набитую соломой, и вновь провалился в сон.
Ливерпуль-стрит прошлой ночью, унеся жизни восьмерых бродяг, надеявшихся
найти на складе убежище от холода. Тем не менее полиция сообщила, что
обнаруженные в прилегающей к складу аллее пятна крови наводят на мысль о
том, что дело здесь нечисто, хотя все тела были слишком жестоко обожжены,
чтобы дать повод к конкретным подозрениям. Все восемь тел были найдены в
глубине склада, близко к тому месту, откуда начался пожар. Нет никаких
свидетельств, что бродяги пытались погасить пламя, и полиция уверена, что
все они были мертвы еще до возникновения пожара. Огонь уже разгорелся, когда
его увидел ночной сторож Лоуренс Бевингтон, уверяющий, что не заметил во
время предыдущего обхода ни дыма, ни суматохи на складе.
бы не стала стаскивать трупы и поджигать склад, не убедившись, что сторож
уснул".
взглянула на исписанный до половины листок, лежащий поверх журнала
"Сравнительный фольклор", и в который раз спросила себя, сколько ей еще
ждать.
подвергать себя опасности. Она понимала, что, начав действовать
самостоятельно, она оказалась бы в положении ребенка, заблудившегося в
болотах и не умеющего отличить надежной кочки от предательского зеленого
бугорка, прикрывающего гибельную трясину. Понимала она и то, что вампиры
затаились где-то совсем рядом. Со страхом Лидия вспомнила гортанный голос,
зовущий ее во сне, и ужас сгущающейся темноты в холодном туманном дворе, где
она пыталась выследить вампира. Чтение не приносило облегчения и лишь
усиливало страх.
нанести визит парижским вампирам под сомнительной защитой дона Симона
Исидро. Тщетно она запрещала себе связывать это известие с последующим
долгим молчанием. Сердце подсказывало ей, что им не было никакого смысла
сохранить жизнь Джеймсу. Кроме того, у друзей Кальвара могли быть секреты,
оберегаемые не только от людей, но и от других вампиров.
Оксфорд письма идут медленно... могла быть задержка..."
и на лежащую рядом газету. Обезумевший вампир уничтожил за последние трое
суток семнадцать человек.
ладони и заплакала.
угнетенное состояние духа все еще давали себя знать. Сны его были отравлены
сознанием какой-то страшной ошибки, хотя он еще не мог понять, в чем она
заключалась. Ему снилось, что он ищет что-то в доме ван дер Плаца в Претории
-- ищет торопливо, потому что вот-вот должно вернуться семейство, искренне
привязанное к своему гостю -- симпатичному и чудаковатому баварскому
профессору, увлеченному одной своей лингвистикой.
необходимо, причем не только для Англии, ведущей войну с непокорными
колониями, но и для его собственной безопасности, а также безопасности
близкого ему человека. Он предполагает, что это должны быть какие-то
заметки, скорее всего список его собственных статей, до которых ему
необходимо добраться первым... Страх и торопливость нарастают, потому что,
во-первых, ван дер Плацы хотя и буры, но связаны с германской разведкой в
Претории и немедленно выдадут его, если узнают, кто он такой. А во-вторых,
он точно знает, что в одном из шкафов, дверцы которых он открывает и
закрывает в спешке, окажется Жан, его друг -- семнадцатилетний сын хозяина,
со снесенной выстрелом половиной лица...
потолка он различал это истощенное белое лицо, плывущее в облачке бледных
волос, пылающие странным пламенем нечеловеческие глаза. Фразу он выговорил
на английском, и тихий шепчущий голос по-английски ответил ему:
Антоний может читать его сновидения, хотя до конца уверен в этом не был.
Он мог понять, кто я такой. Хотя нет... -- Рот его горько скривился. -- Я
убил его по политическим соображениям... чтобы сохранить собранную
информацию, с которой мне надо было вернуться в Англию. Я боялся... -- Он
помедлил, подбирая слово, потому что термин "подорваться" мог быть незнаком
старому монаху. -- Я боялся, что меня изобличат как шпиона.
