Чтение 37–й страницы книги ~Истории таверны "Распутный единорог"~

способен чувствовать боль, хотя этого не случалось с ним уже более трех
сотен лет?

Он получил весть из дворца, от самого Принца Кадакитиса. Нет, он не
собирается появляться там, не желает, чтобы его расспрашивали о кончине
Аспекта. Он не хочет быть замешанным в это дело. Единственное, чем он
может реально помочь Принцу-правителю - это действовать по своему
собственному усмотрению.

Таковы были выдвинутые им условия, на которых он согласился - по
предложению финансовых воротил в Рэнке, поддерживавших Китти - прибыть
сюда в облике цербера и разобраться в том, что нужно сделать. Никаких войн
нигде не было. Он просто устал от бесконечно тянущегося беспросветного
своего существования. И заботу о Китти он взял на себя лишь для того,
чтобы хоть чем-нибудь заняться. Строительство храма Вашанки значило для
него самого больше, чем для Кадакитиса, который признавая значение
возвеличивания нового для илсигов культа, сам верил, однако, лишь в черную
магию, да в свое высокородное происхождение.

Никакого удовольствия от этого представления в Оружейной лавке
Вашанки он не испытывал. Дешевый трюк, все эти расплавляющиеся и вновь
затвердевающие двери! Должно быть, очень способным был этот маг, сумевший
так наглядно продемонстрировать присутствующим свои нечеловеческие
способности.

Как сказал ему однажды один из его друзей, философ, мудрость
заключается в постижении самой сокровенной сути вещей и событий. Эта самая
суть вещей здесь, в Санктуарии, была совершенно размыта и не определена.

Необходимо было придумать что-то и предпринять, чтобы найти разумное
и выгодное применение всем этим сверхъестественным силам в естественных
условиях. Все в этом мире смешалось и спуталось. С этими вечными сбоями и
отклонениями вся система причинных связей напряжена до предела. Взять тех
же богов, всю эту нескончаемую игру между Добром и Злом через невидимый
барьер, разделяющий их, игру в масштабах этого феноменального мира. Как
хотелось бы ему, чтобы всемогущие боги оставались на небесах, а маги и
волшебники пребывали в преисподней.

Ему много и часто приходилось слышать о понятиях одновременности и
повторяемости событий, о необходимости переосмысления Настоящего в свете
Будущего, об алхимических законах всеобщей гармонии.

В те давно прошедшие времена, когда он был студентом-философом, а
Сайма - еще невинной девушкой, он считал аксиомой, что высший разум,
сознание, не поддается ограничению и контролю, в то время как все
остальные явления в мире тесно переплетены и взаимосвязаны, и, таким
образом, ничто не может существовать совершенно отдельно от другого, не
может быть изолировано. И только лишь высший разум находится в особом
положении.

Маги толкуют это иначе: присущее всем вещам в природе сознание они
заставляют служить себе.

Ни в философии, ни в теологии, ни в тайнах черной и белой магии не
мог Темпус найти ответы на мучившие его неразрешимые вопросы, и с
разочарованием отошел от всего этого. Однако полученные им знания остались
при нем.

Не очень принято у людей признавать тот факт, что каждая услуга
требует вознаграждения. Необычная смерть является вознаграждением за не
совсем обычную жизнь.

Ему отчаянно захотелось оказаться в Азеуре, в кругу семьи, и понять,
что проснувшись, он очнулся от нечестивых снов...

Но вместо этого он пошел в притон Эмоли, публичный дом Сад Лилий. Не
в силах противиться искушению, он продолжил размышления о том, что
практически в любое время, в любом столетии, будь то даже золотой век,
всегда были стоны и жалобы на судьбу, на тяготы жизни. И еще с античных
времен известны многочисленные предсказания о том, что при желании
практически любой человек, в любую эпоху, приняв за истину, что конец
света вот-вот наступит, легко сможет оправдать наступление Апокалипсиса.
Сам Темпус не разделял столь категоричное мнение, его волновало лишь то,
что касалось его лично, как, например, то дело, которое ему сейчас
предстояло.

Появившись у Эмоли, он сразу заметил Ганса-воришку, развалившегося в
обнимку с двумя сидящими у него на коленях - по одной на каждом -
девицами.

- Эй! - махнул тот ему рукой. - У меня тут есть кое-что для тебя. -
Стряхнув с колен девиц, он поднялся на ноги, при этом оружие всех видов,
которым он был обвешан, мелодично звякнуло. Не отходившие от него шлюхи,
широко раскрыв глаза, уставились на Темпуса, одна из них, жалобно
захныкав, прижалась к бедру Шедоуспана.

- Ключ от комнаты, - ни к кому конкретно не обращаясь, бросил Темпус
и протянул руку. И получил его из рук консьержки.

- Ганс?

