деревьев, но ни одна пуля не попала в "Мерседес". Габи остановила
автомобиль и поставила на ручной тормоз. Сердце у нее колотилось, в горле
першило от пыли. Она глянула на дыры в крыше: места выхода пуль были
отмечены отверстиями в сиденье рядом с водителем и в полу. Она ощутила
себя в смутном полусонном состоянии, которое, подумала она, могло быть
первым признаком того, что к ней по-кошачьи подкрадывается обморок. Она
закрыла глаза и уткнулась лбом в рулевое колесо.
Майкла расслабились. Он увидел, как "Тандерболт" развернулся к западу и
ринулся за другой мишенью, вероятно, за бегущими солдатами или броневиком.
"Тандерболт" нырнул, строча пулеметами, потом быстро набрал высоту и,
завывая, двинулся прочь, направляясь на запад, к побережью.
несколько глубоких вздохов, чтобы привести себя в спокойствие, и
почувствовал запахи пыли, собственного пота и сладкий аромат яблоневых
бутонов. Все вокруг автомобиля было усеяно белыми лепестками, и много их
все еще оставалось на деревьях. Габи кашлянула, и Майкл нагнулся к ней,
взял ее за плечи и оттянул от руля. - С тобой все в порядке? - В его
голосе почувствовалось напряжение. Габи кивнула, глаза у нее заблестели и
увлажнились, и Майкл с облегчением вздохнул - он боялся, что ее зацепила
пуля, и если бы это случилось, задание было бы в ужасной опасности.
наглоталась пыли. - Она несколько раз прокашлялась, чтобы прочистить
горло. Что больше всего пугало ее в этом происшествии, так это то, что она
была полностью в руках Божьих и не могла отвечать стрельбой.
Хольманн был застрелен из "Люгера", а не из пулемета.
нервы. Она отпустила тормоз и задом вывела "Мерседес" по колее в примятой
траве снова на дорогу. Она въехала на булыжник и повела автомобиль к
востоку. В радиаторе слегка шумело, но приборы показывали, что бензин,
масло и вода были в норме. Майкл посматривал на небо с волчьим неослабным
вниманием, но больше никакие самолеты оттуда не выскакивали. И никто за
ними не ехал, и из этого он заключил, откровенно говоря, понадеялся, что
солдаты и второй гестаповец все еще пребывают в шоке. Дорога вилась под
колесами "Мерседеса", и булыжник очень скоро перешел в асфальт, а
указатель пояснил, что до Парижа осталось восемь километров. Контрольных
дорожных пунктов больше не было, отчего им обоим полегчало, но они
миновали нескольких грузовиков с солдатами, ехавших из города и в город.
и она перешла в широкое шоссе. Они проехали последний деревянный сельский
домик и увидели первый из множества кирпичных и каменных домов, потом
пошли большие серые каменные здания, украшенные белыми статуями, как
торты, украшенные кремом. Перед ними в солнечном свете сверкал Париж,
башни его соборов и знаменитых архитектурных сооружений светились как
золотые иглы. Его вычурные здания грудились вместе, очень похожие на
подобные во многих столицах, но на этих лежала печать столетий. На фоне
плывущих облаков стояла Эйфелева башня, такая же изящная, как французские
кружева, а сводчатые крыши Монмартра сияли разнообразными, отблескивающими
красным и коричневым, оттенками палитры художника. По мосту, украшенному
каменными херувимами, "Мерседес" пересек светло-зеленые воды Сены, и Майкл
уловил запахи мха и томившейся в тине рыбы. Поток автомашин увеличился,
как только они пересекли бульвар Бертье, одно из широких шоссе,
опоясывавших Город Света, которое было названо по имени наполеоновского
маршала. Габи смело ринулась в гонку с "Ситроенами", телегами с лошадьми,
велосипедистами и прохожими, и большинство из них уступало дорогу
внушительному черному штабному автомобилю.
другой - жестикулируя другим видам транспорта или людям освобождать ей
дорогу, Майкл внюхивался в ароматы города: крепкий бодрящий настой из
тысяч запахов, от струи дымного выдоха через круассан и кофе из кафе на
тротуаре до травянистого навоза, подбираемого уличным уборщиком. Майкла
эти ароматы слегка ошеломили, как бывало с ним в любом городе. Здешние
запахи жизни, человеческой деятельности были резкими и изумляющими, ничего
общего не имевшими с влажным туманным духом, ассоциировавшимся у него с
Лондоном. Он видел многих людей беседовавшими на улицах, но немногие из
них улыбались. Еще меньше смеялись. И было так потому, что на улицах
повсюду встречались немецкие солдаты, носившие винтовки, и немецкие
офицеры, пившие в кафе кофе "эспрессо". Они сидели, откинувшись на стульях
в расслабленных позах завоевателей. Со многих зданий свисали нацистские
флаги, трепещущие по ветру над мраморными поднятыми руками и умоляющими
лицами высеченных французами статуй. Немецкие солдаты регулировали
движение, а некоторые улицы были перекрыты шлагбаумами с надписями:
"АХТУНГ! ЭЙНТРИТТ ФЕРБОТТЕН!" [Внимание! Проезд запрещен! (нем.)]
Дополнительное оскорбление к обиде - неупотребление родного языка, подумал
Майкл. Не удивительно, что многие лица хмурились на "Мерседес", когда он
проезжал мимо.
окружавших велосипедистов звуками выхлопов, как взрывами бомб. Майкл видел
несколько военных грузовиков, набитых солдатами, даже пару танков,
стоявших на обочине, их экипажи загорали и покуривали сигареты. Общее
впечатление было таким, что немцы уверены, что останутся здесь навсегда, и
потому позволяют французам заниматься повседневными делами, уверены, это
они - завоеватели, которые крепко держат в руках бразды правления. Он
видел группу молодых солдат, флиртовавших с девушками, офицера навытяжку,
которому мальчишка начищал сапоги, другого офицера, кричавшего по-немецки
на официанта, испуганно вытиравшего расплескавшееся из графина белое вино.
Майкл сидел на заднем сиденье, поглощая все ароматы, картины и звуки, и
ощущал тяжелую тень на Городе Света. "Мерседес" притормозил, и Габи нажала
сигнал, чтобы поторопить нескольких горожан на велосипедах освободить ей
дорогу. Майкл почуял конский запах и глянул влево, на военного
полицейского, сидевшего на лошади, у которой на глазах были шоры с
нацистской эмблемой. Человек отдал ему честь.
в лесу один на один.
домов в стиле "рококо". Они достигли этого бульвара, свернули на шоссе
Клиши, а затем направились к северу. Габи повернула вправо на улицу
Кентон, и они въехали в район, где улицы были вымощены щербатыми
коричневыми каменными плитами и перед окнами на веревках висело белье.
Здания были выкрашены в выцветшие пастельные тона, у некоторых фасады
треснули и старые глиняные кирпичи проглядывали наружу, как желтые ребра.
Здесь было меньше велосипедистов, не было кафе на тротуарах или углах
улиц. Строения, казалось, как пьяные опирались друг на друга, будто
лишившись опоры, и даже воздух казался Майклу пропахшим кислым вином.
Фигуры, словно тени, наблюдали, как скользил мимо них черный автомобиль,
глаза у них были безжизненными, словно фальшивые монеты. Порывы ветра от
"Мерседеса" вздымали старые газеты в сточных канавах, и их пожелтевшие
листы летели по неметенным тротуарам.
нерегулируемых перекрестках. Она свернула влево, потом вправо, потом,
через несколько кварталов, еще раз налево. Майкл увидел загнутый
указатель: "Улица Лафарж".
За воротами шла мощеная булыжником дорожка, лишь несколькими дюймами шире
"Мерседеса", и Майкл сжался в ожидании, что машина сейчас поцарапается, но
Габи въехала, не зацепившись ни с одной стороны. Двое мужчин заперли за
ними ворота. Габи проехала дальше и въехала в зеленый гараж с просевшей
крышей. Потом сказала: - Выходите, - и выключила мотор.
волосами вошел в гараж.
пошел прочь. Майкл вышел следом, оглянувшись на Габи, которая открыла
багажник "Мерседеса" и вынимала коричневый чемодан. Она закрыла багажник,
потом дверь гаража, и один из тех двух мужчин, которые открывали ворота,
запер гараж на висячий замок и спрятал ключ в карман.
приятный, но твердый. Сапоги Майкла стучали по булыжнику, звуки эхом
отдавались в тишине. Вокруг него окна неряшливо выглядевших домов почти
все были закрыты ставнями. Седоволосый мужчина, широкоплечий, с руками
рабочего, отпер железную калитку с острыми пиками наверху, и Майкл прошел
за ним через розарий к черному ходу в здание, светло-голубое, как
голубиное яйцо. Перед ними открылся узкий коридор и пролет шатких
ступенек. Они поднялись на второй этаж. Открылась еще одна дверь, и
седоволосый человек жестом пригласил его войти внутрь. Майкл вошел в
комнату, в которой был ковер, составленный из разноцветных лоскутков, и
сильно пахло свежевыпеченным хлебом и вареным луком.
что смотрит на маленькую хрупкую старушку со снежно-белыми волосами,
заплетенными на затылке в длинную косу. Она была одета в выцветшее синее
платье, поверх которого был фартук в красную клетку. Под круглыми очками у
нее были темно-карие глаза, которые видели все и не выдавали ничего. Она
улыбнулась, лицо в форме сердечка собралось в многочисленные морщинки и
обнажились зубы цвета слабого чая. - Раздевайтесь, пожалуйста.
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Ковальчук Вера
Конюшевский Владислав
Махров Алексей