Чтение 37–й страницы книги ~Куявия~

От двери Якун сказал мрачно:

- Намного больше. Я уже пожил, повидал жизнь. Иггельд, ты же не дурак, хоть и молодой, уже понимаешь.

- Не понимаю, - вскрикнул Иггельд. - Пусть кто-то другой...

- Другого нет, - возразил Апоница. - А появится, это ж междоусобная резня, этих других много. И все начнут доказывать свои права. А ты - один! И твои права никто не оспаривает. Давай, Иггельд!.. Ты начал хорошо. Давай! За Черныша!

Иггельд вздрогнул, судорога прошла по его измученному лицу. Все затихли, Апоница выпустил край кольчуги. Иггельд, шатаясь, вернулся к столу, ноги подломились, он рухнул на широкую дубовую лавку, та прогнулась и жалобно скрипнула.

Апоница поспешно поставил перед ним кувшин, кто-то сунул чашу. Иггельд жадно налил, отхлебнул, поморщился.

- Что это?

- Плакун-трава, - пояснил Апоница. - У врагов надо учиться всему, чему стоит учиться. Нет, сейчас не до вина. Голова должна быть ясной. Теперь - ясной! Ты сказал все правильно. Ты решил все верно!.. Жаль только, что ты просыпаешься, когда становится невмоготу, а все остальное время ты ни рыба ни мясо. На тебе хоть воду вози. Ты слишком добр и уступчив, Иггельд!.. Но когда тебя разозлить, решаешь быстро и правильно. Сейчас решил быстро и правильно! Видел, как ликовал народ?

* * *

Он с огромным трудом заставил себя пройти мимо комнатки, в которой держал пленницу. Лицо ошпарило, словно кипятком, кожа горела огнем, щипало, чувствовал, что останутся ожоги, и пусть останутся, пусть испятнают лицо, как испятнал свою совесть, свою душу, свое сердце.

На третьем этаже, в своей комнате со злостью сорвал перевязь с мечом и отшвырнул в угол, с отвращением содрал картинно блестящий панцирь, чересчур напоказный, наглый, малоудобный в бою, но идеальный для пускания пыли в глаза, для красования на белом коне перед народом.

Содрал даже сапоги с дурацкими позолоченными шпорами, зачем они человеку драконов, рухнул на стол и почти вслепую пошарил по столешнице в поисках кувшина с вином. На столе пусто, за спиной раздались нарочито шаркающие шаги.

Он выждал, но никто не появился, в раздражении обернулся. Посреди комнаты смиренно стояла Пребрана. Руки сложила на животе, в глазах жалость и скорбь, но Иггельд поморщился, сразу же с ревностью вспомнил, как Пребрана и Артанка беседуют мирно и без крика, как Ефросинья и Артанка сидят голова к голове и шепчутся, показывая друг другу рукоделье, как Артанка что-то объясняет этой Пребране, а та лишь морщит лоб, стараясь понять...

- Прости, ваша милость, - сказала Пребрана, - но лишь простой люд может отдыхать, а те, на чьих плечах наши заботы, не знают отдыха...

- Что тебе? - спросил он почти враждебно.

Пребрана сказала участливо:

- Ты страдаешь, ваша милость. Но ты по-хорошему страдаешь.

- Что хорошего в страдании? - ответил он с тоскливой злостью.

- Много.

- Перестань...

- Не других винишь, - сказала она, - а себя. Это очищает душу. Скажу тебе, в чем призналась Блестка в последний день...

Он спросил вяло:

- Какая Блестка?

- Сестра Придона, - пояснила она. - Которую ты захватил и держал... в доме.

- В цепях, - добавил он горько, правильно оценив ее заминку. Тут только понял, что именно она сказала, вздрогнул, посмотрел расширившимися глазами. - Сестра Придона?.. Ее настоящее имя Блестка?

Она кивнула, продолжила так же монотонно:

- Да, ты держал в плену сестру самого Придона. Но сейчас, может быть, артане уйдут. Блестка уже у них. Не страдай так... может быть, все к лучшему.

В комнату вошел Апоница, быстро взглянул на Пребрану, она отошла. Возможно, хотела что-то добавить, но не стала при Апонице, тот сказал Иггельду негромко:

- К тебе князь Кадом.