при переводе мыслей и чувств в слова. Да, он боялся быть изобличенным перед
этими людьми как шпион, воспользовавшийся их доверием, как мог
воспользоваться для бегства краденым велосипедом, чтобы оставить его потом
ржаветь на обочине.
ледяные пальцы погладили руку Эшера; всматривающиеся в его лицо зеленые
глаза были безумны и полны боли, но Эшер не боялся, что вампир не устоит
перед соблазном крови. Затем шепот возник снова: -- Я, обличавший алчных
священников, продажных священников, священников, берущих взятки и
оправдывающих грехи своих господ, -- как я могу надеяться, что Бог
прислушается к словам священника-убийцы, священника-вампира! Хотя Святой
Августин говорит, что солдату позволяется убивать в бою, и грех этот может
быть ему прощен.
другого, но и тот стреляет в ответ. Он просто пытается сохранить собственную
жизнь.
Похожее на череп лицо его не изменилось, лишь дрогнули веки зеленых запавших
глаз. -- Сколь многим пришлось умереть, чтобы сохранить мою жизнь -- мое
бессмертие? Я не должен был делать этого выбора, но я его сделал. Я сделал
его, когда вампир, отведав моей крови, поднес свое кровоточащее запястье к
моим губам и приказал пить его кровь, приказал войти в его разум, в котором
тьма горела, как пламя. Я выбрал вечную жизнь и выбираю ее с тех пор
еженощно.
что сон продолжается.
неподвижно. Свеча отбрасывала огромную чудовищную тень на низкий потолок;
свет мерцал на острых, как иглы, клыках. -- Просто я любил жизнь. Я был
грешен этим изначально, еще когда жил с миноритами, маленькими братьями
Святого Франциска. Я щадил себя, я любил свое тело, которое должен был
презирать, любил маленькие удобства жизни -- все, против чего предостерегал
наш Учитель. Мне говорили, что, спасая тело, губишь душу. Так оно и вышло...
Может быть, я просто не хотел предстать пред Богом, отягощенный этими
грехами. Не помню... А теперь я отягощен убийствами, которые даже не могу
сосчитать. В кипящее озеро крови, которое видел в Аду Данте Итальянец, меня
следует погрузить целиком, до последнего волоска на темени. Вот участь,
достойная того, кто пил горячую кровь из жил, чтобы продлить свое
существование! Но мне даже этого не суждено!
привиделся каменистый берег дымящегося бурлящего озера под черным небом.
Запах крови останавливал дыхание, клокотание оглушало. Взглянув вниз, он
увидел запекшиеся оставленные отливом лужицы, заставляющие вспомнить
анатомичку, где практиковались студенты-медики. Все они были в этом озере:
Гриппен, Гиацинта, Элиза, Антея Фаррен -- обнаженные, корчащиеся, кричащие
от боли... По берегу адского озера в кремовом вечернем костюме шла Лидия с
колбочкой в руке; волосы ее вились, отброшенные за спину; стекла очков
запотевали от жара, когда она наклонялась, чтобы взять на пробу кровь из
кипящего Флегетона. Эшер пытался позвать ее, но она уходила все дальше,
разглядывая колбочку на просвет, и была поглощена лишь этим. Он хотел бежать
за ней, но тут же обнаружил, что не может сдвинуться с места; его ноги,
казалось, пустили корни в застывшей лаве. Оглянувшись, он понял, что
начинается прилив, -- кипящая кровь уже наползала, подбиралась к нему,
готовясь поглотить за все его грехи.
лондонскую "Тайме". Стало быть, снаружи была ночь.
разговор со старым священником. -- Получается, что он приходил в дневные
часы, то есть, думаю, солнечный свет для него все-таки не препятствие. И
серебряный замок на двери явно был открыт и закрыт.
что этот дом принадлежит мне, а может быть, просто следил за мной, когда мы
возвращались из катакомб. И, увидев, как я пытаюсь спасти вам жизнь,
несомненно сообразил, куда вас следует доставить. В любом случае резиденцию