Чтение 37–й страницы книги ~Восход Эндимиона~

пшик. Вечный мрак. Я стану пищей для червей.

- Этого не должно случиться, сын мой. - Отец Клифтон почему-то не
пожелал веселиться вместе со мной.

Я вздохнул и посмотрел в окно. На Витус-Грей-Баллиан Б около
полудня. Солнце здесь светит как-то немного не так, как на тех планетах,
где мне довелось побывать: на Гиперионе, Старой Земле, Безбрежном Море и
многих других. Да, разница есть, но она столь неуловима, что я
затрудняюсь описать. Но это очень красиво. Очень. Я смотрел на
кобальтовое небо в росчерках лиловых облаков, на лучи масляно-желтого
света на розовой стене и на деревянном подоконнике, слушал крики детей,
играющих на улице, тихий разговор Сес Амбре и ее больного брата Бина и
думал: "Потерять все это навсегда?.."

И призрачный голос Энеи ответил: "Но терять все это навсегда - и
есть сущность человеческого бытия, любимый".

Отец Клифтон кашлянул:

- Вы когда-нибудь слышали о пари Паскаля, Рауль?

- Да.

- Неужели? - Похоже, отец Клифтон здорово удивился. - Тогда вам
известно, какой в нем заключен смысл.

Я снова вздохнул. Боль стала постоянной, уже не было приливов и
отливов, как раньше... Впервые о Блезе Паскале я услышал от бабушки, еще
ребенком, и с Энеей мы о нем говорили. В библиотеке Талиесина я случайно
наткнулся на его "Мысли".

- Паскаль был математиком, - сообщил отец Клифтон, - до Хиджры,
по-моему, в середине восемнадцатого века...

- Вообще-то семнадцатого, - поправил я. - Если не ошибаюсь, он
родился в 1623 году, а умер в 1662-м. - Ну, положим, с датами я слегка
блефовал. Вроде похоже, но держать пари на свою голову я бы не стал.
Как-то зимой мы с Энеей недели две подряд обсуждали Просвещение и как
оно повлияло на людей эпохи до Хиджры.

- Верно, - согласился отец Клифтон, - но когда именно он жил, не
так важно, как его так называемое пари. Поразмыслите, Рауль, с одной
стороны - шанс воскресения, бессмертие, вечность на небесах и благодать
Господня. С другой... Как вы выразились?

- Большой Пшик, - с удовольствием повторил я. - Вечный мрак.

- Хуже того, - сказал молодой священник с неподдельной
убежденностью. - Ничто. Сон без сновидений. Но Паскаль понимал, что если
ты лишен искупления Христова, то это во сто крат хуже. Это вечное
сожаление... бесконечная печаль...

- А-а? - спросил я. - Вечное наказание.

Отец Клифтон стиснул руки, явно смущенный этой стороной вопроса.

- Возможно, - сказал он. - Но даже если ад - только вечное
сожаление об утраченных возможностях... Стоит ли рисковать? Паскаль
понял, что, если Церковь ошибается, ничего не потеряешь, если принять
надежду. А если права...

Я улыбнулся:

- Несколько цинично.

Священник пристально посмотрел на меня.

- Не так цинично, как бессмысленная смерть, Рауль. Приняв Христа,
ты можешь творить добро, служить своим ближним, своим братьям и сестрам
во Христе, и ты спасешь свою жизнь и свою бессмертную душу.

Я кивнул, помолчал и проговорил:

- А все-таки это важно, когда именно он жил.

Отец Клифтон озадаченно заморгал: он явно не понял.

- Блез Паскаль, я имею в виду, он пережил невиданную
интеллектуальную революцию. Коперник, Кеплер и их последователи
тысячекратно расширили вселенную. Солнце стало... ну, просто солнцем,
отец. Все переместилось, отодвинулось, выкатилось из центра. Паскаль
однажды сказал: "Меня ужасает вечное молчание бесконечных пространств".

Отец Клифтон наклонился так низко, что я уловил исходящий от его
кожи запах мыла и аромат крема для бритья.

- Тем больше у вас оснований разделить его мудрость, Рауль.

Мне захотелось отодвинуться от этого розового, свежевыбритого,
лунообразного лица. От меня самого пахло потом, болью и страхом. Зубы я
не чистил уже сутки.

- Я не считаю возможным заключать пари, если это имеет отношение к
Церкви настолько привыкшей, что все продается и покупается, что
устанавливает цену за спасение жизни ребенка - полное повиновение и
подчинение всем ее требованиям, - сказал я.

Отец Клифтон отшатнулся, как от пощечины. Он встал и похлопал меня
по плечу.

- Отдыхайте. Мы с вами еще поговорим до отлета.

Но времени у меня не оставалось - катер Немез уже садился на
военной базе в Бомбасино.

Отец Клифтон ушел, и я заснул.

Я наблюдал, как мы с Энеей сидим на крыльце ее домика и продолжаем
наш разговор.

- Я уже видел этот сон, - сказал я, прикасаясь к камню под
холстиной. Камень еще хранил дневное тепло.

- Да, - согласилась Энея, потягивая свежезаваренный чай.

- Ты собиралась рассказать мне, что делает тебя мессией, - услышал
я собственный голос. - Раскрыть секрет, почему ты стала той "связью
между мирами", о которой говорил ИскИн Уммон.

- Да, - повторила она и кивнула. - Но сначала скажи, ты считаешь,
что правильно ответил отцу Клифтону?

- Правильно? - Я пожал плечами. - Он меня разозлил.

Энея отпила маленький глоток. Пар поднимался от чашки к ее
ресницам.

- Но ведь ты так и не ответил на вопрос о пари Паскаля.

- Я не мог ответить ни чего другого. Маленький Бин Риа Дем Лоа Алем
умирает от рака. Церковь использует крестоформ как рычаг давления. Это
мерзко... Я не желаю иметь с этим ничего общего.

Энея посмотрела на меня:

- Но если бы Церковь не была насквозь продажной, Рауль... если бы
она предлагала крестоформ, не требуя ничего взамен... Ты бы принял его?

- Нет, - выпалил я и сам удивился.

Энея улыбнулась:

- Значит, дело не в Церкви и не в продажности. Ты отвергаешь саму
идею воскресения.

- Такое воскресение - да. Его я отвергаю.

- А что, есть другое?

- Церковь полагала, что есть, - сказал я. - Без малого три тысячи
лет она предлагала воскресение души, а не тела.

- И ты веришь в такое воскресение?

- Нет, - без колебаний ответил я. И покачал головой. - Пари Паскаля
никогда меня не привлекало. Оно казалось мне логически... неполным.

- Возможно, потому, что предлагает лишь два варианта, -
предположила Энея. Где-то в ночи заухала сова. - Духовное воскресение и
бессмертие - либо смерть и проклятие.

- Два последних - не одно и то же.

- Для такого человека, как Блез Паскаль, это одно и то же. Для
того, кого ужасает "вечное молчание бесконечных пространств".

- Духовная агорафобия, - пробормотал я.

Энея рассмеялась.

- Религия всегда предлагала людям этот обманчивый дуализм, -
сказала она, поставив чашку на камень. - Молчание бесконечных
пространств - или уютный покой внутренней определенности.

Я хмыкнул.

- Пасемская Империя и Церковь предлагают более прагматичную
определенность.

Энея кивнула:

- В наши дни, возможно, это единственный выход. Возможно, наш
источник веры иссяк.

- По-моему, ему следовало бы иссякнуть давным-давно, - сурово
сказал я. - Человечество дорого заплатило за все эти религиозные
предрассудки. Войны... погромы... отрицание логики, науки, медицины...
не говоря уж о том, что власть попадала в руки таких же, как те, кто
заправляет Пасемской Империей.

- Разве религия только предрассудок, Рауль? Разве вера - это
глупость?

- Что ты хочешь сказать? - спросил я, ожидая подвоха.

- Если ты веришь в меня, это глупо?

- Верю в тебя... В кого? В мессию? Или в друга?

- А какая разница? - Энея снова улыбнулась своей дразнящей улыбкой.

- Вера в друга... это дружба, - сказал я. - Верность. - И,
помедлив, прибавил: - Любовь.

- А вера в мессию? - спросила Энея.

Я досадливо махнул рукой.

- Это религия.

- А если твой друг - мессия? - не унималась она.

- То есть если он думает, что мессия? - уточнил я и снова пожал
плечами. - Наверно, ты хранишь ему верность и пытаешься уберечь от
сумасшедшего дома.

- Хотела бы я, чтобы все было так просто, мой друг, - с непонятной
мне горечью сказала Энея. Она уже не улыбалась.

- Энея, девочка моя, так ты расскажешь мне, что делает тебя
мессией? Из-за чего ты стала связью между двумя мирами?

Она торжественно кивнула.

- Меня избрали потому лишь, что я была первым ребенком от союза