Иггельд насторожился.

- Чего он хочет?

- Не сказал, - ответил Апоница. Глаза непроницаемы, но губы расплывались в усмешке. - Но просил принять, причем говорил очень даже вежливо.

- Просил? Не требовал?

- Просил, - подтвердил Апоница. Добавил с усмешкой: - И даже меня не грозил повесить.

- А тебя за что?

- Ну, князь всегда найдет, за что.

Иггельд сказал мрачно:

- Зови. Нехорошо князя заставлять ждать.

Апоница поклонился, сказал хитренько елейным голоском:

- Еще бы! То князь, а то мы...

Он взглянул на Пребрану, та поклонилась, быстро вышла, Апоница исчез за нею следом. Внизу хлопнули двери, простучали тяжелые подошвы по ступенькам. Добронег зашел первым, поклонился как никогда низко, сказал с предельной почтительностью, только что на колени не встал:

- Благородный Иггельд, князь Кадом...

Он отступил, но не ушел, а встал у двери, опустив руку на рукоять меча. Князь, тучный осанистый мужчина уже преклонных лет, с лицом надменным и заносчивым, что появляется у каждого властелина на удаленных землях, где сам закон, судья и палач, подошел на диво тихо, с некоторой робостью.

Иггельд хотел вскочить, но вспомнил Апоницу, его наставления, стиснул челюсти и заставил себя сидеть, так как эта жирная сволочь не поймет, что есть простая вежливость и почтение к старшим, обязательно усмотрит трусливую услужливость слуги, сразу же начнет вести себя по-барски, а тогда, скорее всего, прольется кровь, что-то слишком быстро он приходит в бешенство... Блестка, что ты со мной делаешь... либо придется обламывать этого князя долго и с ненужной жестокостью.

Князь остановился, маленькие заплывшие глазки осторожно прощупывали его взглядом. Иггельд, чтобы не оробеть, заставил себя отчетливо вспомнить всех вооруженных долинчан, что по одному его слову ворвутся хоть сюда, хоть в любой дом, вспомнил несокрушимых драконов в его власти, это как-то отразилось на его лице, князь вздрогнул, поклонился снова.

- Благородный Иггельд... Я знаю, что вы заняты большими делами, и не задержу вас...

- Ну, - сказал Иггельд нетерпеливо, - короче.

- Я князь Кадом, - сказал князь торопливо, - властелин земель Междугорья... А это значит, что в мои владения входят и... гм... эти горы...

Иггельд насторожился, подобрался и посмотрел на князя, как коршун на цыпленка. Князь побледнел под его взглядом, заговорил еще торопливее, сбиваясь и проглатывая слова:

- Я хочу сказать, что... что в моей власти и эта Долина... а это значит, я вправе жаловать своих людей... да, жаловать как землями, домами, так и вотчинами... С этого дня моим повелением благородный Иггельд становится благородным беричем Иггельдом... с правом володения этой Долиной!

Он договорил, бледность начала медленно уступать привычной багровости. Он даже перевел дух, понимает, сволочь, подумал Иггельд мрачно, что я его мог, не дослушав, как еще одного претендента на власть, на эту Долину, тоже на кол...

С изумлением ощутил, что все как-то смирились с жуткой казнью Белга, знатного бера, на колу. И хотя долинники сделали так, чтобы тот не мучился долго, а помер почти сразу, но все-таки казнь, все-таки жуткая смерть...

Он наклонил голову и прорычал нарочито мрачно и злобно:

- Я не принимаю подачек! Я прихожу и беру... по праву силы. Это Долина моя потому, что ее взял я, а не потому, что мне кто-то подарил. Добронег, выведи князя!

Добронег с готовностью сдвинулся, князь торопливо поклонился и почти бегом бросился к выходу. Добронег шел следом, явно едва удерживаясь от желания проводить пинками.

А ведь он получил то, за чем приходил, мелькнула мысль. Князь, битый и перебитый в этих хитрых играх, и не надеялся, что паду на колени и с благодарностью поцелую руку, просто довел до моего сведения, что сам на власть не замахивается, будет сидеть тихо и сопеть в две дырочки, дожидаясь ухода страшных артан. И даже дал мне показать свою власть, к двери побежал нарочито трусливо, чтобы мне, властелину Долины, было приятнее...

Стыд ожег лицо с такой силой, что кожу защипало, будто окунулся в кипяток. Как быстро, ощутив власть, становимся подленькими, как быстро стремимся выместить свои обиды на всех, кто подворачивается под руку!

- Блестка, - сказал он вслух. - Блестка... Что ты со мной сделала?..

Глава 21

Ночь наступила на диво тихая, даже звезды, казалось, покрупнели, стали почти такими же крупными и цветными, как на равнине, где звезды и синие, и зеленые, и красные, даже лиловые, как ее глаза, а здесь, высоко в горах, они все одинаково мелкие, бесцветные, похожие на крохотные кристаллики льда, светят холодно и равнодушно, не подмигивают, как там, в степи, где она живет, где она смотрит в небо... не потому ли звезды там такие яркие, что она смотрит на них?

На столе открытый кувшин вина, две чаши с темным красным вином, по комнате струится пьянящий аромат, Иггельд вперил взор в почти багровую поверхность, язык облизнул пересохшие губы. Пальцы дрогнули, потянулись к чаше, отдернулись, едва кончики пальцев коснулись холодного металла.

Апоница наблюдал с другого конца комнаты. Иггельд даже не услышал его шагов, Апоница сел напротив, отодвинул обе чаши на дальний край длинного стола.

- Тебе топить горе в вине негоже, - сказал он. - Да и опасно.

- Почему? - спросил Иггельд тупо.

- Шкура тонкая, - объяснил Апоница непонятно. - Остановиться не сможешь... Эх, Иггельд, надо себя перебороть. У меня Обгоняющий Ветер умирал от старости, я ничего не мог, только плакал от бессилия... А ты бы удержал и пленницу, и Черныша. Да и верный Ратша сейчас бы не ушел!

- Сейчас бы я и Блестку не выпустил, - вырвалось у него горькое. - Я бы ей все сказал... сказал бы правду! Стыдно мне, Апоница. Не могу... Она мне всю правду, а я лгал, изворачивался, хитрил, трус проклятый... Почему она могла быть честной, а я нет?

Апоница сказал невесело:

- Она проще. Ты запутался из-за своей тонкошкурости. Но теперь она у тебя, увы, толстеет. Ты перестанешь ощущать какие-то особо тонкие запахи цветов, зато перестанешь чуять и вонь, через которую иной раз... Такова жизнь, Иггельд! Но в тебе звериности на сто человек. Я имею в виду - живучести. Ты все пройдешь. И все равно останешься чище и благороднее всех нас. Потому мы все приносим тебе клятву верности.

Иггельд отмахнулся.

- Лучше не мне.

- Другого нет, - сказал Апоница с нажимом. - Оскудела наша Куявия... Хотя почему оскудела? А ты?..

- Я не гожусь...

- Ты лучше других, - сказал Апоница настойчиво. - Хоть ты и страхополох, что удивительно для такого молодого... Зря, конечно, все эти предосторожности, артане сюда никогда не придут, а ты даже ночами держишь на стене сотню мужчин...

- Я же сказал, - буркнул Иггельд, - что не гожусь...

- Да, - согласился Апоница, - ты перестарался, но.. Он вздрогнул, умолк на полуслове, потому что Иггельд изменился в лице, вскочил и замер, вслушиваясь в далекий гул.

Слуха еще ничто не коснулось тревожное, Апоница смотрел то на Иггельда, то на окно, а Иггельд закричал хрипло и страшно:

- Тревога!.. Трубить в трубы!

За дверью затопали ноги, кто-то стремглав понесся по лестнице. Спустя несколько мгновений Червень, выскочив из дома, громко и тревожно затрубил в рог. В ночи начали вспыхивать факелы. Вдали со стороны ворот вспыхнули заготовленные костры, там же, похоже, загорелась смола в бочках. Под окном послышался топот ног, замелькали фигуры бегущих.

Апоница наконец вскочил, бросился к окну.

- Как же так? - вскрикнул он растерянно. - Они должны еще быть далеко внизу!.. Не пошли же на штурм те разведчики!

