сразу насторожился. Мне показалось, что заданный вопрос имеет для Джидда
гораздо большее значение, чем требуется для исповеди. К тому же в то время
он не имел никакого отношения к моему душевному состоянию. Поэтому я
отказался назвать имя. Тогда исповедник немного грубовато спросил у меня,
не боюсь ли я, что он нарушит тайну обряда.
исповедников из чувства стыда, но никогда из страха перед предательством.
Я был наивен и всецело верил в этику церкви. Только теперь, когда Джидд
неожиданно вызвал во мне подозрительность, я задал себе вопросы: "А можно
ли доверять Джидду и всему его племени? Почему он так хочет узнать меня?
За какими сведениями он охотится? Что будет, если я открою свой источник
снадобья". Я ответил строго:
неизвестного исповеднику человека. Как же можно назвать имя сообщника,
который надоумил на это? Пусть он сам и рассказывает на исповеди!
выиграл эту словесную дуэль с Джиддом. Однако теперь я осознал
бесполезность исповеди.
полностью раскрыть свою душу.
одиннадцать человек? Мне уже не нужно было прощения исповедника: я не
верил в его добрую волю. Я быстро поднялся, ощущая легкое головокружение
от долгого стояния на коленях в темноте, покачнулся и едва не упал. Звуки
пения какого-то гимна, доносившиеся издалека, были мне совершенно
безразличны.
более тщательно обследовать душу.
посмотрел на деньги, которые я всучил ему в руку и спросил:
снадобья от другого. Я стал пассивен во всем и отстранился от всяких
обязанностей, ничего не замечая вокруг, живя только ради следующего
общения. Реальный мир перестал существовать для меня. Я потерял вкус к
женщинам, вину, пище, деятельности Судебной Палаты, трениям между
соседними провинциями Велады и ко всему остальному, что встречается в
жизни взрослого мужчины. Возможно, я стал слишком часто употреблять этот
порошок. Я похудел, меня мучила бессонница, часами я ворочался без сна,
задыхаясь от влажного воздуха тропиков. Утром я вставал очень усталым и в
полудреме проводил все свое дневное время. Я почти не разговаривал с
Лоимель и не прикасался ни к ней, ни к другим женщинам. Я даже заснул
как-то днем за обедом с Халум. Я оскандалился при верховном судье
Калимоле, ответив на один из его вопросов фразой: "Мне кажется..." Старый
Сегворд Хелалам сказал мне, что я выгляжу больным, и предложил отправиться
на охоту вместе с сыновьями в Выжженные Низины. И тем не менее именно это
зелье возвращало меня к жизни. Я отыскивал новых соучастников, как
правило, их приводили те, которые уже совершили со мной путешествие во
внутренний мир. Это была странная компания: два герцога, маркиз,
проститутка, хранитель государственной архивной конторы, директор
коммерческого банка Маннерана, поэт, капитан из Глина, любовница септарха,
адвокат из Велиса, приехавший для ведения дел капитана Криша, и многие
другие. Запас снадобья иссякал, и начались разговоры среди моих партнеров
об организации новой экспедиции. К этому времени нас было уже пятьдесят. В
Маннеране начались перемены!
испытывал необычное душевное смятение. Какая-то часть заимствованного мной
чужого опыта, гнездившаяся в глубине моего подсознания, выходила наружу,
перемешиваясь с моими переживаниями. Я продолжал сознавать, что я Кинналл
Дариваль, сын септарха Саллы, и все же в мои воспоминания вклинивались
переживания Ноима, или Швейца, или кого-нибудь из тех, с кем я делил зелье
уже здесь, в Маннеране. Чужие мысли переплетались с моими, и целые периоды
прошлого становились неясными для меня. Я был неспособен различить, было
ли какое-нибудь событие частицей моей жизни, либо память о нем передалась
мне через общение. Это меня смущало, но по-настоящему не страшило, за
исключением первых двух или трех раз. Со временем я научился отличать
чужие воспоминания от воспоминаний о моем подлинном прошлом благодаря
многим признакам. Я понял, что снадобье превратило меня во "многие люди".
Я сделал свой выбор. Я не хочу быть меньше, чем "одним".
шли дожди, что вся растительность города, казалось, сошла с ума и
поглотила бы все улицы, если бы ее ежедневно не пололи. Зелень была
повсюду: зеленая дымка в небе, зеленые ливни, иногда пробивались зеленые
лучи солнца, широкие глянцевые зеленые листья покрыли все балконы. В такую
погоду, пожалуй, могла покрыться зеленой плесенью даже душа человека.
Зеленью также были окутаны все лотки овощных лавок. Лоимель дала мне
длинный список того, что я должен был купить, в основном деликатесов из
Трайша, Велиса и Влажных Низин. И я послушно, как хороший муж, пошел за
покупками - улица, где продавалась зелень, была неподалеку от Судебной
Палаты. Лоимель собиралась устроить грандиозный пир в честь Дня
Поименования нашей старшей дочери, которая, наконец, получала свое
настоящее имя, выбранное раньше для нее, - Лоимель. Вся знать Маннерана
была приглашена на это празднество. Среди гостей оказалось несколько,
человек, которые испробовали со мной шумарское снадобье. Мне это
доставляло особое удовольствие. Швейц, однако, приглашен не был, так как
Лоимель всегда косо смотрела на него, да к тому же он собирался покинуть
Маннеран, чтобы совершить какую-то деловую поездку.
было плоским зеленым диском, покоящимся на крышах домов. Вокруг все
источало тонкие, терпкие ароматы. Вдруг в моей голове будто вскипели
черные пузырьки, - я стал Швейцем, торгующимся на причале со шкипером,
который только что привез очень дорогой груз из залива Шумар. Я
остановился, чтобы насладиться этим сплетением индивидуальностей. Швейц
растаял. Сквозь проступившее сознание Ноима я ощутил запах свежескошенного
сена на полях имения Кондоритов под восхитительным солнцем конца лета.
Затем неожиданно я стал директором банка, сжимающим в своих объятиях
Лоимель. Невозможно передать, что я тогда почувствовал. Невозможно описать
перенесенный мной удар, короткий и жгучий, удар, потрясший меня столь
ясным чужим восприятием. Я незадолго до этого принимал порошок с
директором, и ошеломила меня вовсе не измена Лоимель. Ее личные дела мало
меня интересовали. Меня потрясло то, что во время общения я ничего такого
не увидел в его душе, не понял, в каких отношениях он был с моей женой.
Либо эти видения возникли в моем мозгу без всякой причины, либо этому
человеку удалось каким-то образом скрыть часть подсознания от меня,
блокируя ее от моего проникновения, пока она все же не порвалась сейчас.
Значит, во время общения можно что-то утаить, хотя бы частично? Я всегда
считал, что весь внутренний мир моего напарника распахнут передо мной.
Меня совсем не волновала его страсть, меня беспокоила неспособность
согласовать то, что я сейчас испытал, с тем, что воспринял от него в день
нашего общения. Но я не смог поразмышлять над этой проблемой, потому что
когда я разглядывал витрину лавки пряностей, на мое плечо легла худая
рука, и тихий голос произнес:
Маннерана. Это был невысокий мужчина с резкими чертами лица, весь какой-то
серый. С такими, вы должны понять, можно было принимать снадобье в
последнюю очередь, если нет других напарников. Ко мне его как-то привел
герцог Шумарский, один из самых первых моих партнеров.
церквушку для низших слоев, находившуюся на противоположной стороне улицы.
Исповедник стоял на ее пороге, пытаясь зазвать к себе кого-нибудь. Я никак
не мог понять, каким образом мы можем тайно переговорить в церкви, но все
же последовал за архивариусом. Мы вошли внутрь, и Михан взял со стола
исповедника бланки договора. Наклонившись близко ко мне, он прошептал:
арестуют и отвезут в тюрьму на один из островов в заливе Шумар.
занесения в архив.
служащими Каменного Собора. Есть также еще и обвинение в нарушении
светских законов - употреблении и распространении запрещенных наркотиков.
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Чернецов Андрей
Березин Федор
Шилова Юлия