Чтение 37–й страницы книги ~Иножитель~

и тщету наук"?

- Еще бы! - усмехнулся Сирано, подумав о Солярии и той высоте знаний,
с которой современные ему научные взгляды кажутся непроходимым
невежеством. Сирано было нелегко выбрать способ осуждения этого
невежества, помня заветы Тристана.

- Так ты веришь утверждению Агриппы? - спрашивал Мольер.

- Верить можно в бога, что я предоставляю делать попам и их
прихожанам. Я же - знаю! Знаю, почему Агриппа был на голову выше всех
наших знатоков знаний*.

_______________

* В своем трактате "Иной свет..." Сирано де Бержерак прямо

указывает на общение Агриппы с Демонием Сократа. (Примеч. авт.)

- Знатоков знаний? - удивился Мольер. - Как ты странно сказал!

Сирано спохватился. Совсем не нужно упоминать на Земле понятия,
принятые на Солярии. Тристан не одобрил бы этого.

- Итак, дружище, решено! Пусть герцог д'Ашперон поможет золотом,
которое, к сожалению, не успел сделать Агриппа, а театр я беру на себя.
Горе невеждам! Передай мне рукопись трагедии.

- Она со мной.

- Тем лучше. Можно сразу начать репетиции. Лишь бы твои памфлеты из
"Мазаринады" не помешали нам!

Строительство Версаля, которому предстояло стать примером подлинно
королевской роскоши для всей Европы, способствовало тому, чтобы трагедия
Сирано де Бержерака "Смерть Агриппы" была поставлена в театре, которым
увлекалась тогда вся знать Парижа.

Сирано де Бержерак непривычно волновался, ожидая последней репетиции
перед премьерой.

Он пригласил друзей, которые помнили его.

К сожалению, времена Фронды отличались обилием бессмысленных дуэлей,
в которых Сирано, к счастью, не принимал участия. За четыре года на
поединках было убито около тысячи вельмож.

Несмотря на то, что поединки по-прежнему считались запрещенными, на
дуэли дрались не только два противника, но и их секунданты. И многих из
своих былых товарищей не смог теперь пригласить Сирано на последнюю
репетицию, а потом на премьеру.

Он рассчитывал на успех, ибо театральные знатоки не скупились на
похвалы.

Сирано встречал в вестибюле театра герцога д'Ашперона, прибывшего
вместе с Ноде, как всегда, утопавшем в брюссельских кружевах; приехал из
деревни и приодевшийся Кола Лебре; из имения недавно скончавшегося отца
прискакал граф Шапелль де Луилье, прихватив с собой еще несколько
сотоварищей, слушавших приватный курс лекций профессора Гассенди и, что
особенно обрадовало Сирано, явился и сам профессор Гассенди, пожелавший
увидеть творение своего ученика. Пришел и бравый старый вояка капитан
барон де Ловелет, которого сопровождали, к удивлению Сирано, графиня де Ла
Морлиер, конечно, вместе со своим крысоподобным чичисбеем маркизом де
Шампань.

Почтила репетицию своим величавым присутствием и герцогиня де Шеврез,
привезя с собой толпу театралов с едва пробившимися усиками.

Словом, последняя репетиция напоминала премьеру, правда, без
проданных билетов. Но слава могла начаться с нее, а Сирано весьма
рассчитывал на это.

Последней он встретил свою мать, скромно одетую, сопровождаемую
младшим сыном, у которого глаза горели от волнения, восхищения и надежды
на торжество Савиньона, перед которым он преклонялся.

Мольер, сам не участвуя в представлении, обходил гостей вместе с
Сирано, радушно рассаживал их в креслах, успевал каждому сказать
какую-нибудь остроту, а даме комплимент.

Когда все гости уже расселись, Сирано заметил, что в зал прошмыгнули
два монаха, показавшиеся ему знакомыми.

Администратор театра, к которому Сирано обратился с вопросом об этих
странных для театра гостях, глубокомысленно ответил, что не мог отказать
настоятелю монастыря св. Иеронима, который прислал двух своих братьев,
получивших на то специальное соизволение от епископа.

Сирано встревожился и поделился своими опасениями с Мольером.

- Ты знаешь, Сирано, как я опасаюсь церкви, но у нас серьезная защита
в лице самого церковного цензора, разрешившего твою трагедию к постановке.
Что значат тонзуры против цензуры! - сострил он и расхохотался. Но глаза
его оставались если не печальными, то серьезными.

Репетиция прошла как подлинное представление и с необычайным успехом.

Автора поздравляли. Сама герцогиня де Шеврез пригласила его в ложу и
сказала, что передаст королю свое восхищение трагедией, которая, конечно
же, не уступает творениям гордеца Корнеля.