Иггельд уже в том углу, где свалил оружие и доспехи, торопливо облачался в железо. Гремело, щелкало, металлические пластины сходились и соединялись с коротким стуком. Через минуту он уже весь в железе, схватил широкий ремень перевязи с длинным мечом и торопливо надел через голову.

- Артане умеют воевать, - ответил он со злостью. - Вместо того чтобы отдыхать ночь, почти на ощупь пробирались по краю бездны!.. Сколько сорвалось в пропасть!

Апоница, не поворачиваясь от окна, передернул плечами.

- И каждый падал молча, - произнес он с уважением, - чтобы не поднять тревогу! Да, в мужестве не откажешь... Ладно, я на стены.

- Поторопись, - согласился Иггельд. - Хотя вряд ли они пойдут на приступ сразу, их люди еще не подтянулись, но, как видишь, у них в запасе немало военных хитростей.

Апоница повернулся и поразился: Иггельд трезв, суров и собран, в глазах ярость, челюсти сжаты, под кожей рифленые желваки. Уже весь в металле, только шлем в руке, он сам казался сказочным драконом.

- И ты еще спрашиваешь, - крикнул Апоница, выбегая из комнаты, - почему принесли присягу именно тебе?

* * *

Люди с оружием в руках выскакивали из домов, а когда Иггельд добежал до стены, пришлось проталкиваться через толпу вооруженного люда. Многие запасливо захватили факелы, под стеной пылала смола в бочках. Пространство перед стеной освещено страшным трепещущим пламенем, сердца сжимались в страхе, кровь то струилась быстрее, то замерзала, превращалась в льдинки. Стоял галдеж, в небе пронесся дракон. Освещенный снизу красным огнем, он казался раскаленным куском железа, тут же исчез, попав в полосу тени.

Иггельд быстро взбежал по лесенке на самый верх, вздохнул с облегчением. Та сотня, что несла, сменяясь, стражу на гребне стены, вовремя обнаружила приближающихся артан, побросали горящие факелы в загодя приготовленную смолу в бочках, тем самым подав знак всей Долине, а сами принялись осыпать подступивших слишком близко стрелами.

Сейчас на пространстве, что по другую сторону стены, лишь несколько щитов с торчащими стрелами, бегает одна лошадь с опустевшим седлом, но артан не видно, только на расстоянии чуть дальше полета стрелы разжигают костры, ставят шатры, видны человеческие фигурки. Там что-то строгают, забивают, мелькают топоры, доносятся глухие бухающие удары.

Апоница вскоре тоже поднялся, взмокший, запыхавшийся, он долго жадно ловил ртом воздух, похожий на худую костлявую рыбу на берегу, наконец прокричал в недоумении:

- Но колдуны?.. Почему не остановили вторжение? Ведь единственная дорога в Долину Драконов шла прямо под башней!

Подлубец, начальник стражи ворот, развел руками.

- Колдуны уже не ответят. Ненависть артан к ним столь велика, что растерзали голыми руками. Даже башни начали рушить, хотя это непросто. Да и глупо, но это ж артане!

Чудин подбежал, крикнул с разбега:

- Иггельд, как думаешь, артане на этом остановятся?

- Наверное, - сказал Апоница с надеждой.

- Хотя бы, - проронил Беловолос.

- Скорее всего, - ответил Шварн. - Ведь они взяли и сожгли единственный город, в котором выращивали драконов! И оставили там только пепел, горячие угли и оплавленные камни. Они рассчитывали, что захватят нас врасплох. Теперь увидят, что мы начеку, и... уйдут.

Иггельд покачал головой. На него смотрели с тревогой, как на человека, который может сказать неприятные вещи, и уже заранее морщились, загодя готовились не принять того, что скажет.

- Думаете, - сказал он невесело, - артане не знают разве, что в нашей Долине драконы... всем драконам драконы? Достаточно расспросить уцелевших при резне в Городе Драконов... а спрашивать артане умеют, им выложили всю правду. А правда, давайте признаемся в том, что самые сильные драконы, самые быстрые, самые умные, самые выносливые... самые-самые - именно у нас. Артане же, как вы знаете, поклялись уничтожить всех драконов на свете! Вот и думайте.

