого безмолвия. От окружающей пустыни веяло безмерной
печалью. Но в этом зрелище было какое-то дикое очарование, и каждый из
путников отзывался на него по-своему; Прокофьев наблюдал как ученый, а
Сервадак любовался как художник, чье сердце всегда открыто для всякого