другого не существует. Человеческий мир - это прохождение в пространстве и
времени разумных (за некоторыми исключениями) существ, причиняющих друг
другу страдания. Хотя никто этого не подсчитал, я полагаю, что сумма мук и
страданий есть историческая постоянная, точнее, она прямо пропорциональна
числу живущих, то есть постоянна на душу населения. Я всегда старался
верить, что какое-то медленное улучшение все же происходит, но
действительность неизменно доказывала иное. Я сказал бы, что человечество
демонстрирует ныне лучшие манеры, чем в Ассирии, но отнюдь не лучшую
нравственность. Просто на смену открытой чванливости палачей пришли
всевозможные предлоги и камуфляжи. Нет публичных казней, во всяком случае
в большинстве стран, поскольку принято считать, что это не пристало
приличному государству. Но "не пристало" - нечто иное, чем "нельзя".
Первое высказывание относится к правилам хорошего тона, второе - к этике.
В своей основе человечество меняется очень медленно и незначительно. Никто
уже не помнит, что протягивание руки в знак приветствия когда-то имело
целью проверить, нет ли в руке у приветствуемого остроконечного камня.
Кроме того, в этике какая бы то ни было арифметика недопустима. Если здесь
гибнут пять миллионов в лагерях смерти, а там - лишь восемьдесят тысяч с
голоду, нельзя сравнивать эти цифры, чтобы сказать, что лучше. Не может
быть такого расчета, который позволил бы установить, что несчастье матери
хотя бы одного такого ребенка, когда он умирает от голода, а у нее для
него ничего нет, кроме высохшей груди и разрывающегося сердца, меньше, чем
несчастье, причиненное субъектом с дипломом Сорбонны, который вырезал в
Азии четверть своего народа, решив, что именно эта четверть мешает
осуществлению его благородной идеи о всеобщем счастье. Я даже не стану
спорить с вами об объеме предмета философии. Пусть будет по-вашему -
философией является все. В определенном смысле - да, ведь и курица, снося
яйцо, тем самым показывает, что стоит на позициях эмпиризма, рационализма,
оптимизма, каузализма и активизма. Она сносит яйцо, то есть действует,
значит, она активистка. Высиживает это яйцо в убеждении, что его можно
высидеть: это уже незаурядный оптимизм. Она рассчитывает на появление
цыпленка, из которого вырастет новая курица, значит, она еще и
прогнозистка, а также каузалистка, поскольку признает
причинно-следственную связь между теплом своего брюха и развитием птенца.
Курица только не может всего этого прокудахтать, и философия ее носит
инстинктивный характер - она встроена в ее куриные мозги. Но в таком
случае, господин адвокат, от философии нельзя убежать. Это попросту
невозможно, и неправда, будто бы primum edere, deinde filosophari [надо
сначала есть, а уж потом философствовать (лат.)]. Пока существует жизнь,
существует и философия. Философ, конечно, должен быть верен собственным
убеждениям. Чаще бывает иначе. Так пусть хотя бы старается. Я старался. Я
противился злу тоже достаточно наивно, комично и безуспешно, усаживаясь
задом на мостовую в знак протеста против войны. Я ничего не добился, но
если бы я вылез из кассеты, то делал бы то же самое. Каждый должен делать
свое, и баста. Не думаю, чтобы нам удалось возвеселить душу нашего
одинокого хозяина. Почему вы молчите, господин Тихий?
художнику, - ответил я и включил кассету с Шекспиром. Что-то неотчетливо
зашуршало, и наконец раздался голос:
кто-нибудь из вас, господа, объяснит это лучше? Может быть вы, лорд
Рассел?
действительно разъяснил кассетному Шекспиру, откуда он взялся, как это
делается и для чего. Изложение было вполне популярное и довольно
пространное, и все же я сомневался, сможет ли Шекспир, просвещаемый насчет
азов кибернетики и психоники, разобраться во всем этом. Никто, однако, не
попросил слова, когда Рассел закончил. Снова какое-то время царило
молчание, пока наконец не отозвался проинструктированный: