становилась эта напряженность. Их сексуальный голод не исчез, а
превратился в страстное наслаждение, их желание быть вместе вспыхивало
вновь каждый день, потому что каждый день утолялось.
все несчастные годы, проведенные им в этом городе, были частью его
нынешнего счастья, потому что они вели к нему, подготовили его к нему.
Все, что происходило с ним до сих пор, было частью того, что происходит с
ним сейчас. Таквер не видела в происходящем столь загадочной цепи
"следствие/причина/следствие", но ведь она не была физиком-темпоралистом.
У нее было наивное представление о времени как о проложенной дороге. Ты
идешь по ней вперед и куда-нибудь да придешь. Если повезет - придешь туда,
куда стоит придти.
своими, стал объяснять, что, если прошлое и будущее не станут, при помощи
памяти и намерений, частью настоящего, то в человеческом понимании никакой
дороги не будет, идти будет некуда, она кивнула, еще когда он не дошел и
до середины объяснения.
Это не одно лишь везение. Только частично.
на Северо-Востоке, в сельскохозяйственной общине под названием Круглая
Долина. Это было довольно отдаленное место, и до того, как Таквер приехала
на Северный Склон, в Институт, ей приходилось делать более тяжелую работу,
чем большинству молодых анаррести. В Круглой Долине едва хватало людей,
чтобы выполнять всю необходимую работу, но их община была не настолько
крупной и играла не настолько важную роль в экономике Анарреса, чтобы
компьютеры РРС считали ее нужды первоочередными. Жителям Круглой Долины
приходилось самим заботиться о себе. В восемь лет Таквер каждый день,
проведя три часа в школе, еще три часа работала на мельнице - выбирала из
зерна холума солому и камешки. Практические навыки, приобретенные в
детстве, мало обогатили ее личность: они были частью усилий, которые
община прилагала, чтобы выжить. Во время сева и уборки урожая все, кому
было больше десяти и меньше шестидесяти лет, работали в поле. В пятнадцать
лет она отвечала за координацию графиков работы на четырехстах
сельскохозяйственных участках, которые обрабатывала община Круглой Долины,
и помогала диетологу планировать питание в городской столовой. Все это
было обычным делом, и Таквер не видела в этом ничего особенного, но на ее
характер и взгляды это, конечно наложило определенный отпечаток. Шевек был
рад, что в свое время выполнил свою долю клеггич, потому что Таквер
презирала людей, избегавших физического труда.
из-за того, что его на четыре декады мобилизовали на уборку корнеплодного
холума, уж до того он хрупкий, прямо, как икринка! Что он, в земле, что
ли, никогда не копался? - Таквер была не слишком снисходительна к чужим
недостаткам, и характер у нее был вспыльчивый.
настолько успешно, что решила продолжить учебу в Центральном Институте.
Через год ей предложили вступить в новый синдикат, который как раз
организовывал лабораторию для изучения методов увеличения и улучшения
поголовья съедобной рыбы в океанах Анарреса. Когда ее спрашивали, чем она
занимается, она отвечала: "Я - ихтиогенетик". Эта работа ей нравилась; в
ней сочетались две вещи, которые Таквер высоко ценила: точность
экспериментальных исследований и цель, состоявшая в увеличении и
улучшении. Без такой работы она бы не была удовлетворена. Но эта работа ни
в коей мере не была для нее достаточной. Большая часть того, что
происходило в уме и духе Таквер, имело очень мало отношения к
ихтиогенетике.
к земле. Эта привязанность, носящая невыразительное название "любовь к
природе", была, по мнению Шевека, гораздо шире, чем любовь. Он считал, что
есть души, пуповина которых осталась не перерезанной. Они остались не
отнятыми от груди вселенной. Они не считают смерть врагом; они с
удовольствием ждут того момента, когда сгниют и превратятся в перегной.
Странно было видеть, как Таквер берет в руки лист или даже камень. Она
становилась продолжением его, а он - ее.
лаборатории, там было пятьдесят видов рыб, а то и больше; большие и
маленькие, неброские и ярко-пестрые, изящные и гротескные. Он пришел в
восторг и почувствовал даже благоговейный страх.
насколько суша была пуста. В течение нескольких миллионов лет моря не были
соединены одно с другим, поэтому в каждом море эволюция форм жизни шла
своим путем. Разнообразие этих форм ошеломляло. Шевеку раньше и в голову
не приходило, что живая природа может размножаться так безудержно, так
пышно, так обильно; что, в сущности, изобилие, быть может, и есть основное
свойство жизни.
другого, и вместо листьев у них были шипы, хвоя или колючки; но те
животные, которые попытались было дышать воздухом, отказались от этой
мысли, когда в климате планеты началась тысячелетняя эпоха пыли и засухи.
