Чтение 37–й страницы книги ~Круги на Земле~

- Проверяла?
- И не адзин раз! Учора зноу хадзила - ничога.
- Ты дзе шукала-то, Ялена?
Женщина непонимающе взглянула на нее:
- Там, дзе "н заус"ды сядзеу.
- Ниже по цячэнию паглянь, - буркнула Настасья Матвеевна. - Можа, якия
рэчы ссорыу - ды й знайдзеш.
- А... - начала было гостья.
- А я табе, выбачай, дапамагчы не магу, - и поднялась, показывая, что
разговор окончен. Заметила Макса, кивнула ему:
- Добрый ранак, унучак. Снедаць идзи - а то захалонець ус".
Отправилась провожать гостью до дверей.
Уже у калитки приобняла за плечи:
- Трымайся, Ялена. Трымайся...
И опустила за ее спиной задвижку.

3

Гости сегодня спали плохо. Настасья Матвеевна, которую уже не один год
посещала непременная и безжалостная спутница старости, бессонница,
слышала, как ворочался на кровати этот паренек, Игорь, как поднялся и
вышел во двор. Там он курил и что-то бормотал себе под нос. А в конце
концов вернулся обратно и, кажется, дальше спал без мучений.
Юрась проснулся на рассвете (мысленно она все еще называла его Юрасем,
хотя сын стал совсем другим, повзрослел и изменился; впустил в себя
чуждость - и она винила в этом себя, потому что когда рожала его,
позволила отвести себя в больницу и пуповину врачи ей не дали; а закопай
она пуповину у дома, в саду или под банькой, сын никогда бы не стал
отчужденным... таким - никогда).
Проснувшись, Юрась тихонько, чтобы никого не разбудить, оделся и выбрался
в большую комнату. Там Настасья Матвеевна как раз давала мужу позавтракать.
Отправив на работу Николая, она вышла во двор. Юрась успел умыться и
сейчас вытирался полотенцем; она невольно залюбовалась своим сыном, какой
он у нее красивый да крепкий, как ловко и изящно двигается.
- Добра, што так рана падняуся, - сказала ему. - Нам патрэбна перагаварыць.
Сын кивнул:
- Знаю. Для того и встал.
- Пайдзем, дапаможаш мне дастаць бульбу - трэба пачысциць на дзень.
Вернувшись в большую комнату, Настасья Матвеевна подвинула половик и
открыла крышку погреба. Юрась взял ведро и спустился туда; набрал
картошки, и они, закрыв погреб, пошли на веранду-кухоньку, чтобы не терять
даром времени. Можно ведь и разговаривать, и картошку чистить.
Налили в кастрюлю воды, взяли по ножу, поставили ведро посередине, чтобы
каждому было удобно дотягиваться.
- Итак... - начал Юрась. - Чертячник. И чеснок.
Она поглядела на сына, ни на миг не прекращая срезать с "бульбы" кожицу:
- Саабразицельный ты мой. Правильна. Ты яго не выкинув?
- Я-то нет. А вот Макс...
- А я яму ушыла в адзенне. И Игорю твайму у сумку паклала и у карманы.
- Правильно. Молодец ты у меня. ...Что делать-то будем?
- Што усе, то и мы. А вам уехаць нада.
Он покачал головой и бросил очищенную картошку в кастрюлю: бульк!
- Нет.
- Як гэта "нет"? Ты ж не разумееш...
- Понимаю, мам. Все понимаю. Ну, не все, конечно, но... Просто, видишь,
тут ведь как получается. Игорь - его просто так не увезешь, это не Макс,
он мне не подотчетен. А на всяких необычных штучках он просто "подвинут".
Едва я начну пытаться его отсюда спровадить (и если при этом он почует
неладное), Игоря отсюда клещами не вытащишь. Сейчас лето - так что даже
выгони ты его из дому, будет в поле спать или к кому-нибудь пойдет
постояльцем. ...Да и нельзя его выгонять, чеснок ведь тоже... сама
знаешь...
Настасья Матвеевна вздохнула, отправляя еще одну картофелину в кастрюлю:
бульк!
- К тому же, - добавил сын уже спокойнее, - везти сейчас Макса домой
нельзя. Семен лечится. А в такой период чувствуешь себя не лучшим образом
- не нужно, чтобы мальчик все это видел.
- Дык пазвани яму, запытай, можа, "н ужо вылечыуся, - заметила Настасья
Матвеевна. - И карэспандэнта свайго справадзь. С"ння звадзи да кругоу,
няхай заснимець их - ды й едзе сабе.
- Я спрашивал - у Игоря отпуск на неделю. И поверь, он собирается провести
его здесь. Как он выражается, "выжать из материала все, что можно".
- Пагана. И што "н можа рабиць?
Юрась пожимает плечами, бросает картошку: бульк!
- Наверное, пойдет людей опрашивать. Будет ходить по лесу, исследовать
берега Струйной... Да что угодно!
- Ой як пагана! - она качает головой, гладит дрожащими пальцами занывшую
кисть левой руки. - Хоць бы Макса дома утрымаць.
- Не выйдет, мам. Ты ж понимаешь, ему только что-нибудь скомандуй - и он
тут же сделает наоборот. Да и лето... не удержим мы его дома.
- Гордзеичыха прасила, каб вы, адъязджаючы, и Дзяниску забрали. А то ей
адправиць не з ким.
- И с Дениской та же самая история. Пускай пока... вдвоем, может, ничего с
ними и не станется. Да и я пригляжу, постараюсь утянуть их с собой, когда
пойду с Игорем. Вчера, кажется, их заинтересовало то, чем он занимается.
Бульк!
- Кстати, мам, вот ты нас хочешь услать. А вы сами-то? И другие?..
- Дык яны ж знаюць ус".
- А местная ребятня? Мы-вон вчера повстречали целую толпу.
- Дык у их же свое бацьки "сць. Ня гэта страшна. Сцярэгчыся б тым, хто...
- она замолчала тогда, не зная, как назвать, обозначить ту категорию
людей, которым следовало бы быть осторожнее: местных одиночек, старых или
попросту неприякаянных людей, тех, кто живет уже не там и не здесь, словно
плывет в тумане; в тумане, из которого теперь в любую минуту может
выпрыгнуть зверь. Она замолчала тогда, а сын не спрашивал, но только
позже, когда узнает о визите Елены, жены Степаныча-"рыбака", он поймет,
что имела в виду мать.
- Так что ж делать-то будем?
Бульк!
- Будзем глядзець па бакам. И будзем внимацельными. И асцярожными.
- И да поможет нам Бог! - совершенно серьезно закончил он.
Бульк!

4

- Скажы, табе штось снилась с"ння?
Юрий Николаевич непонимающе взглянул на Игоря:
- Что ты имеешь в виду? Конечно, снилось. Но, как обычно у меня с этим
бывает, я почти ничего не помню.
Он лгал.
Во-первых, Журскому частенько удавалось вспомнить собственные сны,
особенно когда в них присутствовала музыка (а это было почти всегда: как
иные спят и видят картинки, он слышал симфонии и сонаты, концерты и
каприсы; кое-что даже записывал, хотя баловство это, не серьезно...).
Во-вторых же...
- Я таксама. Але с"ння... с"ння вс" па-иншаму.
Продолжать Остапович не стал, видимо, решив, что раз Юрий Николаевич
своего сна не помнит, то и говорить не о чем.
Журский не настаивал. Вместо этого, повернувшись к дому, он крикнул:
- Макс, ты скоро?
- Уже иду! Вы это... выходите без меня, а мы с Дениской догоним. Дорогу он
знает.
- Ничего, мы подождем.
Остапович удивленно взглянул на друга, но промолчал - наверное, все еще
оставался под впечатлением от своего сна.
- Какие у тебя планы на сегодня? - поинтересовался у журналиста Юрий
Николаевич. - После того, как вторые круги осмотрим?
- Людзей попытаю... - туманно отозвался тот. - И яшчэ "сць задумка адна...
- Я готов! - это Макс примчался, позавтракавший и гарцующий вокруг
взрослых на манер жизнерадостного жеребенка.
- Тогда дуй за Дениской! - скомандовал Юрий Николаевич. - Только чтоб одна
нога здесь, другая там.
- Бу сделано!
- Слухай, а у хаце у вас кошка "сць? - спросил вдруг Остапович.
- А как же. Где ж ты видел деревенский дом без кошки, чудак-человек!
- Значыць, кошка...
- Только что-то я ее давненько не замечал. Надо будет у матери спросить.
...Что ты говорил?
- Нячога, - покачал головой Остапович. - Нячога.

5

Игорь Всеволодович выглядел сегодня еще хуже, чем вчера.
"Наверное, ему тоже какая-нибудь гадость приснилась", - решил Макс.
Все четверо пылили по дороге, в сторону магазина - именно этим путем дядя
Юра решил повести компанию ко вторым кругам.
- Знаешь, чего я подумал, - обратился Макс к Дениске.
Мальчишки специально приотстали, чтобы взрослые не услышали их разговора.
- А вдруг наши с тобой круги просто-напросто исчезли из-за дождя.
- То есць? - моргнул приятель.