Графиня де Ла Морлиер, в свою очередь, уверенно добавила:

- Я никогда не думала, что женщины могут быть равноправными с
мужчинами. Я совершенно не согласна с вашим профессором Агриппой. Может
быть, он и очень умен, но, поверьте женщине, я никогда бы не согласилась
на такое равноправие. Наша женская сила в нашем неравноправии. Не правда
ли, маркиз?

Маркиз де Шампань поспешил заверить свою повелительницу, что она
совершенно права, ибо женское неравноправие и дает женщине ни с чем не
сравнимые права властвовать над мужчинами.

Кола Лебре обнимал Сирано с мокрыми глазами.

- Веришь ли, Сави, я плакал, когда умер Агриппа, я почувствовал
потерю, которую как бы понес сам.

- Это так и есть, дорогой Кола, - отозвался Сирано. - Все мы потеряли
в его лице величайшего мудреца, который видел вперед на века.

- Ах, Сави. Я знаю еще только одного такого же человека, но я не
скажу тебе, кто он.

Сирано рассмеялся. Этот Кола по дружбе слишком переоценивает его, но
даже ему он не мог признаться ни в чем, что касалось Солярии.

Перед премьерой трагедии Сирано де Бержерака "Смерть Агриппы" к
церковному цензору аббату Монсье по поручению генерала ордена иезуитов
явились два монаха из монастыря св. Иеронима.

Аббат Монсье был высокообразованным и добродушным человеком.
Связанный с бывшим архиепископом парижским, кардиналом Рецем, во времена
Фронды он следил за тем, чтобы пасквили и памфлеты, направленные против
кардинала Мазарини, как-нибудь не задели святой католической церкви. Он
никогда не злоупотреблял своим правом запрета, но в Ватикане были им
довольны, ибо за все скандальное время Фронды не было ни одного
театрального скандала, задевающего церковь.

Иезуитов аббат Монсье не любил, зная, что они для достижения своих
целей не стесняются в средствах, а сам аббат Монсье в этом отношении был
человеком прежде всего гуманным. Но гостей из монастыря св. Иеронима ему
пришлось принять.

- Ваше преподобие, господин аббат, - жидким тенорком начал старший
Максимилиан, - по велению генерала нашего святого Ордена Иисуса мы с моим
младшим братом по монастырю, тоже Максимилианом, вынуждены были зреть
богопротивное представление готовящейся к постановке трагедии, сочиненной
грязным памфлетистом и греховным дуэлянтом господином Савиньоном Сирано де
Бержераком, и мы просим вашего соизволения, ваше преподобие, господин
аббат, еще раз обсудить вопрос о запрете намеченной премьеры этого
бездарного, еретического ярмарочного представления, которое лишь позорит
театр Парижа, столицы французских королей.

- Не вижу причин для такого запрета, братья Максимилианы. Передайте
генералу вашего ордена, который я чту, что мне привелось присутствовать на
последней репетиции, изучив перед тем рукопись трагедии и не усмотрев в
ней каких-либо выпадов против святой католической церкви. В отношении же
бездарности этого творения, то позволю себе заметить, что трагедия эта,
несомненно, ни в чем не уступает трагедиям господина Корнеля, которого
ценят при дворе его величества Людовика XIV.

- А "Мазаринада"? - гулким басом вмешался младший Максимилиан.

- Не только авторы сатирических стишков, но даже принц Конде,
сражавшийся со своей армией против войск короля, допущены ныне в Париж и
будут приняты в Версале, как только его завершат отделкой и двор переедет
туда. В свою очередь я, как служитель церкви, хотел бы задать вопрос вам,
монахам. Пристало ли вам, отцы мои, проникать на светское представление,
не совершив при этом тяжкого греха?

- Вы правы, ваше преподобие, господин аббат! Но лишь ради интересов
нашего святого Ордена мы решились на этот грех, заранее оговорив, какую
епитимью в тысячу семьсот три поклона, назначенную самим епископом нашим,
мы должны понести за это греховное деяние.

Аббат Монсье лишь покачивал головой, не сочтя нужным вступать в спор
с этими иезуитами, для которых достижение цели не грех.

Монахи ушли от цензора, яростно сжимая кулаки, и направились прямо к
генералу своего ордена.

Аббат Монсье был прав, от них можно было ожидать чего угодно.

Дни перед премьерой были сплошным праздником для Сирано.

Мольер прибегал к нему с сообщением о необычайном ажиотаже у билетной
кассы.

Вероятно, благодаря отзывам герцогини де Шеврез и графини де Ла
Морлиер весь парижский свет стремился на этот спектакль. О трагедии
говорили в салонах, не побывать на премьере могло бы выглядеть плохим
тоном, но, кроме билетов для привилегированных, и все остальные места были
нарасхват. Появились даже перекупщики, как показалось вначале театральным