В артанском стане вспыхнули костры, оранжево высветились два шатра, десятка два всадников, еще человек тридцать спешно разбивали воинский лагерь. Иггельд стиснул зубы, стыдясь своей трусости и явной слабости, если артане с полусотней человек рискнули пойти на штурм, настолько презирая куявов, спрятавшихся за стеной. А если презирают, то на чем-то презрение основано, дыма без огня...

От артанского лагеря вперед двинулись трое конных, один поднес к губам блеснувшую медью трубу. Резкий сильный звук прорезал ночной воздух, заставил дрогнуть в груди. Иггельд ждал, рядом с ним люди перестали дышать, застыли в тревожном ожидании. По всей стене уже полыхали факелы, страшно горела смола в бочках и даже в огромных каменных чашах. Этот недобрый багровый свет падал на троих обнаженных до пояса всадников, они красиво и гордо сидели на тонконогих резвых конях, трубач все еще выводил суровую мелодию, от которой сжималось сердце.

Они подъезжали все ближе, рядом с Иггельдом кто-то засопел, начал натягивать лук, Апоница стукнул его по рукам. Трубач наконец умолк, опустил трубу. Иггельд прокричал холодным, как лед на вершинах гор, голосом:

- Ну и что за песня? Ждете, что подадим что-то?

Один всадник выехал вперед, вскинул руку. Багровый свет красиво обрисовал его мощную фигуру. Ему приходилось сильно задирать голову, отчего пропорции искажались, он выглядел смешным, приплюснутым.

- Меня зовут Ральсвик, - сказал он таким могучим голосом, что Иггельду почудилось, будто земля под ногами качнулась. - Я прибыл от повелителя Артании и Куявии, могучего и славного Придона. Кто командует этой крепостью?

Иггельд вскинул руку.

- Я. Говори, с чем прибыл.

Двое воинов с боков настороженно всматривались в неподвижных артан, широкие щиты вздрагивали в их руках. Оба готовы закрыть Иггельда не только щитами, но и своими телами.

Ральсвик развел руками. На широком лице, запрокинутом к Иггельду, появилась добродушная улыбка.

- Я видел тебя на драконе. Не поверишь, но рад, что ты выжил. Мы, артане, любим сражаться с сильными и отважными. Чем сильнее противник, тем больше наша слава!

У Иггельда на языке вертелся вопрос, где Блестка, что с нею, но чувствовал на себе взгляды сотен человек, как с одной стороны, так и с другой, сказал коротко:

- Благодарю.

- Ты знаешь, я с десятком людей неделю здесь, - сказал Ральсвик, - но сегодня начали прибывать войска.

- Ну и что? - спросил Иггельд.

Ральсвик сказал сильным мужественным голосом:

- Неужто страшитесь впустить одного человека? А то у меня шея болит, так задирать голову. У меня есть слова от Придона, которые я не хотел бы кричать при всех.

Иггельд сказал холодно:

- У меня нет тайн от моих воинов.

- Хорошо, - крикнул Ральсвик, - но тогда возьми их с собой. У тебя же есть зал или хотя бы комнатенка, где мы могли бы посидеть, попировать, обсудить наши дела? С тобой будут все твои военачальники, полководцы... и вообще все, кого ты пожелаешь пригласить! А я буду один.

Иггельд заколебался. Ральсвик смотрел с широкой улыбкой, нисколько не сомневаясь в том, что предводитель этой жалкой крепости сейчас вот откроет для него если не врата, то хотя бы дверцу. А там пир, разговоры о величии и доблести Придона, посулы, предложения почетной сдачи...

- Да, - ответил он, - так принято у воинов. Но кто сказал, что мы будем подчиняться каким-то правилам... которые, возможно, придумали артане? Нет переговорам с теми, кто пришел, как враг, с оружием! Нет снисхождения. Вы все будете убиты. Эй, слушайте меня все!.. Артан в плен не брать. Живых не оставлять, раненых добивать на месте.

Эти страшные слова прозвучали в ночи с жуткой обрекающей силой. Даже артане ощутили их колдовскую мощь, начали тревожно переглядываться. Кони под ними прядали ушами и тревожно фыркали. Ральсвик грохочуще расхохотался, в горах заметалось испуганное эхо.

