старика с вопросами, в ужасе отшатнулся.
крохотные, прямо точечки.
адъюнкт...
пробкой: "Spiritus vini concentratus", плеснул немного жидкости в стакан -
рюмки у него не было, - выпил и сильно закашлялся. Потом повалился в
кресло и обхватил голову руками.
я думал, что мне сказать. Если он мне ответит, что ненормальные
бесполезны, размышлял я, сошлюсь на немцев, Блойлера и Мебиуса. Если
упомянет нюрнбергские законы, разъясню, что мы - оккупированная страна,
стало быть, до подписания мирных, договоров положение наше никак не
легализовано... Если потребует выдать неизлечимых, скажу, что медицина не
знает безнадежных случаев. Всегда необходимо считаться с неведомым, это
одна из обязанностей врача. Если скажет, что это страна врагов, а он -
немец, я ему напомню, что прежде всего он - врач. Если...
произнести хоть три слова. Он ударил меня по лицу.
лечебницу, чтобы установить число больных и "разработать тактический
план". Они это так называют. Надеюсь, вы сообщили им ложные сведения?
рот тыльной стороной ладони. Потом попросил пригласить всех врачей в
библиотеку.
уже горел свет; вслед за ними явились Каутерс, Марглевский и Сташек.
Паенчковский стоя дожидался, пока все рассядутся. Затем кратко, не
пускаясь в рассуждения, до которых был такой охотник, сообщил, что
германо-украинская команда, которая умиротворила, то есть сожгла, деревню
Овсяное и уничтожила ее население, намерена истребить больных, находящихся
в лечебнице. С этой целью немцы потребовали собрать к утру людей из
Бежинца, так как по собственному опыту знают, что больные не способны к
согласованной работе - в отличие от крестьян, которые обычно копают себе
могилы сами. Затем он рассказал о предпринятой им попытке, каковой было
посещение доктора Тиссдорфа.
хотелось бы верить, что так он выразил свое возмущение клеветой, однако
вахмистр украинцев информировал меня, что они получили приказ
приготовиться к боевой операции: сегодня им доставят патроны - сверх того,
что у них есть. Вахмистр показался мне достаточно честным человеком,
насколько в подобных обстоятельствах слово это вообще что-нибудь значит.
оберштурмфюрера Гутки.
определенное решение... шаги... Я руководитель, но просто... просто не
дорос...
два часа ночи идет скорый до Варшавы, - начал было рассуждать Стефан, но
не кончил - такое глухое молчание было ему ответом. Пайпак заерзал в
кресле.
смогут же больные жить в лесу. Это... было бы проще всего, но это не
решение вопроса.
должны уступить силе. Как Архимед. Покинуть... покинуть больницу.
поразительным терпением мягко заметил старик. - Немцы могут бить меня по
лицу, выбросить вон отсюда, все, что захотят. Я, однако, нечто большее,
чем руководитель учреждения. Я врач. И вы все - тоже врачи.
был тут в одиночестве.
и, широко расставив пальцы, прямо-таки влепил ладонь в стол, даже косточки
пальцев побелели. Он проговорил:
которая является не моим только, но и всеобщим достоянием. Вижу, у меня
просто не остается другого выхода. Прощайте, господа.
так. Я работаю здесь двадцать лет... двадцать лет. Но я не знал... я не
предполагал... я психолог, я знаток душ... я... Да ведь не о себе же мы
должны думать, а о них! - пронзительно закричал Паенчковский, стукнул
кулаком по столу и заплакал. Закашлялся, его всего трясло.
Золотые искорки пробежали по ее волосам, когда она, наклонившись над
стариком, мягко обхватила его запястье и начала считать пульс. Потом,
откинув волосы, вернулась на свое место.
есть всех нас объявил ответственными.
выдавали. Стефан подошел к нему.
- сказал адъюнкт.
- сказал Пайпак. - Только об этом.
отдельно уведомить сестер.
стул. Стефан, выходивший последним, услышал его шепот.
старик его не услышал.
он.
двадцать больных, но и за них никто не мог поручиться, никто не знал,
выдержит ли их нервная система. Новость, хотя ее вроде бы и скрывали,
стремительно разнеслась по всей больнице. Молодой Юзеф, в халате
нараспашку, ни на шаг не отходил от адъюнкта, он все бормотал что-то о
своей жене и детях.
облаке перьев из подушек; их визгливый вой не затихал ни на минуту. Стефан
и Сташек за два часа почти дочиста вымели скромные запасы лекарств,
хранившихся в аптечке, щедро раздавая до сих пор столь строго
оберегавшиеся люминал и скополамин; впрочем, этим они ничего не добились.
Стефан и сам дважды прикладывался к большому пузырьку брома, выслушивая
насмешки Ригера, который отдавал предпочтение спирту. Спустя какое-то
время увидел Марглевского, который с двумя чемоданами и рюкзаком с
картотекой о гениях направлялся к воротам. Каутерс около полуночи заперся
в своей комнате. Суматоха усиливалась. Каждый корпус выл на свой лад, все
сливалось в многоголосый ор. Стефан бестолково носился с этажа на этаж,
несколько раз пробегал мимо квартиры профессора. Под дверью виднелась