Выжили бактерии (многие из них были литофагами) да несколько сот видов
червей и ракообразных.
он ловил рыбу, то не слишком жадно, и обрабатывал землю, используя для
удобрения главным образом органические отходы, он мог найти себе место в
этой экологии. Но втиснуть в нее хоть кого-нибудь еще он не мог. Для
травоядных не было травы. Для хищников не было травоядных. Не было
насекомых, чтобы опылять цветковые растения; все ввезенные с Урраса
плодовые деревья опыляли вручную. С Урраса не завезли никаких животных,
чтобы не подвергать опасности хрупкое равновесие жизни. Прибыли только
Первопоселенцы, причем настолько тщательно отдраенные и изнутри, и
снаружи, что привезли с собой минимум своей личной флоры и фауны. Даже
блохи - и те не добрались до Анарреса.
потому что она такая сложная, все так переплетено между собой... настоящая
паутина. Эта рыба ест ту рыбу, а та - мелкую рыбешку, а мелкая рыбешка -
жгутиковых, а они - бактерий, и все сначала. На суше есть только три типа,
и все - не хордовые... если не считать человека. В биологическом аспекте
это странная ситуация. Мы, анаррести, противоестественно изолированы. На
старой Планете на суше есть восемнадцать типов животных; там есть такие
классы, как насекомые, в которых столько видов, что их до сих пор не
сумели сосчитать, а в некоторых из этих - миллиарды особей. Ты только
представь себе: куда ни глянь, всюду животные, другие существа, разделяют
с тобой землю и воздух. Человек настолько сильнее ощутил бы себя частью...
- Ее взгляд следовал за проплывавшей в сумраке аквариума голубой рыбкой.
Шевек напряженно следил за путем рыбки и за ходом мысли Таквер. Он долго
бродил между аквариумами и потом часто возвращался с Таквер в лабораторию,
к аквариумам, смиряя свою гордыню физика перед существованием созданий,
для которых настоящее вечно, существ, которые не оправдываются и не
нуждаются в том, чтобы оправдывать перед человеком свой образ жизни.
двумя-четырьмя выходными в декаду. Обо всех деталях - в котором часу
выходить на работу, сколько часов работать, какие дни - выходные, и так
далее - каждый договаривался со своей рабочей командой, или бригадой, или
синдикатом, или координирующей федерацией, в зависимости от того, на каком
уровне могла быть достигнута оптимальная эффективность совместной работы.
Таквер сама планировала свои исследования, но и у работы, и у рыб были
свои запросы, которыми нельзя было пренебрегать; и она проводила в
лаборатории ежедневно от двух до десяти часов, без выходных. У Шевека
теперь было два преподавательских назначения: курс математики повышенного
типа в учебном центре и такой же курс в Институте. Оба курса он вел по
утрам, и к полудню возвращался в их комнату. Обычно Таквер еще не было. В
здании стояла полная тишина. Солнце в это время еще не доходило до
двойного окна, выходившего на юг и на запад, на город и на равнины; в
комнате было прохладно и полутемно. Изящные концентрические динамические
объекты, подвешенные к потолку, на разной высоте, двигались с
сосредоточенной на самих себе четкостью, беззвучно, таинственно, как идут
процессы в органах живого существа или мыслительные процессы. Шевек
садился за стол у окна и начинал работать - читать, делать заметки или
считать. Постепенно солнечный свет входил в комнату, передвигался по
бумагам на столе, по его рукам на бумагах и заполнял комнату сиянием. А он
работал. Ошибки и бесплодные усилия прошлых лет оказались основой,
фундаментом, заложенным вслепую, но заложенным правильно. На этом
фундаменте, на этой основе, работая методично и осторожно, но так
уверенно, точно это не он сам, а некое знание работало в нем, используя
его, как свое орудие, он построил прекрасное, прочное здание Принципов
Одновременности.
творческой натуры, часто приходилось нелегко. Хотя ее существование было
Шевеку необходимо, ее непосредственное присутствие порой мешало ему. Ей не
хотелось возвращаться домой слишком рано, потому что, когда она приходила,
Шевек часто бросал работать, а она считала, что это нехорошо. Потом, когда
они оба станут пожилыми и нудными, он сможет не обращать на нее внимания,
а сейчас, в двадцать четыре года, он этого не может. Поэтому она
организовала свою работу так, что возвращалась домой в середине второй
половины дня. Это тоже было не очень удобно, потому что о нем надо было
заботиться. В те дни, когда у него не было занятий, случалось, что до ее
прихода он не вставал из-за рабочего стола по шесть-восемь часов подряд.
Когда он вылезал из-за стола, его шатало от усталости, у него дрожали
руки, он с трудом мог говорить. Дух творчества обращается со своими
Максимов Альберт
Русанов Владислав
Пехов Алексей
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Никитин Юрий