- Ты говоришь, - сказал он со смехом, - как купец!.. Не знаю, кто ты, но ты не воин. Пленных в таких войнах и так не берут, а раненых добивают. А вот если надо кого-то оставить в живых, то это оговаривают особо. Ладно, ты не захотел со мной говорить за столом - поговоришь на поле боя.

- Поля не обещаю, - ответил Иггельд, - но голову ты сложишь здесь, на камни. Прощай!

Ральсвик захохотал, двое его артан тоже начали улыбаться, на стену бросали пренебрежительные взгляды. Иггельд наблюдал настороженно, как они красиво развернули коней и пропали в полосе темноты, чтобы вскоре появиться в ярко освещенном воинском лагере. Он знал там каждый камешек и мог сказать точно, где остановятся, где расседлают коней, где начнут накапливаться для штурма.

За спиной переговаривались уважительно, отмечали краткость и гордые слова, полные достоинства Это впечатлит артан, они очень чувствительны к гордым речам, таких людей уважают и опасаются. Иггельд делал вид, что не прислушивается и вообще не слышит, смотрел на артанский лагерь, в голове треск и шевеление вспугнутых мыслей, а в грудь заползла громадная холодная змея страха. Он никогда не воевал, не хотел воевать и к воинским забавам страсти не питал, хотя с его ростом и силой все с детства пророчили ему воинские подвиги, боевую славу. Сейчас же сердце сжимается в страхе, надо отвечать за всю Долину, что забита людьми, как наполненный муравейник. Пробил час, которого предпочел бы избежать, не его это дело - воевать, оборонять крепости...

Он вздохнул, посмотрел на соратников. Сейчас обороняет не какие-то крепости, столицы, даже не Долину. Обороняет даже больше, чем целую страну. За его спиной дело жизни - питомник драконов. Другого такого нет на всем белом свете, эго сказал чародей, а он все знает от других чародеев.

- Стражу удвоить, - распорядился он. - Если даже эти безумцы пойдут на приступ, отобьют. Что-то серьезнее - поднимут тревогу. А пока я пошел спать, чего и вам советую.

Апоница сказал с улыбкой:

- Спать - это хорошо... И строже советуешь?

- Я им засну, - пригрозил Иггельд.

Он пошел вниз, а Чудин, Апоница, а также беры и военачальники, что высмеивали за его спиной каждый шаг и каждое слово, остались на стене. Апоница проводил долгим взглядом прямую спину основателя общины, сказал со стыдом:

- А я еще сегодня доказывал ему, что это дурь: держать такую стражу... и вообще охранять ворота!

Один из вельмож, толстый и хмурый, в дорогом панцире, буркнул неприязненно:

- Есть такие пастухи, что рождены для таких дел... Все, что ни брякнут, оказывается верно. Другие умом постигают с трудом, учением долгим и упорным, а этим... прет в руки само!

Второй, тоже в дорогом панцире с позолотой и умело выбитым узором, поправил пурпурный плащ с золотой пряжкой на плече, сказал красивым придворным голосом:

- Увы, дорогой Кадом, вы правы. Нам лучше следовать за ним...

- Пока не отыщется другой вождь, - громыхнул третий, Цвигун, немолодой князь из Прилесья, известный торговлей с Вантитом и древностью рода. - Кто сумеет защищать не только свою крохотную горную Долину, но и всю Куявию!

Апоница косился одним глазом, прислушивался, но в речах знати нет призыва к неповиновению, а пока лишь зависть к человеку безродному и незнатному, что сумел предвидеть так задолго, что скопил в Долине огромные запасы зерна, укрепил стену, по всему верху выставил бочки со смолой, настоял, чтобы поднять туда несметное количество камней, связки стрел, дротиков...

- Это верно, - сказал еще один, высокий молчаливый бер, - защищать Куявию - нужен вождь другого размаха. Но и то, что сделал этот горец, удивительно. Он же один, как я слышал, настаивал на укреплении Долины!.. Если бы не стена такой высоты да не обилие стражи по всему гребню, то артане уже были бы здесь. Взяли бы нас в постелях, как они уже проделывали в других городах.

Цвигун возразил: