АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Волхвица стукнула по лбу князя:
- Сам не играй с огнем...
И в тот же час пошла, а Святослав за ней.
- А ты куда же? - бояре не стерпели. - Русь сыновьям оставил, себе ничего не взял. Сего в вашем роду от Рурика и близко не бывало!
- Как мне сидеть на киевских горах, когда супротив нас весь мир поднялся и токмо часа ждет, чтоб Русью овладеть и утвердить здесь свой порядок? Не сдержим супостата, не отстоим своих воззрений на человеческую суть - погибнем в роскоши и злате. Должно быть, вам известно, как червь сей исподволь снедает душу, ужель не испытали сами? Нам ли, даждьбожьим внукам, поклоняться кумирам, кои воздвигаются рабами? А посему след утвердить своих. Себе не взял ни власти, ни земель. Далече мой престол, пойду и сяду там, где мне должно править. И дверью хлопнул...
17
Мир следил за ним, как хищный зверь за своей добычей, которую не просто взять, но взявши, можно насытить брюхо. Князь чуял сей львиный взор и зрел оскал, и слышал рык угрожающий, но шел на Балканы, где был его престол. Скорей всего сам император Цимисхий напал бы на него в дороге, из засады, однако Святослав вел с собой дружину в десять тысяч, а царь византийский помнил, как русский князь, имея тысячу полуголодных, истощенных воинов, взял на копье Переяславец и все города булгар.
Сейчас же видел дружину в десятеро больше и знал, почему гридни княжеские едут без кольчуг и лат, в одних рубахах. И посему готовил западню близ Переяславца. Хазарский каган, оправившись от бегства под булатом князя, собрал рассеянную Тьму и вновь пришел к своему брату - булгарскому царю без скипетра и державы. Тот вмиг забыл все свои клятвы Святославу, ибо по законам Тогармы присяга, данная властителю чужого рода, не имеет силы, и клятвопреступление грешно, коли творится против сородича.
Не князю русскому, но кагану был братом царь булгарский, и оба - сыновья Тогармы.
Совокупив полки, они пришли на порубежье и затворили путь Святославу на Балканы. Сорок тысяч войска, укрывшись среди камней и скал в горах, лежали, не дыша, и поджидали князя, а за его спиной, в трех поприщах, неотвратимым мерным шагом шагали легионы Цимисхия, готовые отрезать обратный путь и раздавить Дружину Святослава, как давят виноград. Князь же не изведал западни, хоть и ежечасно взирал на звезду Фарро, светившую над окоемом: мерцающий сей светоч не багровел и не окутывался пылью - знать, путь свободен. Боги с небес все зрели и молчали, вкушая дым травы Забвения...
Однако супостата выдал клин лебединый, тянувшийся в полуденные страны: позрев засаду, птицы развернулись, снизились и с кликом воинским пошли на Тьму.
Взглянул на это князь и, выстроив полки в порядок ратный, ударил сходу по сыновьям Тогармы и легионам Цимисхия. Те и другие, думая, что одни остались и супротив дружины не выстоят, в тот час же побежали в свои концы. А Святослав, соединив полки, погнался за царями и бил их до самых стен Переяславца. Из крепости к хазарам и булгарам подмога вышла, и чуя смертный час, князь снял рубаху и бросил ее наземь.
- Помужествуем, братья!
Позрев на эту сечу, Даждьбог не выдержал и молвил Роду:
- Не двигай Время, Свет. Пусть солнце останется в зените хотя б на час. Князь не управится к полудню, и на закате твое светило ударит ему в очи и ослепит.
Владыка был неумолим.
- Коль помогу, он пуще возгордится и вовсе нас отринет. Что нам творить тогда? Сидеть на небесах, скучать? Ведь нас не будет, коли мужи такие не станут взоры поднимать и обращаться к нам.
- Тогда позволь хотя б дождем окропить их плечи и головы, смыть пот и кровь. Позри, им жарко, внуки пить хотят.
- Добро, кропи, - смирился Род. - Да токмо всех, и супостата.
Дождь из высоких облаков - слепой, сверкающий на солнце даждьбожий дождь - в тот час же пал на землю, омыл разгоряченных кметей, смочил гортани и уста, чтоб бог услышал их возглас:
- У Ра! У Ра!
И к вечеру дружина Святослава разбила наголову сыновей Тогармы и, взяв большой полон, вошла в Переяславец. Князь сел на трон.
- Вот я и дома...
Не медля снарядил и отослал гонцов к Цимисхию, веля сказать:
- Престол свой возвратил себе. Теперь хочу взять твой, ибо ты в союзе с Тьмой грозишь народам Ара ввергнуть их в рабство перед златом. Иду на вы! И скоро буду под Царьградом.
На сей раз все - и боги с небес и союзники Царьграда с русских порубежий - взирали на схватку великанов. Империя ромеев мнила себя центром мира и, битая, многажды царями скифов, русскими князьями, платила дань им и никак в толк взять не могла, почто, имея полмира под пятой, казну богатую, ученых полководцев и легионы воинов отважных, пред кем никто не мог стоять, не в силах выдержать удара варваров, коими они считали Русь. И всякий император, воссевши на престол, рвал прежний договор, хитрил иль вовсе отказывался платить, но в итоге получал щит, приколоченный к вратам Царьграда и дань более тяжкую. Так же и Цимисхий, занявши трон, совокупил в союз народы многие и бросил вызов не Святославу, а суть Руси.
И получил свое. Разбив на поле брани стотысячное войско, князь взял на копье все города ромейские и пришел к Царьграду, как говорил. Испытывая неуемный страх пред дружиной, вдесятеро меньшей, и будучи в отчаянии, сначала император бил плетью полководцев, патрициев и челядь, просивших замириться с князем и дать ему дань, чтоб сохранить столицу от варвара. Затем пришел в себя и просьбам внял, и, посылая Святославу дары и дань, признал себя вассалом, прося при этом встречи.
Князь дал добро. Вассальный император, суть подданный Руси, приплыл на корабле со свитой, в одеждах золоченых и с короной на битом лбу, а господин и победитель - в ладье с одним гребцом: вторым был сам. И, как всегда, в рубахе.
- Полмира мне платят дань и четверть мира - мои союзники, но я плачу тебе, - так начал Цимисхий. - Знать, ты владеешь миром? Ты управляешь им?
- Я не владею миром, - признался Святослав. - Зачем мне сие бремя? Довольно и того, что им владеет бог, а аз бога ведаю.
- Но ты захватил Балканы, Землю Сияющей Власти, и сел здесь княжить!
- Я взял лишь то, что испокон веков принадлежит славянам. Здесь перепутье всех Путей земных и середина земель народов Ара, и сел я ею володеть, чтоб уберечь от Тьмы.
- Ужель ты, сидя здесь, не имеешь замыслов, чтоб править миром?
- Се замыслы рабов, я рабства не приемлю.
- Я ныне побежден и данник твой, - начал хитрить ромейский царь. - Ты господин мне... Открой же тайну, поведай, отчего могучая империя терпит пораженье и склоняется пред Русью?
- Нет тайны никакой, - пожал плечами князь. - ромеи забыли свое родство и вообразили себя древом. На самом деле вы токмо ветвь народов Ара, но ветвь отсохшая и не имеющая своих корней. Привиты вы к чужому пню вместо погибшей кроны. Вас не питают природные земные соки, и посему нет воли, чтобы сразиться насмерть, как мы идем на вас, без мзды и корысти. И ходим не за данью, а с мыслью всякий раз заключить мир и любовь. Вот и сейчас сие мы сотворили. И, полагаю, покуда жив я и силен, мир будет между нами, пусть не на совести - на страхе. Но будет ли любовь? Ведь ты же мыслишь - я император при короне и варвар предо мной... Скипетрами и державами у меня сума набита, корон не счесть, но много ли с них проку, коль всем известно: не цари, не шахи и не князья ныне управляют миром, а суть злато?
Вернувшись в свой Царьград, Цимисхий не нашел покоя. Позор его душил, словно грудная жаба, и в снах дурных виделся ему князь Святослав, сидящий на его престоле. И, просыпаясь, он бежал в тронный зал, чтоб убедиться, сон ли, затем скликал попов, чтоб воскурили ладан и изгнали беса, дух коего чудился царю. Патриции, придворные вельможи уже молву пустили - после похода болен император, из дворца не выезжает, не принимает полководцев, наместников земель, а изредка, призвав церковных иерархов и оракулов, узнать пытается, что есть любовь. И все время продолжает спор с неким варваром.
- Я просвещенный император! Мне ведома гармония, искусства тонкие и философия. Я изучил Платона и Аристотеля! Познал труды великих полководцев, науку побеждать! Ужель все это ничего не стоит, коль ты, потомок грубых скифов, язычник и крамольник лютый, разбил меня? Нет, это невозможно! Ты не открыл мне таинства! Я зрю в твоем обличье благородство, в глазах - высокий ум. Скажи, где ты учился? И у кого? Кто был наставник твой?
Однажды ночью царь проснулся, проверил, пуст ли трон, и не попов позвал, а вспомнил кагана хазар, коего тайно пригрел подле себя: по договору с князем должен был его выдать головой. Утратив свой престол, власть и войско, Приобщенный Шад служил советником и мыслил возродить Хазарию.
- Ты много воевал со Святославом, - стараясь быть царственным, промолвил Цимисхий. - Ответь мне, в чем суть его таинства?
- Се дикий варвар, мой господин! - с готовностью сказал советник.
- Нет, ты не угодничай, а правду мне скажи!
- Князь не просто смертный. Он - сын бога Рода, который плотью поделился, и рожден от волхвованья.
- Мы все цари - суть божьи дети или его помазанники! Ты истину глаголь, лукавый пес!
- Истина доступна богу, - замялся Приобщенный Шад. - В том, что отвечу, нет таинства... Вся сила Святослава в том, что презирает рабство, злато и смерть. Все то, на чем весь мир стоит.
- Прочь пошел! - и император метнул в него золотое судно - горшок ночной. - Я тоже злато презираю! И ненавижу рабство! И смерти не боюсь! Иди отсюда вон, пока не выдал Святославу!
Каган, обрызганный царским дерьмом, утерся и не ушел.
- Есть способ отомстить за свой позор. Я много воевал и нрав княжий знаю...
- Пока он на престоле в Переяславце - для мести недоступен! Я посылал убийц наемных, льстецов и хитрецов, прекрасных жен, но все пустое. Поднявший руку мести в Земле Сияющей Власти в тот же миг гибнет сам, и лютой смертью.
- След выманить его!
- Я печенегов насылал на Киев, варяжские ватаги чуть Новгород не взяли - князь даже бровью не повел. Вкупе со златом он и свой род презрел: на вопли, матери и сыновей своих не отвечает...
- Я выманю его...
- Чем и как? К себе он близко никого не подпускает...
- Есть возле князя человек, мне верный, - начал каган, пытаясь извернуться и не назвать имени. - Раб в прошлом, златолюбец, и тешит он месть за сына.
- Малуша-ключница, его жена и мать Владимира, - угрюмо сказал царь. - При ней Добрыня...
И это все пустое. Рабыня любит Святослава и готова глотку перегрызть даже своему сыну, коль он на князя посягнет. Мне ведомо, что есть любовь рабыни к господину. Забудет, кто послал и с какой целью... Жена сия непредсказуема, ибо подвластна не хозяину, а космосу.
- Нет, император мой. Се не Малуша...
- А кто?
- Се муж. И воевода знатный.
- Знать, Свенальд! Я с ним сражался при Игоре, когда водил кентурию... К нему я тоже слал послов. Он умертвил или способствовал погибели всем трем князьям Руси из рода Рурика. А Святослава отказался выдать. Сказал, он люб, служу за веру.
- Что предлагал ему?
- Что можно предложить, коль златолюбец? Хотя и в прошлом?.. Много давал, не согласился.
- За веру потребна цена другая...
- Не согласится выдать князя! Он в старчестве сошел с ума!
- Цена! Во всем важно, какую цену назвать! Кому и в чем.
- Ты предлагаешь разорить Империю?
- Обогатить ее. И за обиды воздать. А ты в уплату долга свои легионы приведешь на устья рек и берега морей, где мы рабами были - суть господами над миром. Ужель ты пошлин не платил хазарам?
- Я бы привел... Но чем возьмешь Свенальда?
- Старшие сыны князя во гневе на Люта, от коего он бежал и ныне скрывается, - поведал каган. - Подставлю им Свенальдича... А он последний сын Свенальда, рожденный от жены любимой, обиды не простит, в отместку выдаст князя.
- Добро, - помедлив, согласился царь. - Покончишь со Святославом - главу его доставишь мне.
- Нет, император. Глава его принадлежит ни мне, и ни тебе.
- Кому же?
- Тому, кто правит миром.
По обыкновению, вернувшись из похода, Свенальд убрал коня, отмыв его от вражьей крови, после чего меч отточил: то ли латы у ромеев крепче стали, то ли булат слабеет от времени - зазубрины на лезвии, как стариковский рот. Исправив все дела, он ощутил тоску: недоставало священнодейства, ритуала, когда он, получивши мзду за ратный труд, прежде чем отправить ее в землю, уединялся в киевских хоромах и не являлся день, два, три - смотря сколько получил за труд. Никто не ведал о сей страсти, даже старая служанка, когда он запирался в своих покоях, не смела постучать и оставляла пищу и питье под дверью.
А воевода старый бросал на пол ковер персидский, вытряхивал суму со мздой и, на колена опустившись, рукою бережной сначала злато разбирал, раскладывал по чести, и лишь затем, подобно ювелиру или старьевщику, рассматривал монеты. Были затертые, так что не различить, чья она и кто изображен, были совсем древние, отрытые из кладов, курганов и гробниц; и были новые, на коих чеканный профиль нынешних царей, князей и королей блистал и радовал бы очи, однако же Свенальд такие в тот час же отбирал и засыпал в горшок. Ему приятны были те, что постарше. Наемник старый за жизнь свою во множестве позрел монет всех стран и государств, и узнавал на них властителей, как свою родню. Порой, колдуя над златом, он вел с ними беседы и вспоминал, с кем воевал из них, сколь войска было на ратном поле и кто победу одержал. И выходило, со многими он бился, и многих победил, и многие его одолевали, но он обиды не держал - лишь усмехался.
- Добро досталось шестопером, - и тер плечо.
Порой он так и засыпал подле ковра со златом, а вскинувшись от сна, слюну, истекшую из уст, дланью утирал и вновь приступал к царям.
Искал того, кто правил стороной родной. Найти б его, и в тот же час нашел бы отчину. Но сколько б не воевал, в каких бы землях не был и сколько б мзды не получал за службу - так и не встретил той монеты, которую зрел в детстве, и голос чей-то говорил:
- Се наш древний царь. Позри, каков!
Теперь же, пойдя служить за веру, Свенальд не получал монет, но страсть искать своего царя осталась. Близок был смертный час, а стороны родной так не сыскал. Умрешь в чужой земле, и кто будет рядом в тот час, такую и тризну справят. Коль крамольники - сожгут в ладье, христиане - зароют в яму, а то и не познав кто он от рода, бросят на поживу зверю. И погибнет душа, ибо пути лишится. При жизни все бродил по свету - и после смерти бродить, да токмо уж во тьме... Уединившись, как и прежде, он память свою терзал, стараясь вспомнить приметы родины кроме тех, что в голове остались - запах сосны, овчарни и горючего камня. Лежал и думал, и мыслями бродя далеко, вновь возвращался к Святославу.
Сказал, на вы пойду и буду биться с Тьмою. Пошел и бился, и победил, но зачем сюда явился, к булгарам? Там отчая земля его, в Руси, на киевских горах, а на Балканах суть чужбина! Так нет, сел на престол и княжит, и говорит - се середина земли моей... Ужель и он не знает, где сторона его? Ужель и он бездомок и тоже ищет отчину? Беда, коль эдак... Хотел ведь послужить за веру, бескорыстно, чтобы понять, стоит ли сторона родная выше злата? И там, в донской степи не понял, и здесь. Князь печенежский, Куря, напал на Киев и чуть не взял его, а Святослав и шагу не ступил, дабы помочь, словно град стольный для него чужая волость. Добро, хоть Претич подоспел...
Бездомок, истинный бездомок!
Иль отчина его не суть земля, а небо? Молва же ходит, будто князь - сын бога Рода...
В часы раздумий сих Свенальд вдруг шорох услыхал за своей спиной. Дверь в воеводские покои затворена была, а тут ровно шаги слепого - там остановится, там на стену наткнется.
- Эй, кто там бродит?
- Да это я пришел, - послышался знакомый голос.
Свенальд оборотился, замер: слепой купец стоял! Все тот же плащ затрапезный, седая борода и голова на месте.
И вспомнил воевода, в который час по русскому поверью покойники приходят. Однако же не дрогнул, а токмо усмехнулся, заперхав горлом:
- За мной явился?
- Не за тобой - к тебе, - гость нащупал лавку и тяжко сел: верно под плащом два пуда злата. - Позри, я жив и тень от меня идет...
- Но я же убил тебя! И голову отсек! Сей утлый человек вдруг засмеялся зычно, ровно жеребец заржал.
- Убил?.. Се верно, и голову отсек! Да не меня - мою седьмую суть!.. А сутей множество, и посему меня убить нельзя.
Уняв же трубный смех, вновь скрючился, повиснув на посохе из мирта. Свенальд к нему приблизился, за бороду рванул - нет, на шее голова! И даже следа нет...
- А ты, я слышал, нынче пошел служить за веру - не за злато?
- Уж не перекупить ли ты пришел? - воевода приподнял гостя - легкий, ровно пустой кошель с-под злата...
- Кто нанялся за веру, тех грех перекупать, да и не сыскать мне столько злата.
- Зачем же ты явился? Ведь неспроста забрел!
- Я весть принес худую...
- Худую весть? - Свенальд оставил гостя. - Мне уже столько лет, что вести всякие лишь просто вести. Добро ли худо - все едино...
- Не весел что-то, воевода! А ведь за веру воевать приятно, не так ли?..
- Ну, говори, чего?
- А вдругорядь не станешь убивать? Весть-то дурная!
- Да вас же, оборотней, разве перебьешь? Добраться бы до первой сути!..
- Твой сын любимый, Лют именем, пал ныне от руки Олега Святославича. Достал его мечом и снес голову, как ты когда-то моей седьмой сути. И на кол повесил в своем Искоростене. А тело волкам бросил.
Рука Свенальдова на меч легла. Сам он вздыбил грудь, но медленне вздохнул и скрючился.
- Не веришь - посмотри. Висит и ныне там. Вот только вороны глаза склевали, - добавил тут слепой. Десница воеводская упала вниз, повисла плетью.
- Туда ему дорога...
Гость не поверил слову, в пустых белках его возникли две точки черные.
- Ужели не скорбишь о сыне?
- О матери его скорблю... И радуюсь, что не позрела, кого родила на свет.
- Жестокий стал... Когда служил за злато, добрее был.
- Ты думал, я в сей же час мстить пойду? Сию же тешил мысль?
- Нет, верный воевода, подобных мыслей не бывало.
- Что ж привело тебя, слепой? - Свенальд схватил за горло. - Инно вот меч возьму!
- Постой! Постой! - гость вырывался. - Головой моей седьмой сути ты князю доказал: за веру верно послужить готов! Ну а моей-то что и кому докажешь?
Отбросив гостя, как мешок, сел воевода. А тот поднялся, охая, держась за поясницу.
- Ей-ей, без умысла! Шел и по пути узнал про Люта... И мыслил сначала сообщить весть горькую, ну а потом уж. и другие... А как иначе поступить?.. Ты ведь и так невесел был, сидел и тосковал. И оно понятно. Когда не ведаешь земли своей, служить за веру так же скушно, как и за злато. Не я Свенальдича сгубил, древлянский князь Олег, а ты на меня напал...
- Зачем пожаловал?
- Да был же уговор у нас... Конечно, давний, и утекло с тех пор...
- Какой был уговор?
- Я не в пример тебе слово свое держу и коварным образом не сношу голов союзникам...
- Какой был уговор?!
- Ты же хотел узнать, где твоя отчина? Я обязался... И вот пришел... Помнишь, ты кручинился, что Пути Последнего лишишься, коль тризну справят на чужбине? Иль ныне все равно тебе, по чьему обряду тебя отправят в Путь?
- Нет, мне не все равно... Ужели ты изведал, где родина моя?
- Да как условились, изведал.
- И где же? Где?!
- Ну, погоди, скажу. Куда спешить? Есть время... Свенальд брови поднял и обнажил глаза.
- Я вспомнил... Ты ничего не делаешь задаром. Опять потребуешь, чтоб я кого-нибудь стравил друг с другом, под меч поставил?
- Что ты, Свенальд! Ни-ни!
- Я князя не предам. Уж лучше кануть в бездну после смерти.
- А кто просит взамен измены? Я не прошу! Поскольку знаю - ты за веру служишь. Окажешь мне услугу. Ну, право, безделица.
- Какую же услугу?
- Видишь ли, Свенальд, я еще одну весть принес. Только не знаю, как она князю будет: в скорбь иль в радость. Сам не пойду к нему, инно ведь коли худой весть посчитает, то голову смахнет в сердцах, как сын его, Олег, твоему сыну Люту. У меня же много сутей, но жалко всякую... Ты Святославу весть передашь - сие и есть услуга.
- Что-то ныне берешь ты мало...
- Но ведь и плачу не златом! Задумался Свенальд, мысленно поискав коварство, да вроде нет западни...
- А ты не врешь, слепой? Воистину узнал, где отчая земля?
- Не веришь мне... И зря. Да, я скупой, но разве обманул тебя хоть раз, когда в союзе были?
- Да слишком мало просишь!
- Ну вот, не угодишь... Добро, чтоб ты не сомневался, я наперед скажу, - гость бороду разгладил. - Земля твоя - Норвегия. Ты в ней родился. Бывал я там однажды: все так и есть, сосною пахнет, горючим камнем и овчарней.
- Норвегия?.. И бог мой - Один?!
- Се верно, Один...
- Я чуял!.. И однажды злато отослал, чтоб в жертву принесли. Так Один! - Свенальд к небу очи поднял, чего никогда не делал, но над главою был свод покоев. - Но если ты солгал?!
- За веру служишь, а никому не веришь... - вздохнул слепой. - Но я прощаю... Мне помнится, монету ты искал, где есть твой царь. Ее ты с детства помнишь...
- Искал!
- Так на, возьми!
И точно в длань воеводскую вложил монету. Потертая изрядно, множество рук помнившая, она сейчас лежала в его руке. Глас прозвучал:
- Се наш древний царь. Позри, каков!
А Святослав тем часом стоял под звездами на царском гульбище дворца и в небо зрел: звезда Фарро исчезла с окоема! Или пропала, смешавшись с другими, но такого прежде не бывало. Он мог отличить сей древний путеводный знак народов Ара от тысяч звезд иных, и отличал, и зрел его средь бела дня, когда все остальные таяли под солнцем.
Истолковав сие двояко - к добру и к худу, - он вошел в палаты и сел за стол мраморный, чтобы писать к Цимисхию: царь в нарушение договора держал возле себя врага Руси, суть кагана. Они ж условились и поклялись своим богам не привечать врагов друг друга, дабы не сеяли они раздора меж ними, не шептали в уши слова дурные и не губили мира. Князь положил перед собой лист харатейный, взял перо, но мысли о звезде к нему опять вернулись и отвлекли.
Фарро является тому, кто жаждет видеть путь. Другие же, кто идет своей дорогой иль тропой, иль вовсе бездорожьем не зрят, как будто ее вовсе нет на небосклоне. И в том, что звезда померкла перед взором князя, был добрый знак - видно, минул гнев божий и они вернулись к нему, и будет Последний Путь. Зачем сейчас Фарро, коль Род укажет, куда идти? Когда ты бога ведаешь, а он тебя ведет, не нужно путеводных звезд!
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 [ 37 ] 38 39
|
|