- Иду!

- Один!

- Ты не в моем вкусе! - насупившись сказал вор.

- Я отниму у тебя всего одну минуту. Затем весь вечер в твоем
распоряжении.

Темпус взглянул на ключ и направился к лестнице, ведущей к комнате с
номером, указанном на бирке. У себя за спиной он слышал легкие шаги
поднимающегося следом за ним Шедоуспана.

После того как состоялся деловой обмен, вор ушел, вполне
удовлетворенный как самим вознаграждением, так и чаевыми. Однако у него не
было уверенности в том, что Темпус в полной мере оценил тот риск, которому
он подвергал себя, а также в том, что он извлек максимум выгоды из их
сделки.

В этот момент он увидел женщину, которую только что обокрал, и
быстренько, пока она не заметила его и не устроила сцену, прошел с
девицами в ближайшую комнату, хотя и не в ту, что наметил раньше. Услышав,
как она прошла мимо и остановилась у дверей, за которыми ждал ее этот
верзила цербер, он нанес "упреждающий удар", зажав ей рот своей рукой,
после чего кубарем скатился по лестнице, благоразумно решив потратить свои
деньги где-нибудь в другом месте.

Останься там, он, возможно, узнал бы, чего на самом деле стоили
бриллиантовые булавки. Может быть, узнал бы и то, что же так беспокоило
этого заносчивого, угрюмого наемника, обычно легко несущего свое большое
тело, а сейчас казавшегося отяжелевшим и глубоко подавленным. Или,
возможно, смог бы понять смысл его загадочных слов, сказанных на прощанье:

- Я мог бы помочь тебе, парень, - рокотал голос Темпуса, - но только
в том случае, если бы встретился с тобой намного раньше, или же, если бы
ты любил лошадей. Ты оказал мне огромную услугу, гораздо большую, чем ты
себе представляешь. Я редко бываю в долгу у кого-либо, но у тебя я в
долгу, и ты в любой момент можешь рассчитывать на меня.

- Ты хорошо заплатил мне, цербер, и я доволен.

Ганс был несколько озадачен и смущен, оттого что тот испытывал такую
необыкновенную слабость, которую трудно было даже себе представить. Увидев
затем, как цербер выуживает свою заветную коробочку с порошком, он
подумал, что кое-что ему стало ясно.

Немного позднее он вернулся к Эмоли. Увидев у крыльца коня Темпуса,
он начал осторожно ласкать его и играть с ним, придя в конце концов к
заключению, что принятый им перед этим наркотик помогает ему увертываться
от огромных желтых лошадиных зубов.

Она пришла к нему, его Сайма - точно такая же, какой была всегда.

Сам Темпус, однако, был уже не Тот: бог Вашанка вселился в его тело.
Сам Вашанка, могущественный Бог-Громовержец, Повелитель разбоя, войн и
сражений, властитель Врат Смерти.

Он не мог бы овладеть ею ласково и нежно, как того хотел бы. И дело
было не в физической импотенции, хотя и этого можно было ожидать. Холодно
и трезво он осознавал, что не может позволить себе довести ее до
изнеможения. А бог Вашанка на меньшее не согласился бы.

Постучавшись, она вошла и сказала:

- Дай-ка мне взглянуть на них!

Сказала легко и уверенно, не сомневаясь в том, что украденные у нее
драгоценности уже у него, и потому, не мешкая, сразу принялась распускать
шнуровку на своем наряде из кожи.

Он протянул ей небольшой аккуратный сверток.

- Вот, держи. Как их у тебя украли?

- Что это голос у тебя такой хриплый, как никогда раньше? - ответила
она, а затем стала рассказывать:

- Мне нужны были деньги, подвернулся этот мужчина... На самом-то деле
оставалось еще немного... Ну, а этот был такой отчаянный и напористый
малый. Мне, конечно, следовало бы понять... Он был вдвое моложе меня. На
что, спрашивается, могла быть нужна ему такая старая шлюха? Но он
согласился заплатить столько, сколько я сказала, и без лишних разговоров!
А потом он меня ограбил.

Она оглянулась и осмотрела комнату. Насколько он помнил, в глазах у
нее всегда легко было прочесть ее мысли. Видно было, что она просто
ошарашена.

- То положение, до которого я опустился?..

Она поняла, что он имел в виду. Потянув носом, она оценила, конечно,
мерзкий затхлый запах старого постельного белья, и весь вид его самого,
развалившегося здесь в полном обмундировании, от которого тоже несло
вонью.

- Оба мы с тобой хороши, оба деградировали. И то, что я, в силу
сложившихся обстоятельств, оказалась здесь, производит, конечно
душераздирающее впечатление, как впрочем, и твое присутствие здесь.

- Благодарю. Именно это я и хотел услышать. Не нужно!..